Люси Салливан выходит замуж - Кейс Мариан - Страница 49

Мне показалось, что Гас абсолютно прав. Он смотрел на вещи гораздо проще, чем я.

— Послать бы этих двух парней на месяц в Боснию, а после их возвращения посмотреть, как их будет волновать сохранность кресла мистера Балфора, — добавил Гас. — А заодно послать туда и мистера Балфора. Так, Люси, а теперь допивай. Мы двигаемся дальше — я собираюсь накормить тебя ужином.

— Гас, я не могу позволить тебе потратить все пособие на меня, — заныла я. — Просто не могу. Я буду чувствовать себя ужасно виноватой.

— Люси, угомонись. Ты съешь свой ужин, а я заплачу за него, и больше здесь не о чем говорить.

— Нет, Гас, правда, не надо. Ты и так купил мне столько подарков и угостил выпивкой. Разреши мне хотя бы заплатить за ужин, пожалуйста.

— Нет, Люси. И слышать об этом не желаю.

— Я настаиваю, Гас, решительно настаиваю.

— Настаивай, сколько душе твоей угодно, Люси, — парировал Гас. — Но этим ты ничего не добьешься.

— Все, Гас, — сказала я твердо. — Я плачу, и хватит об этом.

— Но, Люси…

— Нет, заявила я. — И хватит об этом.

— Ну, раз ты так решила, — неохотно согласился он наконец.

— Да, я так решила. Куда бы ты хотел пойти?

— Куда угодно, Люси, я непритязателен. Главное, чтобы там была еда, и я с удовольствием поем…

— Хорошо, — обрадовалась я. Перед нами лежало море вариантов отлично поужинать. Здесь неподалеку я знала один малайзийский ресторанчик…

— …особенно, если там подают пиццу, — продолжал Гас. — Пицца — мое любимое блюдо.

— О-о, — протянула я, призывая свое воображение из Юго-Восточной Азии обратно («возвращайся на базу, планы изменились»). — Значит, пицца.

А дальше все было замечательно. Мы говорили без умолку, наперебой рассказывая друг другу о себе, захлебываясь словами от энтузиазма и восторга. Каждое второе предложение мы начинали словами: «Точно, я думаю совершенно так же», или «Невероятно, я бы поступил (поступила) точно так же», или «Не могу не согласиться с тобой».

Гас поведал мне о своих музыкальных пристрастиях, о том, на каких инструментах он мог играть, и о том, что он сочинял.

Я была на седьмом небе от счастья. И хотя мы с Гасом много говорили и в субботу, и в воскресенье, но сегодня все воспринималось по-другому: это было наше первое свидание.

Мы просидели в ресторане несколько часов, держась через столик за руки. И о чем бы мы ни говорили, какой бы темы ни коснулись, я была уверена, что Гас поймет меня. Поймет, как не понимал никто другой. И мне стало так хорошо, что я даже позволила себе немного помечтать о том, что будет, если мы с Гасом поженимся.

Конечно, это был бы не самый традиционный брак, ну так и что! Давно миновали те дни, когда женщины сидели дома и занимались хозяйством в коттедже с розами у входа, пока мужчина зарабатывал им на жизнь с рассвета до заката. А вот мы с Гасом были бы не столько мужем и женой, сколько закадычными друзьями. Я бы поддерживала его занятия музыкой, а сама бы продолжала работать, чтобы у нас были средства к существованию, а потом бы он прославился и стал рассказывать в интервью и телепередачах, что без меня он не смог бы достичь такого успеха. Наш дом был бы наполнен музыкой, смехом и интересными разговорами, и все бы завидовали нам и говорили, как мы с Гасом подходим друг другу. И потом мы бы по-настоящему разбогатели, но не перестали радоваться простым вещам и по-прежнему любили бы друг друга сильнее всего на свете. К нам заходили бы без приглашения известнейшие люди, и я бы умудрялась угощать их на славу тем, что оставалось в холодильнике, и мы бы сидели за столом и тонко и глубокомысленно обсуждали ранние фильмы Джима Джармуша. Гас во всем оказывал бы мне поддержку, и я не чувствовала бы себя такой… неполноценной, как сейчас. Я бы чувствовала себя цельной и нормальной, как все люди. И Гас никогда не соблазнился бы ни одной гламурной знаменитостью из тех, что встретятся ему в его мировых турне, потому что ни одна из них не сможет подарить ему такой любви и преданности, которые дарила бы ему я.

После ужина Гас спросил меня:

— Люси, ты торопишься домой? Или мы можем сходить куда-нибудь еще?

— Я никуда не тороплюсь, — ответила я. И я действительно не торопилась. К этому моменту я была совершенно уверена в том, что наши отношения сегодня вечером получат дальнейшее развитие, и это приводило меня в восторг и в ужас одновременно. Я хотела этого и боялась. Любая отсрочка этого момента истины огорчала меня и радовала.

— Хорошо, — сказал Гас. — Тогда я хочу сводить тебя в одно место.

— Какое?

— Это сюрприз.

— Здорово.

— Но ехать туда надо на автобусе. Ты не против, Люси?

— Ни капельки.

Мы сели на автобус, и Гас заплатил за мой билет. Меня умилило то, с какой важностью он это сделал, — как подросток, впервые получивший право прокатить на автобусе девушку.

Когда автобус достиг Кэмдена, мы вышли. Гас взял меня за руку и повел по ковру из пустых пивных банок мимо людей, которые или лежали на расстеленных газетах, или спали на ступеньках подъездов, или сидели на тротуаре с протянутой рукой. Я была шокирована — работая в центре Лондоне, я не могла не знать о том, что в городе есть бездомные, но я и понятия не имела, что их такое количество. Я как будто попала в другой мир, в средневековье, где люди жили в грязи и умирали от голода.

— Гас, подожди, — попросила я и достала из сумочки кошелек.

Передо мной встала неразрешимая дилемма дать ли всю мою мелочь одному человеку, чтобы он смог купить на это что-нибудь стоящее, например еду или питье, или распределить ее между как можно большим количеством народа, и тогда каждому достанется пенсов по двадцать. Но что можно купить на эти гроши? Я подозревала, что даже самая маленькая плитка шоколада стоит дороже.

Я стояла посреди дороги, пытаясь определиться.

— Как ты думаешь, Гас, как мне поступить? — попросила я помощи у Гаса.

— Я думаю, что тебе надо повзрослеть. Научиться закрывать глаза, когда надо. Даже если ты раздашь все, что у тебя есть, это ничего не изменит.

И он был прав. Особенно если вспомнить, что «все, что у меня есть» — это очень немного.

— И все же я не могу закрыть на это глаза, — вздохнула я. — Я бы хотела по крайней мере раздать мелочь.

— Ну, тогда дай ее кому-нибудь одному, — предложил Гас.

— Ты думаешь, так будет лучше?

— Если ты начнешь раздавать по монетке всем бездомным Кэмдена, то к тому времени, когда ты закончишь, паб, куда я тебя веду, наверняка уже закроется. Поэтому — да, я думаю, будет лучше, если ты всю мелочь отдашь кому-нибудь одному, — добродушно пояснил свою позицию Гас.

— Гас! Как ты можешь быть таким бессердечным? — воскликнула я.

— Потому что у меня нет другого выбора. У нас у всех нет другого выбора.

— Ну ладно, так кому мне дать денег?

— Кому угодно.

— Кому угодно?

— Вообще-то правильнее будет, если ты дашь их по-настоящему худому, бездомному человеку. Не стоит пытаться вручить их тем, кто сидит в барах или ресторанах.

— Хорошо, — решилась я наконец. — Я дам их вон тому парню.

— Нет, нет, Люси! — Гас схватил меня за руку. — Любому другому человеку, только не этому мерзавцу.

— Ты шутишь? — спросила я, не зная, как понимать его.

— Не шучу, — ответил Гас. — Любой другой человек во всем Кэмдене будет более достоин твоих денег, но только не он. Он и его братья — настоящие пройдохи. И он даже не бездомный — у него есть муниципальное жилье в Кентиш-тауне.

— Откуда ты все это знаешь? — заинтригованная, спросила я, по-прежнему не зная, верить ему или нет.

— Просто знаю, — невразумительно ответил Гас.

— Ну а как насчет вон того человека? — Я указала на другого бедолагу, сидящего в дверях подъезда.

— Этому можно.

— Он не мерзавец? — спросила я.

— Ничего плохого я о нем не слышал.

— А его братья?

— И о них мне известно только хорошее.

Я рассталась со своей жалкой горстью монет, и мы с Гасом перешли через дорогу и вошли в ярко освещенный, теплый, шумный паб. Он был буквально набит людьми, которые пили, говорили и смеялись. Было похоже, что Гас знал здесь всех и каждого. В углу играли три музыканта: мужчина — на боране, женщина — на свистульке и некто неопределенной половой принадлежности — на скрипке. Я узнала мелодию — это была одна из любимых песен моего папы. И все вокруг говорили с ирландским акцентом.