Что-то не так (СИ) - "gaisever" - Страница 8

– Стадхе́ххе, – Гессех скрипнул зубами. – Кха́меммде́ттей! Макхи́ггет!

Он схватил со стола мерцающий шлем, бросил цепь, надел шлем и направился к выходу. Марк подхватил цепь, схватил сумку, вскочил.

– Что случилось? – он догнал Гессеха у двери и снова повертел цепью у того перед носом. – Я тебе больше не нужен?

Тот распахнул дверь во мрак коридора. Через двадцать секунд они оказались в сияющем вестибюле – Марк прижмурил глаза, пересек за Гессехом квадрат основания и вышел на широкую лестницу.

Над городом поднимался гигантский столп черного дыма. Далеко справа внизу, у подножья холма, долину прожгло пятно такой же черной воронки – будто огромная раскаленная сфера выжгла в рельефе объем сферического сегмента. В диаметре метров триста; исчезло несколько зданий и метров сто пятьдесят стены; с ближнего края сохранился обугленный прямоугольник ворот – противоположные тем через которые они вошли в город.

– У вас что, тут война?.. – Марк остолбенел. – То-то я вижу – нет никого! И трупов такая куча! Там, в яме...

Дым поднимался и расползался над городом, застилая солнечный свет. Ветер принес странный едкий холодноватый запах, словно горел токсичный синтетический материал. В запахе ощущалась какая-то животная тошнотворность – а от нее какая-то животная паника.

– Или это у вас не война? – сказал Марк громко и бодро, стараясь подавить эту неясную панику. – Катастрофа какая-нибудь, техногенная? Что это такое, вообще?

– Макхи́ггет-ссой, – сказал Гессех, сверкнув радугами зрачков. – Хо́йггеэндсо́й. Ма́ндехгем, – он хмыкнул, с презрением, развернулся – шлем разбросал облако искр – и скрылся в высоких дверях.

Марк догнал его в вестибюле и протянул руку с цепью.

– Если я тебе больше не нужен, оставь эту хрень себе.

Гессех обернулся.

– Ка́сдеххе́нтте, Ги́ттах ло́мергге.

Он вытащил жезл и тронул фибулу, которая перехватывала запястье. Камень фибулы тускло загорелся багровым, цепь расцепилась.

– Ги́ттах-ре метте́нгге, одде́тт ллекхеэлле́нтге-каа, – он хмыкнул, теперь с горечью.

Затем направился к двери, из которой появлялся тот белый.

– А обед? – возмутился Марк, указав на левую дверь.

– Таах-даасе́йнгет, – отозвался Гессех, протянув руку туда же. – Векхе́йверт-кхаа ведхе́тт, – затем указал на вход и скрестил руки перед собой: – Ээре́сс та́хдеххе́ййет-но.

– Понял, никуда не пойду. Только ты недолго. А то все съем без тебя.

Гессех отвернулся, прошел к двери и скрылся. Марк вернулся в трапезную, и, наслаждаясь уютом, тишиной и покоем, съел ровно половину чу́дного плода. И опять – странный фрукт оказался настолько полноценной пищей, что Марк почувствовал будто наелся не только за прошедшие сутки, но еще на сутки вперед. При этом еда не оставляла никакого желания расслабиться и «отдохнуть» – наоборот, возник прилив сил и энергии.

– Таахе́йнгес! – раздался голос.

Он стоял, мерцая в черном проеме дверей своими узорами; шлем (который, как видно, надевался только на улице) был в руках.

– Иди ешь, – Марк тронул поднос.

– Хойста́тт, – Гессех провел ладонью в отрицательном жесте. – Дассе́мме каггде́ххде-ххой, Ги́ттах ло́мерггест. Ссеэ векхедеххе́йсетт, – он шагнул в сторону и указал в открытую дверь.

Марк завернул плод в материю и положил в сумку.

– Потом где-нибудь съем. А ты, я вижу, зажрался.

Миновав мрак коридора, они вышли в свет вестибюля и прошли в первую дверь. Очередной коридор закончился очередной дверью, за которой оказалась лестница. Десять ступенек вниз, площадка-поворот налево; еще десять ступенек, еще поворот; еще десять – поворот, еще десять – поворот... Марк давно сбился со счета, а лестница, ввинчиваясь в недра земли квадратной спиралью, продолжала уводить в глубину. (Похоже, наверху как раз башня. Почему, интересно, они не сделают какой-нибудь лифт? По идее, раз плюнуть?)

Наконец Гессех, на какой-то очередной площадке, открыл обозначенную мерцающим контуром дверь. Коридор за дверью отличался от всех предыдущих тем, что в нем была абсолютная темнота – светящийся узор отсутствовал. В неопределенной пустоте они прошли шагов двадцать, затем возникло багрово-золотое сияние. Во мраке обрисовался Гессех, с жезлом в воздетой руке. На жезле горячо и мягко светился давешний шар-многогранник. Гессех произнес энергичную фразу, какими сопровождал действия с жезлом; дальше, шагах еще в десяти, вспыхнул прямоугольник очередной двери. Марк прижмурился – ко всем этим скачкам света и темноты он еще не привык. За дверью виднелся фрагмент круглой колонны – сверкание полировки в таком же багрово-золотом сиянии откуда-то из глубины.

В помещении за дверью кроме самой этой двери не имелось ни одного прямого угла. Это был круглый зал с кольцом колоннады на расстоянии метров шести от стены. Сам зал в поперечнике – метров сорок, в высоту – не определить; колонны уходят во мрак, и что и где подпирают – неясно (и неясно – подпирают ли что-то вообще). Источником света в необычайном зале служил прозрачно-золотистый диск в центре пола. Диск разливал хрустальный багрово-золотой свет, который растекался по гнутым поверхностям миллионами тяжелых искр. Никаких узоров, вообще каких-либо «украшений»; только совершенство простой стереометрии, идеальность отделки, безукоризненность материала; то ли камня, то ли металла, то ли стекла – не определить.

Рядом, в пяти шагах, обнаружился тот белый «маг» (в этом диковинном освещении – розово-золотой). Гиттах (очевидно, его так зовут) обернулся, сверкнув искрами глаз, и указал на хрустальный диск. В руке промерцал жезл – такой как у Гессеха, только длиннее и без гравировки.

– Таахе́йнгет, – сказал Гессех и также указал на диск.

Марк прошел к диску и стал в середине. Маг поднял свой жезл и произнес длинную фразу. Жезл вспыхнул вязким рубином, разлив по всем этим кривым зеркалам море неторопливых зайчиков. Больше ничего не произошло; маг с Гессехом стояли и молча смотрели.

Цвет огня под ногами начал меняться. Рубин разгорался; загадочный зал озарился золотисто-желтым; диск продолжал менять цвет, следуя спектру. Пройдя всю последовательность, он остановился на глубоко-фиолетовом, выдержал паузу, и зажегся жемчужно-белым, мягким и бархатным.

Гессех с магом переглянулись, озадаченно и озабоченно, обменялись кивками и негромко заговорили. Марк подошел, и, разглядывая удивительный зал, стал ждать пока они закончат свой разговор.

– Таахе́йнгес, – Гессех, наконец, обернулся и указал на дверь.

– Что-то не так? Надеюсь, я ничего не сломал?

Они вернулись на лестницу. Гессех снова воспламенил свой жезл, дверь за спиной закрылась, они начали долгий подъем назад.

Оказавшись, наконец, в вестибюле, Гессех направился к третьим дверям – которые были от входа справа. Очередной мрак очередного коридора, продолжавшийся на этот раз дольше привычного. Они сделали поворот налево и, наконец, оказались в длинном высоком зале, поделенном вдоль стен невысокими перегородками. Зал освещался витражами под потолком – наподобие тех в вестибюле, только меньше.

Пока они шли проходом между перегородками, Марк понял, что это была конюшня. Вот желоба, в которых, очевидно, как-то возникает еда; вот решетка, которая, очевидно, как-то избавляет помещение от отходов. А эти хрустальные сферки похожи на некие лампы (вполне возможно, санитарно-дезинфицирующие – такое будет логично, плюс к свежести и чистоте, которыми здесь все сверкало).

Они шли, шли и шли (некий паркинг для работников офиса, честное слово; только офис, как видно, пуст, и пустует очень давно). Наконец дошли до конца; в крайних отсеках – четверка великолепных животных; вот он конь Гессеха, свежий, чистый, лоснящийся и, как показалось, даже благоухающий. Гессех подвел Марка к соседу и хлопнул по сверкающему свежестью и чистотой боку.

– Хеве́те-ка? – спросил он, обернувшись.

– Если я правильно понял... Не уверен, что что-то получится. Один раз пробовал, в горах, на конной экскурсии. Не повезло – то ли с конем, то ли с седлом, то ли с собственной задницей. Так натер копчик, что трое суток не мог спать на спине.