Украденные горы
(Трилогия) - Бедзык Дмитро - Страница 18

Петро махнул рукой: пускай идет. Жаль только стало, что так долго носил в сердце ее имя.

Когда он подошел к Зимнему дворцу и сказал офицеру охраны, что прибыл в Санкт-Петербург из самой Австрии, чтобы поговорить с царем о некоторых лемковских делах, на Юрковича вскинули глаза, как на человека, сбежавшего из психиатрической лечебницы… Но заграничный паспорт вынудил офицера сохранить вежливость с чужеземцем. Австрийскому подданному предложили сесть в экипаж и в сопровождении другого офицера повезли в министерство иностранных дел.

Александр Угаров, — очевидно, очень важный чиновник, судя по пестревшему орденами мундиру и по блестящим медным пуговицам, — внимательно выслушал рапорт жандармского офицера. Наконец он пришел к заключению, что перед ним не. шпион и тем паче не цареубийца, а просто деревенщина, наивная до примитивности, житель захолустной галицийской провинции, возможно той, которую в австрийском парламенте представляет доктор Марков. Отпустив офицера, хозяин просторного уютного кабинета по-дружески улыбнулся гостю и показал на мягкое кресло перед своим непомерно обширным, на резных ножках, столом.

— Так-с, милостивый государь, — сказал чиновник после того, как, протерев носовым платком очки, с неторопливой важностью раскрыл кожаную папку с единственным выдавленным на ней словом: «Галиция». — Так-с, дражайший. Мы позитивно расцениваем ваше желание получить аудиенцию у нашего всемилостивейшего государя императора. Это благородно с вашей стороны. И поучительно. — Стекла очков оторвались от папки с бумагами, среди которых Угаров нашел рапорт доктора Маркова, а в нем, рядом с другими фамилиями, фамилию москвофила-активиста, учителя Петра Юрковича. — Так-с, дражайший. — Чиновник откинул осанистый корпус на невысокую спинку кресла. Ему понравилась своей наивно-задушевной образностью характеристика, данная доктором Марковым Юрковичу, — истинно «дитя гор»! Светло-синие выразительные глаза, теплая непринужденная улыбка, ребячьи пухлые нежные губы и даже русый чубик — все в этом облагороженном сельском жителе нравится Угарову, он на своем веку повидал немало «посланцев» славянских. Молодец доктор Марков, умеет подбирать себе единомышленников. С такими, как учитель Юркович, русский трон может всю Галицию вместе с Краковом прибрать к рукам. Столь колоритную фигуру небезынтересно было бы и самому государю показать. Он остался бы доволен. Небось даже не догадывается, что есть на свете какие-то там преданные ему лемки…

Однако без ведома графа Бобринского Угаров не решился пойти на это. Граф лично занимается галицийским москвофильством, и очень жаль, что его нет в настоящее время в столице.

— Так, дражайший, — все еще разглядывая своего гостя, повторил Угаров. — Вы, конечно, знакомы с доктором Марковым?

— Знаком? — Петро не мог сдержать своей радости. — Не то слово, пане! Доктор Марков наш лемковский депутат, я доверенное его лицо. Сзывал сходки, агитировал, изведал немало утеснений и от правительственных чиновников, и со стороны так называемых украинских народников…

Петро был предельно откровенен. Чтобы склонить важного чиновника на свою сторону и возбудить в нем симпатию к галицийскому москвофильству, он рассказал об этом движении все, что ему было известно. Что зародилось оно давно как протест народа против гнета австро-венгерского правительства, что общий славянский язык и православная вера стали для русинов-галичан той идейной основой, на которой оформилась и расцвела партия москвофилов. Что галицийский народ возлагает большие надежды на российского, самого могущественного в Европе монарха.

— Очень приятно, очень приятно, — бормотал Угаров, думая о чем-то своем. Он уже понял, что этот бесхитростный деревенский юноша не имеет никакого конкретного поручения ни от Маркова, ни от секретной львовской агентуры, и потому старался лишь сохранить видимость официальной вежливости. — Ваши чувства будут надлежащим образом оценены государем.

Угаров бросил взгляд на скрепленные воедино пожелтелые листы бумаг, куда на протяжении длительного времени заносилась вся денежная документация, все расходы на галицийских приверженцев российского трона. Наспех просмотрел датированное еще 1885 годом письмо министерства «господину командующему императорской главной квартирой»:

«…Предоставить шефу жандармов испросить особое Высочайшее повеление относительно поддержки издающейся в Галиции газеты «Слово»…»

Пробежав глазами этот абзац, Угаров спросил:

— Вы, надеюсь, читаете газету «Слово»?

Петро, не понимая, пожал плечами:

— Простите, но, насколько я помню, наше «Слово» уже давно прекратило свое существование.

— Ах, да-да. — Угаров перевернул несколько бумаг, остановился на последней. — Совершенно верно. Еще в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году. — Потом поглядел на своего собеседника и, щуря левый глаз, вполголоса поинтересовался: — Может, у вас, Петро Андреевич, есть какие личные дела, а?

Угаров всегда в конце аудиенции с посланцами славянских народов ставил этот недвусмысленный вопрос. И не только ставил, но и в меру возможностей старался оплатить добрые намерения иноземного гостя.

— Личные дела? — смутился Юркович. — Простите, о личном я не думал…

— Ваша скромность, господин Юркович, нам очень импонирует. Однако то, что вы поддерживаете добрые отношения с доктором Марковым и что вы были так любезны и прибыли к нам… Ведь вы истратились в дороге — билет, гостиница и тому подобное… Я дам вам сейчас записку в казначейство, и вас там за ваши добрые услуги субсидируют…

Угаров достал небольшой, с гербовой печатью листок бумаги и потянулся за ручкой.

— Господин министр, — остановил его Петро, — я приехал не по личному делу. Мне не нужна помощь!

Угаров поднял тяжелые, набрякшие веки и удивленно посмотрел на него:

— Как знаете, господин Юркович.

Он сложил перед собой на столе руки — аудиенция, понимай, закончена.

Однако Петро не торопился вставать. На него нашло какое-то странное состояние внутреннего подъема, что ли. Всплыли в сознании долгие ночи мечтаний, стремлений, надежд, он вспомнил все, что говорили люди, которые напутствовали его на прощание искать правды в русской столице.

Ради них он приехал сюда, их именем и должен будет говорить сейчас.

— Так что вы, собственно, хотите, юноша? — спросил после паузы Угаров.

— Господин министр… — Петро торопливо перебирал в голове мысли, силясь выбрать из них самые существенные. — Доктор Марков, очевидно, информировал вас о положении наших лемков… Народ бедствует, страшно бедствует… Почти половина населения эмигрирует с родных гор в поисках работы. Единственная надежда на Россию, господин министр…

Тяжелая, в рыжих волосах рука Угарова потянулась к стакану с водой.

— К сожалению, социальные проблемы Галиции вне сферы русского влияния, — проговорил он сдержанно между глотками воды.

— Бесспорно, — согласился Юркович, — однако поддержка России, господин министр, великой славянской державы, так много значит для нас. — Петро с трудом подбирал слова. — Если бы правительство его величества обратилось к лемкам с манифестом, в котором провозглашалось бы грядущее наше освобождение! Истории известны подобные случаи. Ваша благородная миссия в отношении угнетенных народов Балкан, славная турецкая кампания. — На лице Петра отразились мучительные поиски нужного слова. — Господин министр, Россия должна дать нам надежду. Ведь у нас отобрали все: землю, леса, горы. Покушаются даже уничтожить язык наших отцов. Только русский царь может вернуть нам все это…

Угаров подался всем телом вперед, напрягся, ленивое самодовольство как рукой сняло. Симпатия к чужеземцу постепенно таяла. Он еще раз, уже внимательнее, окинул его взглядом. Тонкого сукна серый костюм, модный галстук… О нет, вы не разглядели, доктор Марков. Ваше доверенное лицо — переодетый мужик! Бунтарь! Хам! И кто его знает, не прячет ли он в кармане, помимо заграничного паспорта, револьверчик?! Жаль, жаль, что нет поблизости Бобринского. Пусть бы граф послушал, о чем мечтают лучшие представители его москвофилов. Да, да, Георгий Александрович. О земле! Царь должен вернуть «бедным хлопам» Карпатские горы с лесами. Ха-ха-ха! Слышали ли вы что- нибудь подобное, господа? Белый славянский монарх станет социалистом. Может, Бакуниным, а может, самим Марксом. Не попахивает ли эта мужицкая программа пятым годом? Горы с лесами. Землю с пастбищами…