Пятый угол (СИ) - Фирс Мари - Страница 54

То, что я уже стою на пути недоверия говорило о многом, и пусть мои собственные думы прерывались отголосками речи Ольги, которая уверяла, что все слова Алисы надо делить на два, обещаниями Градова, что он никогда не причинит мне вред, не обманет, все это меркло в сравнении с какофонией, что творилась у меня внутри.

Костя привлек меня к себе и провел рукой по щеке, мы молча смотрели друг на друга. Он с невероятной нежностью, лаской, безграничной любовью, которая читалась в его глазах и я, потерянная, усомнившаяся в правдивости поступков и слов, я, которая еще вчера пошла бы на край света за ним, сегодня чувствовала надлом, пропасть, растущую с каждой секундой.

Он тоже это ощущал, но не переставал даже на миг бороться за нас, верил, что сможет растопить ту корку льда, что потихоньку начала обволакивать мое сердце.

— Катя, чтобы ты себе не придумала, кто бы не уверял тебя, что мы не имеем будущего, верь в нас, верь в меня.

Его слова летели в мое сердце, как сотни стрел, но, увы, не пронзали, они ломались о стену, и я готова была уже проклясть саму себя за такое отношение. Костя не заслужил этого, но как изгнать демона недоверия?!

— Я верю, док, — обняла я его, уходя от поцелуя. — Верю и люблю.

Соврала или все-таки сказала правду — сложно разобраться, сложно понять собственное “я”.

Слезы выступили на глазах, и чтобы не разреветься я сильнее сжала челюсть, напряглась, свернулась, будто в комок. Нет, я поплачу, но только не здесь и не сейчас.

Костя всю дорогу поглядывал на меня, я же, старательно пряча глаза, отвернулась к окну и теперь наблюдала, как ночные огни города играют на мокром асфальте бликами, рисуют сюрреалистические картины, оживляют бетонные стены.

— Кать, не молчи, — обратился он ко мне. — Я же не слепой и замечаю, что ты напряжена, ушла в себя и, словно мазохистка, мучаешься в искусственно созданном одиночестве. Поговорим?

— Нет, Кость, тебе просто показалось.

— Ну, да. Я, конечно же, слепой и вообще страдаю шизофренией, оттого мне мерещится всякая хрень.

— Не заводись, док.

— А ты перестань вести себя, как феминистка. Черт тебя возьми, Катя, как ты не поймешь, я же люблю тебя, — резко нажал Костя на тормоз, останавливаясь посреди дороги.

— Ты с ума сошел? — цокнула я языком, оглядываясь по сторонам. — Понимаешь, что мог сейчас спровоцировать аварию.

— Да мне все равно, — отстегнув ремень безопасности, повернулся ко мне док и ухватил за плечи, заставив посмотреть в его глаза.

— А мне нет. Прекращай, Костя, чего ты добиваешься?

— Я? — изумился он.

— Ты, кто же еще.

Конечно, потом я безусловно возненавижу себя за эти слова, буду кусать локти и биться головой о стену, но сейчас выбрав тактику, что лучшая защита — это нападение, не преминула воспользоваться шансом и все перевернуть с ног на голову.

Если брать во внимание тот бред, что вылетал из моего рта, то может сложиться мнение, что во всем виноват лишь Градов. Это он страдал восемь лет, он постоянно показывал, что я для него не чужой человек, он первый сделал шаг и так далее. Перечислять можно бесконечно, но все эти плюсы для меня резко стали минусом.

— Отлично, Катя, если не хочешь мучиться, так и скажи, что жалеешь, что все это время я был рядом.

— Сбрасываешь с себя ответственность. Может это я была твоей главной ошибкой?

— Нет, моя ошибка в том, что сейчас вместо того, чтобы схватить тебя в охапку и увезти подальше, мы решаем кто прав, а кто виноват. Хотя среди нас нет таких. Разве взаимные чувства — это грех, это ошибка?

— Иногда кажется, что в нашей ситуации все ошибка, — обхватив голову руками, произнесла тихо я.

— Может хватит себя винить?! — выкрикнул Костя, ударяя по приборной доске.

В его глазах была боль: искренняя, неподдельная. Она разрывала ему душу, но он, как мастер своего дела искусно штопал аккуратными стежками раны, забывая, что швы превратятся все же в безобразные рубцы, а их уже просто так не выведешь.

— Не хватит, Костя, если бы я думала головой, а не иным местом, все бы сейчас были живы, понимаешь?!

— А были бы счастливы, Кать? — задал он вполне логичный вопрос, на который к сожалению, у меня не было ответа.

Его глаза блестели то ли от гнева, то ли от слез, но он же мужчина, они не плачут, просто сжимают зубы и терпят. Терпят до той поры, пока боль серной кислотой не выжжет все внутри, а потом, возможно, как птица-феникс однажды возродятся.

Себя же я ощущала сейчас слоном в посудной лавке, который с такой легкостью перебил весь дорогущий сервиз одним лишь движением, и эти кусочки уже невозможно собрать и склеить, они просто превратились в пыль.

Я молча открыла дверь в квартиру и вошла, лишь Градов задержался на пороге, словно задумался о чем-то. Его лицо не выражало никаких эмоций, слишком спокойный даже, наверное, апатичный, он будто ничего не видел и не слышал. Я внимательно посмотрела на него, пытаясь разгадать причину такого равнодушия ко всему. Неужели виной наш разговор по дороге домой, однако, мысли о том, что он сейчас может просто развернуться и уйти не было. Это мне казалось чем-то нереальным, фантастическим, будто этого просто не может случиться с нами.

За всплесками своих страхов, за чувством вины, которое тенью преследовало меня я не могла даже на секунду подумать, что Костя сможет меня бросить. Просто уйти, легкой поступью перешагнуть через мое сердце. А что было в нем в это мгновение? Вроде любовь, только из пламени она превращалась в маленький тлеющий уголек, только я сама сейчас пыталась задуть его, а надо было бы всеми силами бороться, гнать проклятые мысли, разозлиться на обстоятельства и доказывать, доказывать всем, что Градов мой, мой мужчина.

— Кость, ты еще долго будешь стоять столбом? — приоткрыв дверь, спросила я, ожидая, когда он соизволит пройти внутрь.

— Я думаю лучше мне сегодня переночевать у себя.

— Что? — изумилась я, только вот на миг почудилось, что мое удивление было слишком наигранным.

— Ты не в настроении — это раз, а во-вторых, не хочу тебя раздражать своим присутствием.

— Это не так, — покачала я головой, взглянув на него с упреком.

«Дура, кому ты врешь сейчас. Он ведь уйдет, уйдет и не вернется больше», — кричал внутренний голос во всю мощь.

— Катя, — подошел Костя ближе ко мне, — ты знаешь все о моих чувствах, и понимаешь, надеюсь, каково мне сейчас.

Я молча кивнула, не сводя с него взгляда.

Градов подошел ближе и обнял меня крепко, так крепко, будто бы прощался. Дрожащими пальцами, я вцепилась в его плечи и потянула внутрь, Костя сделал шаг, и мы оказались наконец-то в гостиной. Чувство, что я его теряю, возможно, навсегда, накатило огромной волной, обдав с ног до головы холодными брызгами. Тело вздрогнуло в его руках, я прикусила губу, чтобы не разреветься от боли. Не было больше сил сопротивляться, я запуталась, не знала, что сейчас для меня является первостепенным: его чувства или собственные дурные мысли.

— Выскажись, Катя, тебе станет легче.

Я замотала головой, не желая открывать душу.

— Кость, если выскажусь, станет только хуже. Для нас.

— Нет ничего мудрее молчания, — хмыкнул док, — но сейчас не тот случай.

— Не хочу делать тебе больно, — прошептала я. Голос дрожал, будто бы от холода, я все крепче сжимала руки, цепляясь за его одежду, и желая сейчас провалиться, исчезнуть.

— Подумай хоть раз о себе, Кать, а не о ком-то другом.

— Великодушно, но, наверное, это не самый подходящий случай.

— Знаешь, сегодня, глядя на ребят, я поймал себя на мысли, что отчасти завидую им. Нет не счастью и не любви, потому что этой самой любви и у меня в сердце много, наверное, хватит на двоих, а может даже и троих, а пониманию. Странное чувство… — усмехнулся Костя. — Позавидовал сплоченности, вот этим семейным ценностям. Видимо, это очень приятно знать, что, несмотря ни на что, у тебя есть надежный тыл в виде семьи.

Его слова острой болью резанули по сердцу. «…тыл в виде семьи», эта фраза проникла в самую глубь сознания, я не была для Градова надежным тылом сейчас, я вообще сейчас была больше ничем и никем. Может он прав, необходимо сказать ведь если любишь всегда поймешь и простишь. Надеюсь. Отчего же тогда я больше склона верить Алисе, а не любимому мужчине.