Грязная сказка (СИ) - Лабрус Елена - Страница 29

— Обычные растрёпанные волосы, — фыркала Таня, когда, взяв Женькин номер телефона, он ушёл к своим друзьям, вальяжно развалившимся на синих диванчиках. — Да, кучерявые, да часть, убранная со лба, резинкой стянута, но это чтобы в глаза не лезли.

— Ты не понимаешь, — возражала ей Женька, восторженно блестя небесно-голубыми глазами. — Это же стиль гранж. Рваные джинсы, фенечки, футболка на несколько размеров больше. Естественность, свобода и раскованность.

— А такое ощущение, что он надел с утра то, что первое из шифоньера упало. Дедушкины трусы — сойдёт! Полинявшая футболка — зашибись!

В-общем, вот так они и познакомились. Женька и Захар. И вот чем это закончилось.

Таня достала из машины пакеты с продуктами.

— Привет! — крикнула она подруге, бочком протискиваясь с ними в калитку и прихрамывая.

Женька сидела на скамейке, подставив лицо яркому солнцу и прикрыв глаза.

— Рано ты сегодня, — она не двинулась с места.

— Дело у меня ещё, — поставила Таня рядом с ней пакеты. — Ты как, Снегурочка моя?

— Как обычно, — она открыла сначала один, потом другой небесно-голубой глаз и Таня в который раз поразилась какая она красивая. Хрупкая блондинка с тонкими чертами лица, длинной шеей, осиной талией. В-общем, всё при ней. Только отмороженная и заплаканная.

— Привет, Муська, — наклонилась Таня к поднявшейся с тёплых досок кошке и почесала за ухом эту наглую серую морду.

— А у тебя? — неровный Женькин голос настораживал. Того и гляди снова разрыдается.

— Как обычно, — села рядом с ней Таня. И как не подмывало её рассказать про Влада, решила пока повременить.

— Как обычно, это радует, — грустно улыбнулась подруга.

— Жень, может хватит уже? — посмотрела Таня строго. — Ну, сколько можно? Да, дерьмо в жизни случается. Но ты выжила, так может пора жить дальше? Я знаю, каково это. И понимаю, что страшно…

— Страшно? — перебила её девушка срывающимся голосом. — Нет. Страшно, это когда трахают тебя во всех позах, а потом твои снимки в сети. Страшно, когда голую на центральную площадь привозят и видео снимают. Когда держат под водой в бассейне и ждут, что ты начнёшь задыхаться, страшно. Когда к кровати привязывают и бьют тоже страшно. А ещё больно. Очень больно. Но бежать некуда. И помочь некому. И винить тоже некого.

— Вот и не вини. Плюнь, разотри и забудь.

— Забыть? Это можно забыть? — и слёзы всё же потекли из её глаз.

— Ну уж точно сидеть и расковыривать эту болячку не стоит. Пусть заживает. Пошли, — Таня потянула один из пакетов в дом и чуть не упала, споткнувшись о кошку больной ногой. — Муська, блин!

— Что у тебя с ногой? — пошла следом за ней Женька, вздыхая. — Бандитская пуля?

— Хуже. Старая боевая рана, — Таня поставила свою ношу на табурет.

В домике уютно, чисто, и пахнет свежей извёсткой. Хороший запах. Таня вдохнула полной грудью и медленно выдохнула.

— Опять потолок белила?

— Нет, печку. Только толку-то, всё равно сажа проступает, — вытерла Женька слёзы.

— Вот объясни мне, Жень, — Таня начала доставать из пакета упаковки с макаронами, банки с консервами и коробки с кошачьим кормом. — Вот в чём смысл твоего затворничества? Красивая девка, умная, толковая. Сидишь как бабка старая на печи, — Нет, я понимаю, что ты в деревню эту переехала, потому что бежать куда глаза глядят денег не было. Но от интернета всё равно не убежишь. И хоронить себя заживо зачем?

— Я давно хотела, — стала раскладывать Женька продукты со стола по полкам.

— Пусть так. Пусть хотела и деревню, и домик. Но жизнь-то продолжается. И видео эти с фотографиями уже все забыли.

— Правда? — шарахнула Женька банкой для сахара об стол. — У меня даже заявление не приняли. «А что вы хотите девушка», — кривляясь, передразнивая она следователя. — «Алкоголь, наркотики, проституция. Хотели лёгких денег, так теперь не жалуйтесь». Понимаешь, этот ублюдок сказал, что я продажная девица и даже видео предоставил, где я на столе лежу и деньги на себя кидаю. И ему поверили. А мне нет.

Она опустила плечи, и Таня потянулась её обнять.

— Ну, так кидала же. И под наркотой. И вообще тебе весело было. Хоть и недолго.

— Да, я дура, что влюбилась, что доверилась ему. И теперь даже с точки зрения правосудия я теперь шалава, а не жертва насилия, — вздохнула она тяжело. — Но мы же ему отомстим, правда?

— Конечно, — погладила её по спине по-матерински Таня. — Особенно, если ты постараешься и выползешь из своей берлоги. А то и работаешь удалённо. И нос за калитку не высовываешь. Даже в магазин не ходишь. Я тебе и продукты, и кошачьи консервы, и прокладки привожу. Но, поверь мне, жить дальше как все нормальные люди — это не страшно, не больно и не опасно.

Таня хоть и говорила бодрым заученным голосом тамады, но сейчас всё действительно было куда как лучше, чем осенью. Тогда Женька совсем замкнулась в себе. Ни психолог, ни медикаменты, ни угрозы, ни уговоры, ни шантаж — ничего не помогало. Она словно замёрзла. А в этом старом домике, ей стало легче. Она оттаивала на то недолгое время, когда красила забор, или сгребала сухие листья, или перекапывала землю на небольшом участке за домом, сеяла редиску, полола грядки. И становилась прежней Женькой, серьёзной и ироничной.

А всю долгую зиму она успокаивалась треском поленьев в печке и переводами книг. Хотя её надо было не успокаивать, а растормошить. И Таня нашла способ.

После того как Таня предложила отомстить, Женька первый раз улыбнулась.

— Если бы ты только знала, Тань, — вздохнула Женька на её плече.

— Я знаю, Жень, знаю, — крепко прижала её к себе Таня. — Как никто другой знаю. Только мне было всего двенадцать лет. Я хотела просто умереть, чтобы не помнить это. Хотела амнезию, лоботомию, что угодно, только бы забыть. И тоже сидела так же в своей комнате неделями, боялась нос на улицу показать. Мне было так стыдно. Мне казалось все знают, на меня будут показывать пальцами, смеяться.

— А потом? — отстранилась Женька.

— А потом, — Таня достала пакет с сахаром. — Ну, мне повезло, их посадили. И мне сразу стало легче. Так что, я точно знаю, что в твоём случае отомстить стоит.

— Отпускает? — с недоверием посмотрела Женька.

— Ещё как, — усмехнулась Таня. — Но не всё. И лёжа как-то ночью без сна и вот так же как ты очередной раз прокручивала в голове эти ненавистные переживания, я вспомнила как раньше ненавидела маринованные оливки. Вот просто до рвоты. А ещё любила повторять бранные слова. Тогда папа, чтобы отучить меня сквернословить, за каждое бранное слово заставлял меня есть оливку.

— Помогло? — Женька развязала пакет, и тонкой струйкой сахарный песок потёк в её руках в банку.

— Не особо, — придержала пакет Таня, чтобы не рассыпалось. — Потому что я поняла, моя нелюбовь к оливкам — это моя слабость и он использовал её против меня. И я решила сделать свою слабость силой.

— Неужели получилось? — банка отправилась на своё место на полке.

— Ещё как. Я давилась этими оливками, плакала, заставляла себя, но не сдавалась. И свершилось чудо! Через какое-то время я их, наконец, распробовала, и они мне стали нравится. Скажу больше, — достала она банку зелёных оливок, начинённых тунцом. — Я их до сих пор обожаю.

— Откроем? — посмотрела на неё Женька с восторгом.

— Валяй!

— А что потом? — она слила в помойное ведро жидкость из приоткрытой банки и выломала крышку.

— А потом, раз я вспомнила об этом, то решила, что с сексом будет как с оливками. И боролась с этим стыдом, стеснительностью, отвращением и страхом, — она засунула в рот оливку. — И угадай, кто победил?

— С оливками проще, — улыбнулась Женька, последовав её примеру.

— Не скажи. Но девочки, которые сами выбирают кого тянуть в кладовку со швабрами, это не те девочки, которых не спрашиваю и тянут туда за волосы. Я и за меньшее могла руку сломать.

— Ты реально крутая, — запустила руку в банку Женька. — И сильная.

— Нет, Жень, я такая же, как ты, просто с железными яйцами, — улыбнулась она. — И бабушка мне сильно помогла. Заставила меня и на танцы ходить для гармоничного развития, и на самбо, чтобы могла за себя постоять.