Волжане (СИ) - Архипов Андрей Михайлович - Страница 37

— А когда в нашей школе поршневою воздуховку нормально починят, мастер? — вмешался, кто-то из школы на реке Вол. — А то меха не дают нужного поддува, а эта дрянь по третьему разу сломалась!

— Сами никак?

— Даже голову поднять некогда, Николай Степанович! Сам ведаешь про заказы наши.

— Вот и нам ее двести до ума недосуг… Вообще стоит попробовать сделать воздуходувку на основе давления воды! Давление у нее поменьше будет, чем у поршневой, зато ломать там нечему. Останься, обмозгуем, а подмастерьев и монеты для ее строительства я постараюсь выделить. Производство ваше останавливать нельзя, голову снимут. Что еще?

— Как насчет двигателя? — раздался застуженный голос с задних рядов.

— Мы тут, к примеру, ради него!

— Ха, двигатель! Паровой и внутреннего сгорания… Лекции о фантастике и ее внедрении в нашу жизнь, в том числе передвижение с помощью железок по воде и, суше, проводятся каждый понедельник, после ужина. Желающих перевести все в практическую плоскость как можно быстрее могу принять завтра, тоже вечером. Помогу вплоть до показа разных имеющихся у меня чертежей, но сразу предупреждаю, что воплощение их дело муторное и совсем не ближайшего будущего. Ну что, кто еще желает выступить?

Николай неожиданно замолчал и тяжело облокотился на стол, пытаясь что-то сказать, однако вместо слов из него вырвался стон. Ефросинья непроизвольно обернулась и пораженно замерла, не отрывая взгляд от его лица. Затуманенный взгляд мужа и бледная кожа, покрытая испариной, говорили сами за себя. Рука у Николая подвернулась, и он тяжело упал на лавку, по пути уронив на пол кувшин с водой.

Сердце у Ефросиньи дрогнуло и замерло, словно кто-то чужой схватил его ледяной пригоршней. Перед глазами ярко вспыхнула картинка грязных пальцев, шарящих по горлышку сосуда с водой, и она стремглав вскочила.

— Отравил, тварь… — она сжала кулаки и еще раз закричала. — Ах, Третьяк, тварь подлая!

Ефросинья бросилась на колени рядом с Николаем сорвала с головы платок и растерянно замерла, же не слыша властных распоряжений Улины.

— Дежурный! Раду, сестричек! Всех сюда, мигом! Люди! Поднимайте, всю оставшуюся старшую дружину! Слово и дело воеводы!

Тележное колесо нырнуло в промоину, и резкий толчок вырвал Тимку из забытья. Он неловко вскинулся, но через секунду веки его успокоено слиплись, лицо ткнулось в ворох слежавшегося сена, а разум вернулся в сладкие объятия сна…

…

— Ребятки, так мигом обернетесь? Словом перемолвитесь с девкой этой и все?

Лоб стоящего перед недорослями тщедушного дворового мужичка покрылся испариной, а руки то и дело скользили по грязным дерюжным порткам, стараясь скрыть дрожь пальцев. Слишком велика была награда, сверкнувшая перед ним вязью старых арабских монет и слишком велико наказание, показавшееся на миг из деревянных ножен, обернуты яркой кожей. Той самой кожей из слабо прожированной козлины, которую он лично нахваливал бестолковым отрокам несколько мгновений назад.

— Ага. Только ответь, ты сам панка обслуживаешь, или кто другой ему кофе в постель подает?

По-эрзянски Тимка болтал уже довольно сносно, но в минуты волнения его несло — некоторое слова и присказки сходили с его языка совсем не к месту.

— Че?

— Кто в доме, говорю, хозяйничает? Приходящая обслуга есть?

— Да не… Лишь молодуха живет, что горшками печными ведает да постель хозяину греет. И вот еще девка ваша с ее щенком крикливым безвылазно в клети сидит…

Нож, резко вылетевший из сафьяновых ножен, воткнулся рядом с ухом служки, едва не отхватив ему мочку. Икнув, тот осоловело повел взглядом, закатил глаза и неожиданно сполз по бревенчатой стене вниз.

— Тьфу ты, ну ты! Своего ножа испугался, — злость куда-то исчезла, и Тимка досадливо бросил вычурные ножны прямо на пол, не заботясь, попадут, ли они на давно втоптанные пучки прелой соломы или в непросохшие ошметки навоза. — Случайно лужу под себя не пустил, нет? Ну, тогда не зевай, вяжи его, хлопцы.

Сами ножны, негодный боевой нож и плохонькие кожаные доспехи, валявшиеся рядом, принадлежали свояку сомлевшего мужичка, зарабатывающего скорнячеством. Все остальное, включая топоры из мягкого железа, никудышные сулицы и рассохшиеся щиты были сделаны его братаном. Семейный подряд в действии, так сказать. По крайней мере, мальчишки так поняли, выслушивая хвалу качеству предложенного им товара.

Однако Тимке было все равно, стащил ли мужичок оружие из запасов панка или действительно впаривал им что то свое.

Они пришли сюда не за этим.

И оказаться здесь было нелегко.

Дом городского головы находился не просто в крепости, а в самой ее сердцевине.

Отчасти им повезло.

В один прекрасный момент до ветлужцев дошли сведения, что попасть в искомый дом можно было не только через парадное крыльцо, но и через небольшую конюшню, пристроившуюся рядом с ним под одной крышей. Только нужнее было сговориться со служкой панка, что приторговывал на местном торгу разным барахлом, бессовестно втюхивая его молодым раззявам, желающим поступить к кому-нибудь на службу. Да еще подобраться к самому дому, что было гораздо, сложнее. Что внутри крепости делать посторонним?

Но об этом побеспокоились.

В булгарскую цитадель на месте слиянии Оки и Волги недоросли попали перед закатом солнца. С возом, полным припасов, что везли сюда со всей округи и совершенно незадолго до прохода мимо нее войск князя Юрия, когда суетливость в крепостице достигла своего предела.

Из оружия у них были лишь заточенные и обожженные деревянные пики, вызвавшие ухмылки у стражи. Да и руководил подростками старый дед, глухой на оба уха, но тот покинул их уже перед воротами, доверив самостоятельно разгружать мешки с крупой и бочонки со стоялым медом в один из лабазов внутренней крепостицы.

Ну, как крепостцы…

Собственно вся она представляла собой городню[31] без башен, да детинец внутри ее, смещенные на самый край речного обрыва. А поскольку часть стен у детинца внешними не были, то их полезное пространство разумно решили использовать под склады.

Нужно же булгарским купцам где-то, хранить стой товары?

В большей сохранности они и быть не могли, поскольку в тесной внутренней крепостице постоянно проживал лишь местный панок, а все остальные ограничивались редкими наездами. Появлялись гости в основном с булгарской стороны, но ныне торговля пришла в упадок и детинец посещали лишь представители старой эрзянской чади, вытесненной сюда резко пошедшим в гору Овтаем. В любом случае в детинец недорослей не допустили бы, однако старый костяной оберег, повешенный Тимкой на всеобщее обозрение, сразу привлек внимание одного из воев, слоняющегося без видимого дела у въездных ворот. Тот, не став рыться в плетеных коробах с личными вещами, сразу бросился к одной из дубовых бочек, в отличие от других покрытой липкими сладкими подтеками, и нарочито вызвался сопроводить столь ценный груз поближе к начальству.

По пути эрзянин достал в точности такой же амулет и удостоверился, что Тимка его увидел.

Он и провел их в детинец, где стал беззлобно изгаляться над недорослями, некстати доложившими, что приехали сюда не разгружать возок а наниматься в ополчение. И доказал таки им, что они погорячились со своими голословными утверждениями!

Пришлось им таскать на себе тяжелые ведерные бочки.

И все это время эрзянин учил их, как отбивать поклоны и держать себя перед начальством, сопровождая сие действие нарочитыми пинками и ужимками под гогот внутренней стражи. Даже заставил Тимку под немалое веселье окружающих показать, как тот управляется заточенной деревянной слегой, лишь по недоразумению называемой глупыми недорослями копьем.

А когда тот суетливо наклонился, чтобы поблагодарить воина за науку, покровительственно похлопал и шепнул.

— Выпущу, как станет светать. Опоздаешь, пеняй на себя, уйду один.