Грязная сказка (СИ) - Лабрус Елена - Страница 7

Она сникла, опустила плечи, села на пятки и смотрела в пол.

— Ты сама её разрушила, Лора.

— Ты испоганил всё, что у меня было, — продолжала она говорить, словно не слыша его. — Я бросила мужа, семью, ребёнка. Всё бросила из-за тебя. А ты?

Её влажные глаза, полные боли, снова поднялись на него

— Лучше бы ты просто убил меня. А ты растоптал и бросил. Ты никого не жалеешь, Влад. — Неужели всё ради какого-то дрянного здания, которое ты всё равно получил и продал? Неужели ты так дёшево оценил мою жизнь?

Ну, прямо непорочная овечка, совращённая волком.

— А сколько ты дала за жизнь девушки, которая была со мной в машине? — не повёлся он на её провокации.

— Я не знала, что ты не один.

Она поднялась, одёрнула юбку, подняла стул, упёрлась в его спинку двумя руками.

— Разве? — он посмотрел на неё в упор, она усиленно изображала невинность, — Ты не видела, как мы целовались? Не видела, как она задирала ноги, собираясь отдаться мне чуть ли не на капоте? И как она садится со мной в машину, тоже не видела?

Её глаза высыхали и темнели. Ещё немного скабрёзных подробностей и она кинется на него, выпустив когти.

— Даже если этого всего ты не заметила, и она действительно стала случайной жертвой, то скажи мне, Лора, сколько раз ты навестила её в больнице?

— А я должна была?

— А разве нет? Разве тебе не жалко глупую девчонку, которая по твоей вине учится заново ходить? Разве не ты должна была вымаливать у неё прощения?

— Но ты же откупился, — презрительно сморщилась она.

— Да, откупился. И я, который никого не жалеет, каждый грёбаный день ездил к ней в больницу. А ты, такая великомученица, не изволила даже извиниться.

Она словно потеряла к нему интерес, принявшись рассматривать свои ногти.

— Зато теперь ты хочешь содрать с меня три шкуры за всё, что ты на неё потратил.

— Я может быть и простил тебе эти долги, взяв их на себя, приди ты с покаянием. Но столько злости, Лора? За что? И объясни мне, ради Бога, за что ты мне до сих пор мстишь?

— Ты бросил меня, — она обошла стул и села в него, положив ногу на ногу. — Наигрался и бросил.

— А ты разве не бросила своего Тюфяка? — он сел на подоконник.

— Ты изменял мне. Каждый день с новой девицей и каждую ты таскал к нам домой, — она вцепилась в поручни стула так, что костяшки её пальцев побелели. — И ты специально делал мне больно, зная, что я с ума схожу от ревности. И драл их во все щели, даже не закрывая двери, чтобы я слышала. Чтобы я видела. Чтобы каждый день я жалела, что повелась на того проститута. Но тебе на меня было плевать.

— Мне — да. А вот твоему неповоротливому бегемоту, подозреваю, было тоже не щекотно, когда он узнал, что ты ему изменяешь.

— Не называй его так, — процедила она сквозь зубы. — Ты и мизинца его не стоишь. И не строй из себя великого мстителя за всех рогатых мужей. Он никогда ничего бы и не узнал без твоей помощи.

— Как великодушно! — развёл он руками. — Наставлять рога и беречь его ранимую душу. Зато представь, как много не узнала бы ты, не появись я в твоей жизни?

Он ехидно улыбнулся, намекая ей на все их секс-эксперименты.

— Мне может тебе ещё спасибо сказать?

— Скажи, — он хотел закинуть ногу на ногу, но передумал, видя, что она встаёт.

— Я ненавижу тебя за то, что ты меня бросил, — она сделала шаг и Влад встал, понимая, что ей тяжёлый взгляд сейчас не сулит ничего хорошего. — Ненавижу за то, что любила тебя так сильно. Ненавижу, что до сих пор мне больно, когда я вижу тебя с другой. И ненавижу, потому что до сих пор тоскую по твоему чёртову члену.

Она хотела схватить его за ширинку, но он перехватил её руку. Недостаточно сильно, потому что она вывернулась и вцепилась ногтями в его лицо.

— Ах ты, сука! — оторвал он её от себя и ударил наотмашь.

Лора отлетела к столу, схватилась за щёку, но тут же вскочила и бросилась на него снова. Он вывернул её руку за спину, и когда она взвыла от боли и выгнулась, схватил за волосы. Швырнул на стол, припечатав к столешнице и глядя как она извивается в его руках, нестерпимо захотел её трахнуть. Прямо сейчас, прямо здесь, прямо в этой раскоряченной позе.

Ткань юбки трещала, когда одной рукой он задрал её вверх, и Лора сопротивлялась. Отчаянно, но тщетно.

— Ах ты мерзкая грязная шлюшка, — придавил он её к столу и вошёл в неё одним рывком.

Её узкие бёдра и костлявые ягодицы подались ему навстречу, и она истошно застонала, давясь, словно он застрял у неё где-то в горле. Этот её сдавленный хрип всегда неимоверно его заводил. Под его звуки он кончил в два толчка, но эта сучка всё стонала, и он долбил её о стол, пока она не забилась в судорогах.

Он уже застегнул ширинку, а она всё блаженно корчилась, ещё наглаживая себя рукой и постанывая.

— Я не прощу тебе ни копейки, — он потрогал поцарапанную щёку, на пальцах осталась кровь. — Ты не заслуживаешь прощения.

— Но ты так сладко вгоняешь в долги, что я согласна влезать в них хоть каждый день.

Она, наконец, убрала руку, разогнулась, поправила юбку и направилась к своей сумке.

Тонкая сигарета прилипла к накрашенным губам. Лора чиркнула зажигалкой, и глубоко затянувшись, села на подоконник.

Он открыл окно и сел с ней рядом, ненавидя её за этот довольный вид, за эту расслабленность и истому, которые сквозили в ней всегда, когда она успокаивалась таким образом. Ненавидя себя, за то, что повёлся. Хотя он чувствовал то же самое — приятную слабость. Он забрал у неё сигарету и затянулся.

— Незащищённый секс, как это экстремально, — она протянула руку.

— Не волнуйся, от меня не забеременеешь, — он вложил в её руку дымящуюся тонкую палочку. — И ничем не заразишься.

— Я не волнуюсь, — криво усмехнулась она. — Больше не буду переезжать тебя машинами. Вижу, моя месть уже состоялась.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Какой диагноз тебе поставили врачи? Бесплодие?

— Идиопатическое. По неустановленным причинам, — её довольное лицо настораживало.

— Это я тебе его устроила.

Сигарета догорела до самого фильтра, когда она сделала последнюю затяжку.

— В каком смысле устроила?

— Навела на тебя порчу, — гаденько улыбнулась она.

На окне стояла москитная сетка, и, Лора, разнёсшая в хлам кабинет, вдруг решила проявить аккуратность. Она пересекла комнату, остеклённую панорамно, и потушила бычок в пепельнице, стоящей на столике между кожаным диваном и креслом.

Влад провожал её глазами, не зная, что и думать.

— В каком смысле порчу?

— В прямом, — она села на диван, явно довольная собой. — Сначала хотела, чтобы просто у тебя не стоял, а потом передумала. Видишь, не зря, пригодился ещё.

— Лор, что за бред ты несёшь? — он прихватил её сумку, бросил рядом с ней и сел в кресло. — Нет, если, конечно, тебе приятно думать, что ты причина всех моих несчастий, то я не возражаю. Но я просто чем-то неудачно переболел.

— Конечно, переболел. В Доминикане, помнишь?

— Да уж не забыл.

Конечно, воспоминания о том, как он провалялся в гостинице три дня в бреду с температурой, уже затёрлись. Но отдых действительно получился незабываемым. Втроём в одном номере с её гадким пацаном, который огрызался, сидел целыми днями в своём планшете и не позволял им нигде уединиться. Он искренне начал их обоих ненавидеть именно после этой поездки.

— Думаешь, это была просто тропическая лихорадка?

— А ты считаешь это была малярия? Или вирус Зика? — усмехнулся он.

— Это была колдунья вуду, к которой я два раза ездила, — она снова полезла в сумочку за сигаретой.

— О, — протянул он скептически и встал. — Лор, тебе и правда нужно в психушку, если ты во всё это веришь. И знаешь, мне надо работать. Иск я не отзову. Я только за ремонт кабриолета, который ты разбила отдал три миллиона. Так что давай, ищи деньги, а то дела твои и правда, пойдут неважно.

— Так же, как и твои, — убрала она сигарету так и не закурив. — Свою «элитную одежду», я смотрю, ты уже прикрыл. Из Лондона вернулся. Обещаю, дальше будет хуже. Сначала сделаю заговор на бедность, а потом и на смерть.