Перед прыжком
(Роман) - Еремин Дмитрий Иванович - Страница 3

Директор Николас Круминг оказался деловым, добросовестным человеком, и вот уже в течение трех лет компания более или менее точно выполняет свои обязательства. Завод работает. Пусть не на всю мощность…

«Да и откуда ей быть теперь, этой мощности? — как бы споря, сердито спрашивал незримого оппонента Владимир Ильич. — Однако даже в самый разгар гражданской войны завод выпускал необходимые нам машины! Большинство российских фабрик и заводов стояло. Стоят и теперь без топлива и сырья. А этот — работал! Через занятую Колчаком и интервентами Сибирь, как по мановению волшебной палочки, из Америки продолжали бесперебойно приходить в красную Москву вагоны с запасными частями и сырьем. Самые отъявленные враги Советской России боялись мешать такому важному и богатому господину, как мистер Ванс Мак-Кормик, председатель „Военно-торгового совета“ США, сын Сайруса Мак-Кормика, однокашника и друга президента Вильсона. Попробовал было однажды атаман Семенов задержать в Забайкалье состав из сорока вагонов с деталями для завода, как из Вашингтона тотчас последовал строгий окрик, и атаману пришлось отправить все грузы в полнейшей целости в красную Москву.

Такой работающий в условиях разрухи завод необходим был все эти годы не только для выпуска машин. Не менее важно, что благодаря ему тысяча с лишним рабочих Подмосковья продолжала трудиться в целостном коллективе, возле станков, была при деле, не превратилась в еще один отряд зажигалочников и мешочников, а ближайший к Москве уезд — в зону безработицы и разорения. Вокруг завода все же кормились люди, сохранялась относительно нормальная жизнь многих сотен трудовых семей…

Тем более необходимы такие заводы теперь, — невольно вернулся Ленин к вопросам, которые вскоре предстояло решать на партийном съезде и которые все эти дни не выходили из головы. — Переход от политики „военного коммунизма“ к новым формам хозяйствования потребует максимума энергии, инициативы, деловитости. Надо двигать в практику план ГОЭЛРО, закупать для гидростанций турбины и другую технику, врубовые машины для Донбасса, восстанавливать паровозный парк, иметь свои нефтеналивные суда, покупать подшипники, электроплуги… Вместо кучи хилых и безнадежных фабрик — строить крупные предприятия, учиться хозяйствовать. А чтобы учиться и учить, Москва должна иметь по одному экземпляру всех машин из новейших, знать все о развитии европейской и американской техники.

Да-а, предстоит огромнейшая работа. И от нас потребуется не свертывание, а наоборот, — всемерное расширение деловых сношений с иностранным капиталом. Без использования его средств, более развитой индустрии и опыта нечего думать о быстром движении вперед, не говоря уже о прочной закладке фундамента нового социального строя».

Он усмехнулся: такова диалектика истории! Феодализм помог своими богатствами вырасти капиталу, капитал, сам того не желая, поможет своей техникой интересам социализма! Значит, надо не чураться, как полагают некоторые «умники», а всячески привлекать, в том числе путем концессий, наиболее лояльные деловые круги Америки и Европы. Они тоже заинтересованы в нашем сырье. И те, кто уже сейчас, накануне съезда, кричит о том, будто новая экономическая политика партии означает сползание ленинцев вправо, в объятия капитала, тот ничегошеньки не смыслит в вопросах большой политики. Драчка с такими «теоретиками» предстоит на съезде серьезная, без нее не обойтись…

Ленин иронически хмыкнул:

— Гм… до некоторых весьма ответственных товарищей даже и сейчас не всегда доходят, к сожалению, самые простейшие истины!

И живо повернулся к Дзержинскому:

— Ну как? Не правда ли, весьма любопытный документ? Вот вам нагляднейший образец того, что на деле представлял бы собою российский анархо-синдикализм, получи он широкое распространение в стране! Каждый завод по тупоумию таких вот мудрецов, — Ленин движением аккуратно подстриженной рыжеватой бородки презрительно указал на лежавшую перед Дзержинским бумагу, — делал бы, что хотел. При этом «рабочелюбцы» клялись бы в том, что действуют «всецело в интересах страны», на деле же считались бы только с местными настроениями рабочих… вернее — полурабочих. В результате одни из этих полупролетариев отправились бы, когда им это заблагорассудится, в «хлебные губернии», другие — в деревню к родственникам, третьи — вообще «по их надобностям», как пишет этот… как его? — недотепа Драченов…

Ленин еще раз, теперь уже пальцем, ткнул в сторону стола:

— Каждый завод решал бы сам за себя, что ему делать. И вот такую организацию… вернее, дезорганизацию промышленности и государства «рабочелюбцы» выдвигают в качестве альтернативы централизованной власти?! Чем иначе, как не подрывом коренных интересов пролетарской диктатуры, назовешь эту квазирабочелюбивую абракадабру, если иметь в виду, что именно партия является авангардом рабочего класса в осуществлении его революционной диктатуры?

Было видно, что в нем еще не улеглось раздражение против тех, кто постыдно опускается до настроений наиболее отсталой части рабочих в едва ли не самый трудный для Родины час, поддерживает эти отсталые, местнические настроения.

— А кстати, — после минутной паузы заметил он недовольно, — чем занимаются и о чем думают некоторые наши ответственные товарищи из ВЦСПС, Цека металлистов, Мосгубсовпрофа? Через их головы кто-то пишет или поддерживает вот такие глупейшие «заявления», продолжается обывательская возня разного рода групп и группочек, а они об этом не знают и ведать не ведают! Может быть, положение рабочих на американском заводе и в самом деле совсем уж из рук вон плохое? Отсюда и недовольство?

Он приоткрыл дверь в аппаратную, попросил дежурную телефонистку соединить его с председателем Комиссии по рабочему снабжению Халатовым. И пока та занималась своим делом, а Ленин в ожидании предстоящего разговора привычно вышагивал по свободной стороне кабинета вдоль окон от аппаратной до двери в приемную, Дзержинский молча следил за ним, хорошо понимая, как неприятны для Владимира Ильича такого рода минуты.

«Момент для страны чудовищно трудный, — сочувственно думал Дзержинский. — И сколько же дел ежедневно обрушивается на Ильича. Ни минуты покоя. А тут еще этот болван Драченов…»

Между тем Ленин снова взял телефонную трубку и суховато спросил:

— Товарищ Халатов, есть ли у вас сведения о том, когда, сколько и какого именно продовольствия было отправлено в ударном порядке рабочим завода Мак-Кормиков, пока они работали на посевную? И как они снабжаются теперь? Ага… Хорошо, подожду.

Дзержинский мысленно представил себе Халатова — двадцатичетырехлетнего крепыша, отпустившего для солидности черную как смоль бородку. Что-то он скажет Владимиру Ильичу? Да и что утешительного он может сказать?

— Так, так! — перебил его мысли Ленин. — Понятно, товарищ Халатов. Значит, централизованное снабжение по группе «А» прекращено и завод переведен на обычную норму? Иного выхода нет, это верно. К тому же завком отказался выполнить наше решение об отправке их эшелона в Сибирь. А положение с продовольствием вам известно. Боюсь, что к лету оно обострится до предела: прогнозы неутешительные. Снабжать надо в первую голову тех, без кого производство встанет совсем. И если люберецкий завком примется за дело с надлежащей энергией, дополнительные возможности у них в поселке найдутся. Я тоже так думаю. Пока все, до свидания…

Аккуратно положив телефонную трубку на рычажок, отходя от стола, Владимир Ильич раздумчиво протянул:

— Гм, да-а. Нам вообще одним заводом не обойтись. Я имею в виду заготовку хлеба в Сибири. Один эшелон положения не изменит, Необходимо через маршрутное бюро ВЦСПС формировать такие отряды во всех больших городах. Что значит направление из Центра какой- нибудь тысячи рабочих для такой громадины, как Сибирь? — Он повернулся к Дзержинскому. — Капля в море! Только в Омскую губернию, к примеру, на время жатвы нужно послать не меньше, чем тысячи две. А в остальные края Сибири? К примеру, Алтай? Он один в состоянии разместить в крестьянских хозяйствах несколько таких эшелонов!