Единственная для Барса (СИ) - Караюз Алина - Страница 26

Почти не понимая, что делает, Лика судорожно вздохнула и потянулась за его рукой, беззвучно моля, чтобы он не прекращал эту ласку. Ей хотелось чувствовать тепло его пальцев. Ощущать, как они скользят по ее коже, вычерчивая непонятный узор. В этот момент она жила этим прикосновением, она вся растворилась в нем. Ее взгляд затуманился, пульс набатом отдавался в висках, а непослушное тело готово было упасть у ног победителя.

– Так что ты ответишь?

Голос Кирилла, упавший до хриплого шепота, ворвался в ее сознание.

Он не собирался давать ей время на размышления. Он хотел услышать ответ здесь и сейчас.

– Я… – она потрясла головой, отгоняя дурман, – я подумаю…

Он резко сжал пальцы в кулак. Те самые, которыми только что ласкал ее губы. Убрал руки за спину. И Лике почудилось, будто она услышала тихое проклятье.

– Хорошо, – процедил он, отступая. – Я дам тебе время подумать. Недолго.

***

Был поздний вечер, когда Лика вернулась в отель. Усталая и разбитая. Она была даже рада, что эту ночь проведет в номере. Ночевать в общежитии на базе не хотелось, хотелось побыть одной и подумать над тем, что сказал Кирилл.

Она его пара. И с этим как-то придется жить.

Лика пока не знала, как относиться к этому факту, к тому, что малознакомый мужчина признался в своем влечении к ней. Возможно, если бы он признался в любви, она восприняла бы его признание с бульшим теплом. Но он лишь сказал, что его тело желает ее. Его животная половина выбрала ее своей самкой. И все. О чувствах речи не шло. Это было обидно. И больно.

Открыв электронную почту, она уже в десятый раз перечитывала письмо от Антуана Андрулеску, своего отца, вера, главы резервации Химнесс.

– Мой отец – вер, я – вер, – произнесла она шепотом. Потом повторила чуть громче: – Мой отец – вер… Я… вер.

Лика пыталась внушить себе эту мысль. Заставить себя поверить.

Но голос звучал не слишком убедительно.

Вздохнув, она подошла к зеркалу. Глянула на себя. Но нет, глаза ничуть не изменились, сетчатка не налилась золотистым цветом, как у всех веров, зрачок не стал серповидным.

Как можно поверить в то, что ты вер, если в тебе нет их основного признака?

Единственный выход убедиться – сделать анализ крови. Но эта мысль почему-то пугала.

Сейчас, пока не было стопроцентного доказательства, Лика могла тешить себя надеждой, что все это нелепая шутка, обман. Она хваталась за иллюзию выбора, которого на самом деле у нее нет. И в то же время в глубине души она уже знала правду. Знала, что доказательства – это лишь дело времени. Знала и сознательно гнала от себя эту мысль.

Так страус зарывает голову в песок, чтобы не видеть опасность.

Так мы закрываем глаза, когда не хотим видеть правду.

Так Лика не хотела принимать действительность и всеми силами цеплялась за прошлое.

И в то же время она понимала, что долго так продолжаться не может. Надо что-то решать…

Мысли снова вернулись к Кириллу. Она вспомнила взгляд, которым он смотрел на нее там, в кабинете. В его глазах отражалась целая гамма чувств, тех самых, что до этого были тщательно скрыты за линзами. Но больше всего ее потрясла непонятная горечь, словно он сожалел о чем-то.

Она вспомнила, как ее бросило в жар, когда его лицо склонилось над ней. Как она замерла, почти не дыша. Как ждала поцелуя…

Лгать самой себе было бессмысленно: этот мужчина запал ей в сердце. Всего за пару дней он стал вдруг единственно необходимым. И это чувство росло с каждой минутой, проведенной с ним или без него.

Она влюбилась. И не хотела этого отрицать.

Уже лежа в постели, она вспомнила его слова о желании и одиночестве, и поняла, что он имел в виду. Сейчас, как никогда, ей хотелось, чтобы рядом был кто-то большой и сильный. И она даже знала, кто. Чувствовать рядом его присутствие, вдыхать его запах, слышать биение сердца и знать, что она не одна.

Наверное, это гормоны.

Обругав себя идиоткой, она обняла подушку и уткнулась в нее лицом. На глаза набежали слезы. Откуда они только взялись?

Лика помнила, когда плакала в последний раз – когда умерла мама. Тогда, казалось, она вылила все слезы и дала слово самой себе, что больше никогда-никогда не заплачет.

И вот сейчас ее охватила такая тоска, что слезы сами полились из глаз. Одиночество, которое она постоянно гнала от себя, наконец-то настигло ее. И победило.

Лика расплакалась.

***

Она так и не ответила на письмо. Не посчитала нужным.

Пробормотав проклятье, Антуан захлопнул крышку бесполезного ноутбука.

Глупая девчонка!

Вот уже несколько дней он следил за дочерью с помощью особой программы. Эта программа, точнее вирус, проникла в ее ноутбук вместе с письмом, а из него через единый аккаунт заразила и телефон. Всего одно маленькое письмо, всего несколько строк – и теперь всякий раз, стоило только Лике заглянуть в телефон или ноут, как ее камера незаметно включалась и начинала транслировать видео.

Антуан поймал себя на том, что ему нравится наблюдать за дочерью. Он испытывал болезненное любопытство, глядя, как она хмурится в экран, как потирает морщинку между бровей, кусает губы.

Он искал в ней собственные черты, хотел убедиться, что она взяла от него нечто большее, чем просто набор ДНК. И постепенно ему начинало казаться, что в чертах ее лица, жестах и мимике он видит себя. Она была его отражением. Только намного моложе и симпатичнее.

Стук в дверь оторвал главу Химнесса от размышлений.

– Мастер? – на пороге появился озабоченный Алекс.

– Проходи. Есть новости? – Антуан кивнул своему приору на свободное кресло.

– Есть. Но они вам вряд ли понравятся.

Алекс положил на стол папку, которую держал в руках.

– Позволь это мне решать, – оборвал его мастер.

В папке лежал очередной доклад от финансового директора. Саймон Гольдштейн настаивал на привлечении антикризисной комиссии, поскольку акции Химнесса буквально за пару дней упали в цене на восемь позиций. Мало того, небольшая компания, чей владелец пожелал остаться инкогнито, скупила обесцененные бумаги так, словно каждая из них обещала в дальнейшем стать золотой. Гольдштейн был опытным игроком в этих играх, он понимал, кто-то заинтересован в том, чтобы «Медикал Корпорейшн» обанкротилась. А это значит, что денежный поток, поддерживающий жизнь в резервации, не сегодня-завтра иссякнет, и встанет вопрос о том, чем кормить две тысячи человек, живущих на острове.

Андрулеску перевернул последнюю страницу доклада и нахмурился. Забарабанил пальцами по столу.

– Ты понимаешь, что происходит? – кинул он на приора мрачный взгляд. – Это кому же мы так перешли дорогу?

Вопрос был риторический.

Алекс пожал плечами.

– Ладно. Надо выяснить, кто владелец этой фирмы, как ее там… – Антуан заглянул в отчет, – «Фармация-нова». Найди человека, который займется этим делом и не станет задавать лишних вопросов.

– Понял, мастер.

– Фирма наверняка подставная, – продолжал размышлять вслух Андрулеску, – и владелец тоже. Но через него мы сможем выйти на настоящего. И когда я узнаю, кто эта крыса, которая хочет меня разорить…– Голос мастера внезапно упал до свистящего шепота. Рука, только что барабанившая по столу, сжалась в кулак, сминая кожаную папку с бумагами так, словно эта была салфетка. – Когда я узнаю… – Он поднес смятую папку к глазам, в которых сейчас полыхала холодная ярость, – я не оставлю от этой твари мокрого места!

Раскрыв ладонь, он позволил разорванным бумагам упасть на стол.

Алекс молча склонил голову, признавая правоту своего хозяина.

Когда он ушел, Антуан вернулся к ноуту. Нужно было проинструктировать детектива. Того самого, что следил за Ликой на Тайре.

Вчера вечером детектив скинул ему по скайпу несколько снимков. На паре из них был уже знакомый Гелендваген под разными ракурсами. Машина стояла припаркованной у стен двухэтажного коттеджа из белого кирпича. Еще на двух фотографиях оказался молодой темноволосый мужчина, тот самый, что встречал Лику возле отеля. И на этот раз он был без темных очков. Фотографу удалось поймать его лицо крупным планом: прямой нос, прищуренные глаза, резкий излом бровей…