Что-то не так (СИ) - "gaisever" - Страница 27

Нейгетт взял стилус, обратной стороной провел по листу вертикальную линию – снизу вверх. Марк посмотрел на лист, и ему захотелось ущипнуть себя за ухо, или за нос, или за что там следует в таких ситуациях. Все написанное на листе исчезло. На столе лежал чистейший свежайший новейший лист – бери и пиши.

– Это круто, – сказал он, наконец. – Только вот что делать если я хочу посмотреть что написал?..

Он перевернул лист, всмотрелся – и ему снова захотелось ущипнуть себя за ухо, или за нос, или за что там следует в таких ситуациях. Написанное на той стороне теперь находилось здесь.

– Ну круто, чо уж, – сказал он, наконец, еще раз. – Круче чем все такое у нас. А ну-ка, дай...

Он отобрал стилус, провел по этой стороне листа снизу вверх. Написанное растворилось в мерцающем кремово-серебристом фоне. Тогда Марк провел стилусом наоборот – сверху вниз. Написанное вернулось. Еще линия – вернулось написанное перед тем, еще один «скролл», предыдущий.

– Да, это реально круче, – он поднял голову и кивнул. – Как минимум в пять раз удобней. И самое главное, что питается, похоже, из воздуха... И я не удивлюсь если все такие листки связаны в какой-нибудь свой Интернет. Только вот после этого я еще меньше понимаю что у вас происходит, – он указал стилусом в белую мглу за окном.

– Ддеххе́йстет, – Нейгетт свернул лист в сверхаккуратную трубку, вложил внутрь стилус (диаметр трубки оказался как раз под перо), протянул Марку.

– Вот спасибо, – тот принял трубку, спрятал во внутренний карман куртки. – В общем, пока что ты тут самый красавец. Эйнгхенне не считается, она вообще, похоже, из другой оперы. Да и кра-са-ви-ца – другого рода... У вас в языке есть роды? – он припомнил что недавно озвучивал Нейгетт. – Не́йдве-не́йдде – это из какой оперы? Ладно, у меня уже голова гудит. На сегодня хорош.

– На сегодня хорош, – кивнул Нейгетт и сдержанно усмехнулся.

– Мне иногда кажется, – усмехнулся в ответ Марк, – что вы тут все как собаки. Все понимаете, только сказать не можете... Или не хотите.

– Или не хотите, – Нейгетт усмехнулся еще раз.

– Я тебе дам в глаз. Глаз, – Марк тронул свой правый глаз. – Г-л-а-з. Тоже записывай, говорю. Чтобы знал что к чему, когда я тебе в него дам.

– Таахе́йнгет айна́хх. – хозяин указал чтобы гость шел за ним, и вышел.

– Это я уже знаю...

Нейгетт повел его, похоже, обратно в башню. Они двинулись расталкивая белую муть – поднялись по лестнице, узор ступеней которой уже терялся в тумане, прошли по балкону, вчерашней западной бездны под которым сегодня не существовало, свернули в тоннельчик к башне, наполненный глухим серым мраком. Вышли в гулкий объем башни. Огромный кристалл в пространстве над головой горел тяжелым вязким рубином – таким плотным и сочным, что, казалось, стылые сейчас недра башни даже обогревал.

Марк вдруг обратил внимание, что в руках Нейгетта снова появился посох – ни в доме, ни на балконе этой железки не было; должно быть, оставляет в тоннельчике... Хозяин воздел посох к хрустальному шару, произнес формулу. Шарик на конце посоха вспыхнул таким же багровым огнем, угас; в глубине огромного многогранника заблистал сверкающий калейдоскоп – в который Нейгетт стал внимательно всматриваться.

– Это мы уже видели, – Марк хмыкнул. – Я только до сих пор не пойму что вы там видите.

Хозяин обернулся, сверкнув радужными зрачками.

– О́йггенест, – он указал себе на глаза; затем отвернулся и продолжил изучать бликующую картину.

– Ага! – Марк вдруг все понял. – Голограмма, что ли? Типа секретная, закодированная, или просто по-другому не передается? А эти твои о́йггенест ее собирают, во что-то? И необязательно, может быть, собственно в изображение... Что-то вы там читаете... Это круто, и опять же, покруче нашего. Во всяком случае, в плане помехоустойчивости, насколько я в это въезжаю... Да и вообще очень красиво, – он продолжил любоваться мягким сверканием – словно в хрустальную граненую чашу вина пустили золотых рыбок, и они резвятся там, бросая сквозь рубин вина и хрусталь материала искристые зайчики.

– Ге́йстеммда́й, – обернулся, наконец, Нейгетт. – Игхо́ргеммдетт, – он указал рукой вверх, в рассеянный свет окон. – Лакдеххе́нтде.

– Помехи? Игхо́рг, что ли, мешает? Не проходит? В смысле – не «тах»? Или «тах» здесь не катит?

– Игхо́рг что ли мешает, – кивнул Нейгетт.

– Блин, Нейгетт, ты очень крутой лингвист, я понимаю. Или просто держишь меня тут за дурака.

– За дурака, – кивнул Нейгетт и усмехнулся. – Ххо айне́хх лате́йсттетт.

Он указал на черный квадрат платформы в мерцающей кладке пола, прошел туда сам, тронул посохом черный металл, обернулся, поджидая Марка. Тот поспешил вслед, и едва оказался рядом с хозяином как площадка плавно, незаметно, «воздушно», как все здесь перемещающиеся предметы, тронулась вниз.

Вопреки ожиданиям, платформа не остановилась там откуда вчера начинала подъем; она двигалась дальше, опускаясь в некую неведомую глубину. Опускалась очень долго, по ощущениям – раза в три дольше чем вчера поднималась. Становилось даже несколько жутко. Неспешное полотно кладки, мерцающее в свете кристалла на посохе, утомительно уползало вверх; тускло-искристый узор своим неколебимо мерным движением убаюкивал – реально захотелось спать.

Наконец спуск закончился. Опять перекресток тоннелей, построенных по, очевидно, единственному шаблону – словно склонированному с небольшого универсального набора элементов, таких функциональных, что подходили для любой комбинации условий (как видно, здесь так построено все). Платформа остановилась на стандартном, похоже, расстоянии двадцати сантиметров от пола. Нейгетт, который все время пока они опускались простоял благоухающим истуканом, слегка оттолкнулся посохом от полотна, и платформа заскользила по западному тоннелю.

На этот раз они остановились скоро. Тоннель – новое дело! – здесь кончался; в торце квадратная черная дверь – все. Нейгетт соскочил с платформы, прошел к двери, открыл, обернулся, поджидая – Марк поспешил за ним.

За дверью оказалась такая же квадратная лестница, по какой они (с Гессехом) спускались в тот диковинный круглый зал на той «станции» (хотя то здание было явно не собственно «станцией»). Десять ступенек вниз, площадка-поворот налево; еще десять ступенек, еще поворот; еще десять – поворот, еще десять – поворот... Марк, пытавшийся снова все пересчитать (непонятно зачем, дурак), снова сбился со счета, а лестница, ввинчиваясь в недра планеты квадратной спиралью, все вела в глубину.

Но вот, наконец, кончилась и она. Марк вдруг обратил внимание, что в этой шахте стены были просто каменные, без привычно-нескончаемого узора – тот кончился перед черной квадратной дверью. И камень, при этом, обработан достаточно грубо – нормально сам по себе, но в сравнении с абсолютной безупречностью всего что наблюдалось раньше здесь было варварство. И веяло от этого камня какой-то такой запредельной, астрономической, вселенской древностью, что стало реально не по себе.

Внизу, в проекции верхней черной двери, не наблюдалось ничего – просто квадратный проем в новый тоннель. Они прошли в этот тоннель, сложенный из такого же простого камня; пройдя некое неопределенное расстояние, Нейгетт остановился и обернулся. Тоннель кончился; они стояли у проема, открывавшегося в некий неопределенный мрак. Нейгетт указал огнем кристалла во тьму:

– Сатдеххе́гте, о́йггене́нхест, – затем указал пальцем свободной руки себе на глаза. – Ведхе́тт тта́йргесентде.

– В общем, там что-то есть, но без вашей оптики это не видно. Это я понял. Я что-то должен сделать?

– Э́стде эхо́ст, – Нейгетт мягко постучал пальцем по хрустальному набалдашнику посоха, – не кхиндо́, – отвел ладонь от кристалла сантиметров на сорок. – Ле тааха́йве, ле, – снова указал в проем и скрестил перед собой руки – горящий рубин кристалла очертил дугу.

– Ты не пройдешь, – Марк хмыкнул. – Я правильно понял? Опять этот ваш «тах», он меня уже так достал, кстати. Но ведь это хорошо, что ты не пройдешь. Если ты меня украл, или как-то вписался когда меня крали, то я теперь могу тебя шантажировать? И не только тебя? Вот только подучу язык, – он тронул в кармане свернутый лист, – как сразу начну. Я вам тут еще устрою, похоже... Ладно, я пошел. Только там темно – глаз выколи ведь! – он потрогал пальцами около глаз. – «Глаз» – помнишь? В который ты у меня как-нибудь словишь?