Единственная для Барса (СИ) - Караюз Алина - Страница 18

Кирилл скрипнул зубами. Его руки, вцепившись в подлокотники кресла, побелели, на тыльной стороне кистей обозначились жилы.

«Похож на отца»…

Так говорили все, кто знал Захара Стромова – первого главу Химнесса. Все, кто видел его вместе с сыном. Кирилл до сих пор помнил всех этих людей, которые заискивали и лебезили перед его отцом. Помнил их лица и имена, ведь эти люди не раз приходили к ним в дом, чтобы получить поддержку главы.

Но ни один из них и пальцем не шевельнул, чтобы помочь, когда дом Стромовых превратился в пылающую могилу для его обитателей…

Кирилл помнил тот день до мельчайших подробностей. Помнил гудящее пламя, взметнувшееся в ночное небо. Оно было таким сильным, что освещало улицы на сотни метров вокруг.

Помнил, как от запредельных температур лопались стекла и трещали балки. Как едкий дым выедал легкие и глаза. Как он, десятилетний пацан, наглотавшись дыма и слез, пытался выбраться из горящего дома.

Помнил крики матери и сестер, потерявшихся в этом аду.

Помнил, как уже в коридоре, всего в паре метров от спасительного выхода, он поднял голову и увидел отца. Вряд ли он когда-нибудь забудет этот момент.

Прямо на глазах маленького Кирилла прогоревшая балка обрушилась вниз, буквально вбивая его отца в землю. Конец балки откинул и самого Кирилла назад. Удар был настолько силен, что мальчишка лишился сознания.

Когда он очнулся, все уже было кончено. Он лежал на дне моторной лодки, накрытый брезентом, а его горящее от ожогов лицо закрывали пропитанные мазью бинты.

Пожар и Химнесс остались далеко позади. Вокруг расстилались волны ночного океана. Рядом сидел смутно знакомый мужчина. Это был Павел Мещерский – главный генетик лаборатории. Он сказал, что вся семья Кира мертва, а его дом сгорел. В живых никого не осталось…

– Мой отец в прошлом, – раздался в тишине кабинета мертвый голос Кирилла. – Я видел его обугленный труп. И труп матери. И сестер. Я до сих пор слышу по ночам, как они кричат. – Развернувшись вместе с креслом, он поднял голову и в упор взглянул в побледневшее лицо друга. – Я знаю, что играю с огнем. И не стану тебя осуждать, если ты захочешь уехать.

Борис пару секунд вглядывался в его глаза, ища там что-то свое, потом усмехнулся:

– Ты меня плохо знаешь. К тому же, у меня свои счеты к Андрулеску. Я тоже хочу узнать, что случилось с моим отцом. Но что насчет девушки?

Лицо Кирилла превратилось в застывшую маску. В прищуренных глазах сверкнул холод.

– Забудь о ней.

– Я-то забуду. А вот ты сможешь? Она не просто случайная знакомая, ведь так?

– Это не имеет значения.

– Имеет. Кир, посмотри на меня.

Скрипнув зубами, Стромов вскинул на него предупреждающий взгляд. Но Борис продолжал, сознательно не обращая внимания на предупреждение. Этот вопрос нужно было решить здесь и сейчас, иначе потом будет поздно.

– С тобой что-то происходит. Стоило тебе с ней встретиться – и все, ты теперь сам не свой. Может, ты этого не замечаешь, но я-то вижу.

– Не выдумывай, – Кирилл отвернулся.

Его взгляд упал на семейный портрет, стоявший на полке среди книг в золотых обрезах. Обычная черно-белая фотография размером с половину альбомного листка. Такие часто делали в восьмидесятых.

Кирилл помнил, как отец пригласил фотографа, чтобы запечатлеть всю семью на память. Сколько ему самому тогда было лет? Пять или шесть…

Это была единственная фотография, которая не сгорела вместе с домом.

Единственная, на которой он мог видеть своих родных: серьезного, мужественного отца; улыбающуюся мать в белой блузке с камеей; трех старших сестер, которые смеялись и мутузили друг друга, стоя за спинами у сидящих родителей.

Единственная, где его лицо еще не было обезображено шрамом.

На ней он, шестилетний пацан, сидел на руках у отца. И сходства между отцом и сыном не заметил бы только слепой.

Это фото Кирилл берег, как зеницу ока. Оно всегда напоминало ему, ради чего он выжил и продолжает жить. Так вышло и в этот раз.

– Кого ты пытаешься обмануть? – голос Бориса коснулся сознания Кира, и его осуждающий тон стал последней каплей, прорвавшей плотину терпения. – Кир, Анжелика твоя пара…

Договорить он не успел.

Из горла Стромова вырвался бешеный рык, заставив Бориса заткнуться на полуслове. Под мощной хваткой затрещали подлокотники кресла, когда Кирилл приподнялся, опираясь на руки. В его глазах бушевала ненависть, такая темная, что в ней, казалось, потонули остатки разума.

– Я же сказал, – прорычал он, чувствуя, как внутренний Зверь пытается захватить власть над телом, – забудь ее имя! Не смей вспоминать о ней!

Отшвырнув тяжелое кресло, точно оно было сделано из картона, Стромов стремительным шагом пересек кабинет. Схватил с полки семейный портрет в черной траурной рамке и резко развернулся к Борису, который остался стоять у стола.

– Вот! – он швырнул фотографию на стол. – Посмотри на них! Мои сестры были ненамного младше нее! Но ее папашу это не остановило! Так почему же что-то должно останавливать меня?

– Но…

– Хватит! Я сам разберусь со своими проблемами.

Резко развернувшись, он распахнул настежь дверь кабинета и с такой силой захлопнул ее за собой, что от грохота задребезжали окна.

Борис остался стоять, с тревогой вслушиваясь в отрывистые звуки шагов. Судя по ним, Кирилл отправился в тренажёрный зал, расположенный в цокольном этаже. Что ж, возможно, боксерская груша поможет ему избавиться от лишней агрессии. А он, Борис, займется насущными проблемами.

Тихомиров подобрал со стола портрет, протер пальцем рамку и вернул его на законное место.

– Надеюсь, ты прав, – произнес он в полголоса, вглядываясь в лицо маленького Кирилла, – брат.

***

Лежа на узкой лавке, обтянутой плотным материалом, Стромов уже в сотый раз выжимал максимальный вес. Крупные градины пота стекали по его лицу и плечам, по мощным мышцам грудной клетки и кубикам живота, таким твердым, словно само тело Кира было высечено из гранита. От напряжения на руках и шее вздулись жилы. Грудь ходила, точно кузнечные мехи, размеренно вбирая в себя и выпуская воздух. Казалось, он полностью погружен в себя, и только его взгляд, сверливший потолок тренажерного зала, выдавал бурю, которою Стромов все это время пытался смирить.

Несколько часов, проведенных за усиленной тренировкой, не принесли облегчения. Разве что к ноющей боли в паху прибавились сбитые костяшки пальцев и ломота в мышцах от прилива молочной кислоты. А надо было возвращаться и приниматься за дела. Борис уже несколько раз звал его.

Кирилл ненавидел себя за слабость, за то, что не может обуздать собственные инстинкты. А ведь еще утром казалось, что он легко с этим справится!

Что ж, он ошибся.

Это оказалось намного сложнее, чем он представлял.

Что бы он ни делал, чем бы ни пытался занять себя – эта девчонка, как заноза, стояла перед глазами. Его преследовали ее широко распахнутые глаза, полные тайного ожидания; влажные, приоткрытые губы; стыдливый румянец на разгоряченных щеках; скромно сомкнутые коленки…

О, эти коленки…

Розовые, округлые, покрытые нежной кожей, такой шелковистой на ощупь.

Ладони зудели от желания прикоснуться к этим коленям. Скользнуть по ним вверх, почувствовать напряжение бедер, почувствовать, как они слегка задрожат, когда он будет неназойливо, но уверенно разводить их в стороны… Интересно, какие трусики она носит?

Перед глазами Кирилла промелькнуло видение, случайно пойманное им сегодня утром в окне отеля.

Тогда он увидел Лику практически голой. Девчонка так засмотрелась на него самого, что край полотенца выпал из ее рук, позволяя мужчине увидеть больше, чем допускали приличия.

Кириллу хватило доли мгновения, пока она мешкала, чтобы оценить по достоинству изгиб талии, стройные бедра и даже небольшую грудь, которая легко уместилась бы в его широкой ладони.

Тогда он заставил себя выбросить это из головы, но уже позже, в машине, когда Лика была так близко, когда от нее так заманчиво пахло желанием, он не сдержался…