Фартовый город - Свечин Николай - Страница 6

– Знаю, – поддакнул Лыков. – Я в Тифлисе из-за этих дашнаков чуть головы не лишился. Смелые!

– Не то слово. И тут решили поживиться, не разобравшись, что к чему.

– Прогорели?

– Еще как. Не учли, что здесь народ лихой, никому не платит, а, наоборот, норовит отобрать! У каждого богатого армянина имеется охрана из родни, что помоложе. В случае нужды они еще объявляют мобилизацию, и тогда счет бойцам идет о-го-го. Короче говоря, стали мы находить всюду зарезанных чернявых ребят, по виду приезжих. То под плотами Максимова сразу двоих, это напротив лесной биржи. То на рыбоспетных заводах[6] – армяне держат их на левом берегу Дона. А то в известковом карьере в Кизитиринской балке. Человек десять нашли. Это все были дашнаки.

– Так их и прогнали?

– Ага. После чего снова начали резать друг дружку. А на севере, между Степной площадью и полотном железной дороги, что делается – словами не описать!

– Это в Собачьем хуторе? – уточнил Липко и пояснил Лыкову: – Есть такое место, самовольно застроенное.

– И в Собачьем хуторе, и за хлебными ссыпками, и вокруг станции Нахичевань-Донская полицейского надзора считай что нет. Слева бойни, справа свалки, а между ними вавилон. Землянки, саманные дома с тайниками для слама[7], постоялые дворы без патента, «малины» для налетчиков…

– А почему вы это допустили? – нахмурился питерец.

– Потому – сил не хватает. А как понаедут в навигацию шестьдесят тысяч пришлых, хоть со службы увольняйся. Шестьдесят тысяч! А у меня в отделении девять человек вместе со мной.

– Что за пришлые?

– Это особенность здешних мест, – опять влез с пояснениями полицмейстер. – Дон мелеет, особенно в дельте. Да и Таганрогский залив не дозволяет плавать там настоящим морским судам. А обороты через наш порт идут огромные, особенно когда продают за границу хлебные продукты. А еще есть уголь, железо, шерсть. И приходится перегружать товары, иногда по два раза. Сначала с верховьев Дона их везут баржами и коломенками. Здесь переваливают на мелкосидящие трамбаки, полубарки и досчаники и пробиваются сквозь гирло Дона в Азовское море. Тащатся за сто верст до Мариуполя, где уже помещают товар на морские пароходы. Для всех подобных работ требуется много временного народа, на сезон. А среди них, как водится, есть и отчаянные.

– Понятно, – вздохнул коллежский советник. – По Нахичевани у вас все, Яков Николаевич?

– Нет, Алексей Николаевич, есть новые интересные сведения, – спокойно ответил Блажков.

– Валяйте.

– В городе появилась банда. Называет себя Чертов отряд. Состоит из беглых стодесятников.

Лыков ругнулся. Только этого не хватало! Стодесятники были новым явлением в русском преступном мире. Так называли военных, осужденных за преступления по службе согласно пункту 11 °Cвода военных постановлений. В основном это были бунтовщики, замешанные в восстаниях последних двух лет. Счет им шел на тысячи, бывшие солдаты наводнили тюрьмы Сибири и Забайкалья, где схлестнулись с «иванами». Крупные преступники десятилетиями терроризировали каторжную шпанку, рядовых арестантов: отбирали еду и деньги, заставляли отрабатывать вместо себя тяжелые уроки[8]. Кто противился, того убивали. И вдруг в бараках появились новые люди, сплоченные, не желающие подчиняться «иванам», и их стало много. Началась кровавая война, с потерями с обеих сторон. А когда стодесятники начали массово бежать с каторги, в городах на их пути резко выросло количество преступлений против личности.

– М-да… Состав банды известен?

– В общих чертах.

– Доложите. Сколько хоть их?

– С десяток, точное число пока непонятно.

– Откуда они свалились? Кто главарь?

Блажков впервые заглянул в бумаги:

– Какой-то Прокопий Цецохо. Я навел справку: он служил в Воронежском дисциплинарном батальоне, когда там произошел бунт. Как заводила получил десять лет каторги, откуда и сбежал в марте. Теперь, значит, до нас добрался, сволочь.

– А другие?

– Банда разномастная, всякой твари по паре. Есть двое или трое русских, пара греков и армяне в придачу. Так что они со всеми могут договориться. А еще бывшие солдаты, знают, за какой конец держать винтовку. Плохо наше дело…

– И греки есть? – оживился Лыков. У него появилась одна мысль.

– Точно так. Даже фамилии известны: один Папаяниди, а второй Добудогло. Нездешние. Говорят, что родом не то из Мариуполя, не то из Ейского укрепления.

– Внутреннюю агентуру на этот Чертов отряд вы уже ориентировали?

– Так точно. Агентура и сообщила общие сведения. Но только общие. Местоположение банды пока установить не удалось.

– А на что они живут?

– Пришли уже с деньгами, где-то по дороге хорошо хапнули. Но скоро сорга кончится, начнут хищничать. Надо бы их до этого взять.

– А почему я слышу об этом в первый раз? – неожиданно возмутился Липко. – Вы, господин коллежский регистратор, должны были давно мне об этом доложить! А то приезжему человеку как на духу, а собственному начальству молчок.

Обида полицмейстера была ребяческой, но имела серьезный подтекст. Тот намекал подчиненному, чтобы тот поменьше сообщал чужаку о положении дел. Поэтому Лыков сменил тему разговора:

– Яков Николаевич, давайте теперь про Ростов. Он в пять раз больше Нахичевани, как сообщил господин полицмейстер. Преступников здесь тоже больше в разы?

Блажков выслушал выговор от начальства с равнодушным видом. А на вопрос питерца ответил:

– Точную цифру вам никто не скажет, но, конечно, уголовных в Ростове тьма. И все из-за его положения. Мы же базис для снабжения всех окрестных местностей.

– Поясните.

– Сию минуту. В Ростове пересекаются сразу три железные дороги: Юго-Восточная, Владикавказская и Екатерининская. Плюс речной порт, почти не уступающий Одессе. В городе расположены оптовые склады, питающие Передний Кавказ, Кубанскую и Донскую области, Крым. Посмотрите, сколько здесь банков и иностранных консулов. То есть Ростов набит богатствами. А где ценности, там и воры. Каждый день в порту что-то пропадает. На станциях железных дорог тащат целыми вагонами, и никакая стража ничего не может сделать. Ее или купят, или зарежут; люди предпочитают деньги, а не смерть ради хозяйских товаров. А главное, в этом участвуют тысячи. Буквально все, чья работа связана с транспортировкой. Возьмите Затемерницкое поселение. Там вокзал, огромные мастерские, склады, пакгаузы, много грузов сложено под открытым небом. Воруют все жители поголовно! От носака[9] до начальника путевой дистанции. А Ростов-пристань в порту? Как в худое решето все утекает.

– И что тащат?

– Мануфактуру, обувь, кожи калмыцкой сдирки[10] – все, что можно продать из рук в руки. Недавно умыкнули десять швейных машин «Зингер».

– Нашли, кто умыкнул?

– Ищем. А еще есть воровство по квартирам, карманные кражи. К чему я веду? В Ростове среди жулья гуляют приличные суммы. Значит, есть и предложение на эти деньги: шулера, барыги, подпольные бордели, тайные гостиницы для преступников со всеми мыслимыми удобствами.

– Получается, главные люди в криминальном Ростове – воры?

– Да, как и везде. Деньги-то у них.

– А более серьезные господа?

– Это кто, вентерюшники?

Лыков удивился:

– Какие вентерюшники?

– Так по-здешнему называют налетчиков, – пояснил Липко.

– А… Ну, что скажете про них, Яков Николаевич?

– Такого добра навалом, – продолжил главный сыщик. – Вот вчера ехал по Шестой улице вагон электрического трамвая. Возле Братского переулка вошли трое, оттянули ролик с провода. Электричество потухло, вагон остановился. Так они вынули револьверы, сдернули в темноте с кондуктора сумку с выручкой и спокойно удалились.

– Несерьезно как-то. Мелковато. Сколько отняли, пару червонцев?