Грязная сказка (СИ) - Лабрус Елена - Страница 10

— Тогда, считай, что на сегодня, она закончена, — потемнели его глаза.

Он рывком заломил ей руку за спину, и она выгнулась, обнажая шею, и застыла, как поднятая за шкирку кошка.

Он давал понять, что не надо играть с ним в эти игры.

— Предупреждаю, если хочешь жёстко, то больно будет тебе, — навис он над ней. И звучало это как угроза, и в голосе его была сталь. — Но сегодня мы уже уходим.

Влад разжал свою железную хватку и пошёл как ни в чём не бывало натягивать свой костюм.

— Иди одевайся, — поднял он глаза на Таню, так и не сдвинувшуюся с места.

— Зачем? — недоумевала она.

И она была в небольшом трансе от его потемневших глаз, от опасности, что от него исходила. Это было так волнующе, что она не сможет это забыть. И понимала, что не успокоится, пока не выманит этого зверя.

— Раз уж завтрак ты пропустила, сходим в кино, посидим в кафе, погуляем по набережной, провожу тебя до дома, — он улыбнулся, глядя на её замешательство. — И, может быть, приглашу тебя на свидание.

В два прыжка она оказалась у него на руках. Он подхватил её, прежде чем её ноги сомкнулись у него за спиной.

— Ты совершенно невменяемая, — успел он ей сказать, прежде чем она накрыла его рот поцелуем.

— Я знаю. И это полностью твоя вина.

Влад тревожно оглядывался на лестнице, пока Таня аккуратно отдирала хлипкую ленточку с печатями, обозначающую, что доступ в эту квартиру запрещён.

— Это точно твоя квартира?

— Конечно, — ответила она ему шёпотом и приложила палец к губам, когда тяжёлая деревянная дверь скрипнула.

Она наощупь добралась до гостиной, задёрнула плотные шторы, а потом только включила свет.

Запах нежилого помещения в доме, который был родным, отозвался болью потери.

Невосполнимая утрата близкого человека жгла сердце огнём. Таня стёрла пыль с портрета пожилой женщины с лучиками морщин в уголках улыбающихся глаз и улыбнулась в ответ.

— Бабушка? — Влад подошёл со спины.

— Да, — повернулась Таня и пошла искать пульт от телевизора по расставленным буквой «П» диванам.

— А почему квартира опечатана? — он заметил его первым и протянул Тане, выудив между смятых подушек.

— Мамин брат её незаконно продал через каких-то «чёрных риелторов». А она отписана мне по завещанию. Если бы не бабушкины связи, то уже жили бы здесь новые хозяева. А так сужусь, ещё есть надежда.

Таня включила телевизор и открыла окно.

В комнату ворвался шум улицы, автомобильные гудки и голос из мегафона, объявляющий прибытие поезда. Телевизор запел голосом популярной певицы.

— Трудно, наверно, жить рядом с железнодорожным вокзалом? — приглушил Влад певицу на минимум, подобрав брошенную на диван дистанционку.

— Дело привычки, — пожала плечами Таня. — Но знаешь зачем я сюда периодически забираюсь?

— Наверно, взять какие-нибудь вещи, может книги, — показал он на массивный шкаф, забитый увесистыми фолиантами.

— Какой ты скучный, — сморщила она нос и забрала у него пульт.

— Посмотреть телевизор?

— Я прихожу, чтобы полежать в ванне, — выключила она телевизор. — Пойдём, я покажу тебе это чудо.

Ванная комната в этой старой квартире была сама по себе монументальной. С лепниной на потолке, цепью с золочёной ручкой, прикреплённой к старинному сливному бачку и кафельной плиткой на стенах, каждая их которых была вылеплена вручную.

Такая плитка красовалась и на борту большой керамической ванны, широкой, местами выщербленной и шершавой из-за стёршейся за годы пользования эмали.

Таня смотрела как упругая струя воды из медного и давно не чищенного, а потому тусклого крана, взбивала пышную пену и радовалась, что воду до сих пор не отключили.

— Смотри, что я нашёл, — зашёл Влад с двумя фужерами из помутневшего от времени стекла.

В другой руке у него была бутылка шампанского, которую они принесли с собой.

Он поцеловал её в шею, и мурашки опять побежали у неё по всему телу от его нежного касания.

Влад весь вечер её целовал. Каждый удобный и неудобный момент, едва оказывался от неё на расстоянии протянутой руки, непременно протягивал эту руку и прикасался губами. К мочке уха, к виску, к плечу, к оголённому запястью, к каждому позвонку, что выступали на её длинной шее. И каждый раз её пронзало током от этого невинного прикосновения.

— Ты же пригласишь меня с собой?

— Потрёшь мне спинку?

— Обязательно.

Этот вечер был таким долгим.

Они смотрели мультфильм про зелёного огра, приехавшего в гости к родителям жены и смеялись в переполненном зале кинотеатра как дети.

Они сидели в кафе на набережной и слушали духовой оркестр, игравший старинные вальсы. А потом кружились под один из них, из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь», среди осторожно переступающих пожилых пар.

Они катались по вечернему городу в его машине просто так. Просто потому, что им было весело и легко. Просто потому что в городе стояло лето, а они молоды, самоуверенны и им отчаянно хорошо вместе. И у них впереди ещё целая жизнь.

— Скажи, а почему ты уехала из Франции? — Влад сделал глоток и донышко его фужера погрузилось в пушистую пену.

— Это неинтересная история, — откинулась на бортик ванны Таня, чувствуя, как под волосами потёк к затылку пот.

— Могла бы учиться в Сорбонне, а не в этом паршивом ВУЗе.

— В этом паршивом ВУЗе моя бабушка преподавала французскую литературу, так что прошу не обобщать.

— Поэтому ты приехала поступать сюда?

— Конечно, нет, — подняла она голову и взяла с бортика свой фужер. — Я приехала в тринадцать лет. Бабушка приехала и забрала меня, потому что со мной случилось несчастье.

— Ты заболела?

— Я вижу, ты не отвяжешься, да? — улыбнулась она и сделала глоток.

— Наверно, отвяжусь, — он достал бутылку и подлил ей, — но только когда ты расскажешь.

— Меня изнасиловали. Жестоко. Несколько арабских парней из нашего колледжа.

Она смотрела как он воспримет эту новость.

Его брови взлетели вверх, он прикрыл рукой глаза, откинул со лба волосы.

— Ладно, если не хочешь, не продолжай.

— Отчего же. Слушай. Мне было всего двенадцать лет, но я как-то рано созрела. В ближайшем посёлке была только школа, а в колледж с двенадцати лет в соседний городок приходилось ездить на городском транспорте. И вот как-то в автобусе мы с ним и разговорились.

Полотенце почти сползло из-под шеи в ванну. Таня поправила его и вытерла мокрый лоб.

— С одним из этих парней?

— Да, очень красивый араб. Смуглый, с бархатной кожей, с тёмными как ночь глазами, с белозубой улыбкой. Не знаю сколько ему было. Пятнадцать, шестнадцать. Знаю, он был старше и очень мне нравился. А у меня грудь, — слегка приподняла она свои округлости над водой, подтверждая свои слова, — талия и длинный язык, который я уже тогда не умела держать за зубами.

— И что, в вашем колледже учились арабы? — целомудренно прикрыл он глаза на её прелести, а может тоже просто вытер рукой пот.

— Конечно, французских детей было всего треть, остальные — выходцы из других стран. И однажды я ляпнула при нём: «Ник та мер!». Это что-то вроде нашего «поиметь твою мать» и ему сильно не понравилось.

— У арабов же мать святое, — сделал он ещё глоток.

— Да, очень серьёзный аффронт, то есть оскорбление, но меня его реакция не столько остановила, сколько наоборот. Я стала только чаще при нём ругаться. Его стало всё сильнее это бесить. И однажды я достала его настолько, что он выманил меня из автобуса якобы просто пройтись. А там в лесочке уже поджидали его друзья. В-общем, было страшно, было больно, было невыносимо стыдно. А ещё грязно. Я помню как возвращалась домой, перепачканная в земле и траве, и у меня по ногам текла кровь и их сперма.

Она сделала большой глоток шампанского под его страдающим взглядом.

— Они надругались над тобой просто из-за бранных слов?

— Может, да, а может это был просто повод или оправдание, и они сразу это задумали. Какая уже разница.