Грязная сказка (СИ) - Лабрус Елена - Страница 26

Родители на заднем сиденье зашуршали пакетами, когда машина остановилась.

— Подождите пока в машине, — открыл он свою дверь. — Я попробую договориться. — Номер сектора помните?

— Конечно, — ответил Александр Николаевич и назвал цифры.

Договариваться Влад умел, и любезный охранник не только открыл ворота и помахал руками в каком направлении ехать, но и начертил на схеме кривыми стрелочками как удобнее выехать обратно.

— Держи, — подал он Лере купленную корзину цветов.

— Ого! — отозвалась она. — Уверен, что она любила ромашки?

— Это герберы, — завёл машину Влад, и она медленно двинулась вглубь по чисто выметенному асфальту. — А какие цветы любишь ты?

— А ты мне какие подарил? — прищурила она один глаз.

— Красные.

— Значит, такие и люблю. Хотя жёлтые или белые на сцене смотрятся эффектнее.

— Так жёлтые или белые? — улыбнулся Влад.

— Жёлтые, — после недолгого раздумья выдала она. — Да, точно жёлтые.

Чистенькую могилку поверх мраморной крошки уже засыпала осенняя листва, налетевшая с соседних деревьев.

— Ты подумай, какая сухая осень, — сокрушался Александр Николаевич. — Уже и с берёзы лист полетел.

Влад вспоминал как зовут мать Леры, но вместо этого вдруг понял, что зовёт её именно «мать Леры», хотя скорее она уж «мать Светы» или «мать их обеих».

Он всматривался в прислонённый к памятнику портрет и его расстраивала эта фотография. Ужасная, дебильная фотография, взятая из паспорта и размазанная большим увеличением.

Он невольно сморщился, глядя как женщина бережно протирает это некрасивое изображение под стеклом тряпочкой.

— Да, мне тоже не нравится, — поддержала его Лера. — Но, говорят, они не нашли ни одной свежей фотки. Все только твои.

Влад решил, что поищет у себя и закажет новый портрет. По крайней мере одна, где рядом с ним она очень мила, у него точно есть. Сейчас, у могилы этой незнакомой девушки на портрете, он чувствовал себя так, словно ошибся адресом.

Он старался на него больше не смотреть и помогал чем мог: держал мусорный пакет, куда Лера с отцом кидали листья; выдирал пробившуюся поросль черёмухи; приклеивал скотчем к узкому столу кусок хозяйственной клеёнки.

Эта цветастая клеёнка, пахнувшая резиной, ему тоже не нравилась и казалась неуместной, но кто он такой, чтобы возмущаться. Вольно или невольно, а это он принёс в эту семью горе. И, наверно, ему должно быть тяжко, но он ничего не чувствовал. Ни сожаления, ни горечи, ни стыда. Хотя редкие вздохи женщины и отзывались печалью в его сердце.

После пяти капель водки, которыми родители помянули дочь, женщина расчувствовалась и всё же расплакалась у Влада на плече.

— Ты не думай, сынок, — погладила она его по рукаву сухонькой рукой. — Мы тебя не виним. Мало ли что в жизни бывает. Встретились, да разбежались. Но всё же зря она так. И ладно бы с горяча. А то ведь нет. Всё продумала, всё взвесила. Таблетки эти достала по блату. Записку предсмертную написала. Тебя просила не беспокоить и на похороны не звать.

— Мне очень жаль, — Влад не знал, что ещё сказать. Он просто обнял несчастную женщину, но она и не нуждалась в его словах.

— А я ведь и к бабке её водила, — продолжала женщина.

— Надя, ни к чему это, — вмешался муж, налил себе ещё глоток водки, выпил и махнул на жену рукой.

— Надежда Валентиновна, — вспомнил Влад. — К какой бабке?

Лера отделилась от стола, где грызла нарезанный дольками огурец и так с этим огурцом в руках и присела рядом с Владом на лавочку.

— Да, к гадалке, — вытерла слёзы рукой женщина, а потом полезла в карман за платком.

Лера протянула Владу ломтик и, получив согласие, сунула ему в рот огурец с крекером.

— Я к ней уже столько лет хожу, — высморкалась женщина. — Она такие вещи говорит, которых никто не знает. Вот про Лерочку, например. Ей было шесть лет, когда мы её забрали из детского дома. Светочка как раз институт заканчивала, собиралась уезжать с женихом в другой город. Вот мы Леру и взяли, чтобы и нам не одним и ей, значит, не мыкаться.

Влад проглотил, но едва решил спросить, что же сказала гадалка про Леру, как Лера организовала ему ещё один бутерброд. И в этот раз в нём оказалась сырокопчёная колбаса, которая так вкусно пахла, что он снова послушно открыл рот, а Лера улыбнулась.

— Нам-то не сказали правду. Сказали, что все родные у Леры погибли, а что да как мы не расспрашивали. А она то другим именем меня назовёт, то зовёт кого-то во сне, плачет. А как костёр на даче развели, так у неё совсем истерика случилась. Такой сильный был испуг. Вот я её к бабе Лизе и повела.

Она убрала платок и обратилась к мужу:

— Налей-ка мне, Саш, — она показала почти сомкнутыми пальцами сколько.

— Вот, кстати, имя моё ей сильно нравилось, — подал мужчина жене рюмку. — Да, Лер? Как начнёт повторять: «Санька, Санька, Санька», и сразу улыбка на лице.

— Да. Санька, — улыбнулась Лера широко, изображая как улыбаются маленькие дети, показывая и зубы, и дёсны.

Довольный дедок улыбнулся ей в ответ, она протянула Владу очередную закуску, но он отодвинул её руку.

— А что случилось с её родными? — обратился он к Надежде Валентиновне и предчувствие, что он знает эту историю, уже закопошилось у него в груди.

— Сгорели. Все, кроме Лерочки, — ответил мужчина. — Мать, отец и три старших сестры.

Он посмотрел на девушку, равнодушно жующую предназначенную ему пайку. И картинка всплыла у него перед глазами помимо его воли.

Убогая кухня, разруха, грязь, и она в дырявых колготках на руках у старшей сестры. У неё в руках корка хлеба, уже изрядно обгрызенная. И ни у кого в мире он не видел такой счастливой улыбки как у этой девочки, во все свои маленькие белые зубки с застрявшими в них крошками.

— Лера, Ира, — он пытался вспомнить как звали остальных и потёр виски. — Вика? Нет, Вита!

— Вета, — поправила его Лера и развернулась к нему испуганно.

— И Настя! — произнесли они почти одновременно.

— Ира была старшей, — смотрела она удивлённо во все глаза. — Так вот почему твоё лицо казалось мне таким знакомым. Это же был ты? Тот мальчик, что приносил нам еду?

— А Саньку? Саньку ты помнишь? У тебя был старший брат. Но он умер ещё до пожара.

Она отрицательно покачала головой.

— Я помню похороны, но очень плохо. И мне всегда казалось, что это ты и был Санька.

— Потому что ты так меня и звала. Санька, Санька, Санька.

Он поднял голову вверх. Его душили слёзы. Но он сдержался, глубоко вдохнув.

— Вот уж не думал, что ты…

— Та самая девочка? — подсказала она. И первый раз за всё недолгое время их знакомства он видел в её глазах настоящий интерес.

— Так вы, выходит знакомы? — удивился её отец.

— Ты знал её семью? — подала голос мама.

— Видимо, да, — повернулся к ней Влад.

— Вот видишь, Лерочка, — выглянула мама из-за Влада. — А ты всё мечтала его найти. А баба Лиза тогда уже мне сказала, что связаны вы. Двумя смертями и одной жизнью.

— Что-то у твоей гадалки с математикой только не лады, — улыбнулся муж Надежде Валентиновне. Нос у него покраснел, чекушка с водкой почти опустела, а настроение явно улучшилось.

— А что она сказала Свете? — вспомнил Влад с чего начался этот разговор.

— Что проклята её любовь. И сделали ей заговор на смерть, — встала женщина с тяжёлым вздохом и принялась убирать со стола, ни на кого не глядя. — Да только не послушалась она. Всё не верила в эти сказки. А оно так и вышло.

— Бабка сказала, что убьёт её то, что других лечит, — встала Лера. — А она как раз лекарств и напилась.

Лера стала помогать матери, а Владу теперь не давали покоя слова другой женщины, верящей во всех этих гадалок и колдуний.

«Обещаю, дальше будет хуже. Сначала сделаю заговор на бедность, а потом и на смерть», — сказала его первая жена Лора.

И бедность, как никогда близко, уже замаячила на его горизонте.

Глава 20