Экспедиция идет к цели
(Приключенческая повесть) - Колесникова Мария Васильевна - Страница 33

— Тибетские доги очень умны и сообразительны. Хотел бы я завести такую собачку.

Когда из юрты вышел Очир, у Цокто сразу же испортилось настроение: оказывается, этот дьявол все время жил здесь! Знал: рано или поздно экспедиция заглянет сюда. Цокто боялся, что глупый Очир сразу же подойдет к нему, но тот весело скалил крупные белые зубы, не обращая ровно никакого внимания на Цокто, потом бросился разгружать машины. Он вел себя так, будто был обыкновенным табунщиком Бадзара.

В котловине решили задержаться на несколько дней, обследовать пещеру с вечным огнем, уточнить маршрут, совершить несколько рекогносцировочных поездок по пустыне на тех верблюдах, каких приведут завтра Тумурбатор и его напарник Дамчиг.

Вале и Пушкареву не терпелось сразу же поехать к пещере с богиней Тарой, но приходилось подчиняться общему ритму экспедиционной жизни. Пещера никуда от них не уйдет и завтра, а сейчас нужно раскинуть палатки, еще раз проверить имущество и продовольствие, приготовить ужин.

— И эти мрачные горы называются «Приносящие счастье»? — воскликнула Валя. — Более неудачное название трудно придумать. Они вызывают у меня безотчетный страх, завыть хочется.

Пушкарев не мог с ней не согласиться: очутившись здесь, он тоже испытывал необъяснимую тревогу, будто черные зубчатые вершины несли в себе смертельную опасность, какую-то угрозу.

Возможно, таково было свойство всей обстановки, красных и темных зазубренных утесов и скал, острых вершин, глубоких ущелий, гранитных плит с неведомыми письменами, яркого высокого неба с медлительно плавающими в кристальной синеве большими коричневыми птицами: они кружат и кружат над головой, словно беспрестанно заглядывают в каменную воронку, выискивая жертву. А по вечерам небо здесь багрово-серое, тревожное. По ночам воют барсы, приползая к жилищу человека.

— Зато завтра ты увидишь статую Тары. Она прекрасна. Уверен, что скульптор был влюблен в натуру. Вот я видел в Улан-Баторе, в Гандане шестнадцатиметровую бронзовую статую Будды с шестью золочеными руками, фарфоровым лицом, сапфировыми глазами и блестящей диадемой на лбу. Вроде бы грандиозно, а ощущения красоты, одухотворенности не было. Потому что передо мной был не человек, а бронзовый идол, а эта… Да ты сама увидишь…

Рано утром Сандаг отправил машины обратно в лагерь. Вскоре Тумурбатор и Дамчиг появились в котловине с красными верблюдами. Сквозь ноздри верблюдов были продеты палочки, к которым прикрепляются поводья.

На Тумурбаторе была пограничная форма.

— Я пойду с вами, — сказал он Сандагу и посмотрел на Долгор.

— Но ты еще не настолько окреп, чтобы пускаться в такое трудное путешествие! Две недели придется сидеть в верблюжьем седле и идти пешком.

— Я окреп. Кроме того, мне нужно на заставу Балбырха, а вы, как слышал от отца, пойдете туда.

— Да, на обратном пути придется завернуть на заставу, дать передышку и людям и верблюдам.

— А я останусь на заставе.

— Останешься? Почему?

— Теперь буду там служить — ближе к дому. Пришло распоряжение из Улан-Батора.

— Ну это другое дело.

Тумурбатор не сказал всего. Не сказал того, что ему присвоили звание старшины и представили к правительственной награде. Он хотел бы вернуться на родную заставу, на восточную границу, но начальство рассудило по-другому. У Тумурбатора осталась небольшая хромота. Для хорошего наездника, каким был Тумурбатор, это не так уж важно. И все же… Демобилизовать его нет оснований, пусть послужит на более спокойной границе.

Так были решены все проблемы. А как добраться до заставы? Машины туда не ходят, дорога дальняя и опасная, во всяком случае, в одиночку отправляться нельзя. Опять случай шел навстречу Тумурбатору. Второй раз экспедиция его выручала.

Дамчиг также согласился сопровождать экспедицию, быть погонщиком верблюдов.

И еще один человек предложил свои услуги: Очир.

Цокто хотел было шепнуть Сандагу, что неизвестного этого человека брать не следует, но побоялся, промолчал. Очир выполнял задание своего начальника — японца, и шутки с ним были плохи.

— Кто знает этого парня? — спросил Сандаг.

— Я знаю, — подал голос табунщик Яримпиль, по-видимому не без наущения самого Очира. — Это новый табунщик Бадзара, еще один его приемный сын. Он хочет заработать немного денег на свадьбу. Он сюда специально приехал из Восточного аймака. А Бадзар денег не дает.

Все заулыбались.

— А кто знает тебя? — спросил Сандаг Яримпиля. — Почему мы должны верить твоей рекомендации?

Яримпиль смутился.

— Меня не знает никто, — сказал он глухо. — Я не нойон, не тайжи и даже не передовик скотоводства. Зачем знать меня?

— То-то же. Ладно, зачислим твоего дружка, если уж ему так срочно нужно жениться. А тебе пора переходить в объединение. Какой ты приемный сын? Ты батрак из батраков, гнешь спину на Бадзара, а что получаешь взамен? Может быть, твой кошелек раздулся от тугриков? Или у тебя свой табун завелся?

Яримпиль молчал. Он сам не знал, почему зарабатывает богатство этому Бадзару, которому и дела-то никакого нет до Яримпиля.

Красные верблюды понравились Вале. Она больше не боялась их, спокойно садилась в верблюжье вьючное седло. Она сделала открытие: верблюды трусоваты, всего боятся; даже когда на них нападают вороны, они не защищаются. Двугорбые верблюды-бактрианы были легки на ходу. Правда, без привычки трудно качаться на верблюжьей спине, перегибаясь в пояснице. А когда бактриан переходит на рысь, то тебя болтает из стороны в сторону, ты взлетаешь чуть ли не до небес и чувствуешь, как все внутри у тебя переворачивается.

— Как на русских горках, — сказал Пушкарев. — Могучий зверь. Говорят, он запросто может пройти сто километров в день. Недаром его называют «кораблем пустыни».

Утром, после чая, все завьючили верблюдов и, растянувшись цепочкой, двинулись по узкому сквозному ущелью к пещере-храму, где восседала каменная богиня и горел вечный огонь.

Солнце постепенно поднималось, и пустыня заискрилась, засверкала всеми огнями, расплылась, заструилась миражными видениями. Но воздух еще был прозрачен, не замутнен смерчами, и сразу же справа они увидели, словно бы неподалеку от себя, голубую зубчатую дугу хребта Сэвэрэй, а за ним, как они знали, простиралась до самого хребта Нэмэгэту огромная котловина, тянувшаяся почти на две сотни километров. Скоро, скоро они пойдут на верблюдах по Нэмэгэтинской котловине… На автомашинах не проехать: узкие, глубокие овраги и русла, промоины и канавы, заваленные остроугольными глыбами, низкие пильчатые гребни и мелкосопочник, волнистая равнина, гигантские барханы и рыхлые пески, а в общем-то — неведомое, совершенно незнаемое бездорожье, где поломка хотя бы одной из машин может привести к трагическим последствиям. По великой Гоби ходят только караванными путями, а здесь даже караванных троп нет. Почти неизученный район… Полное бездорожье.

Дружно отодвинули в сторону камень с тибетскими знаками, ломаной линией и изображением птицы Гаруды, пожирающей короля змей Клу. Пушкарев и Валя первыми вошли в галерею со сводчатым потолком.

Сердце Пушкарева сильно забилось, когда вдалеке блеснул огонек. Огромный грот наполнился голосами.

И снова каменная богиня благожелательно улыбалась Александру. Он не сразу понял, о чем спрашивает оказавшийся рядом Сандаг:

— А где же кости динозавров?

Он огляделся по сторонам и почувствовал, как подгибаются от неожиданности ноги: скелетов ящеров не было! Ни одного. Ни одной кости, ни одного ребра… Как будто здесь их никогда и не бывало.

— Ничего не понимаю… — пролепетал он. — Они были. Цокто может подтвердить.

— Массовая галлюцинация, — сказал Тимяков.

— Наш друг геолог, по-видимому, подвержен самовнушению, — насмешливо произнес Сандаг. — Не напоминает ли вам этот случай историю с пропавшим алмазом?

Александр был уничтожен, раздавлен.

— Вот в такие минуты я чувствую себя ослом, — шепнул он Вале. — Зловещие чудеса.

— Успокойся. Огонь горит, и богиня на месте. А кости ведь могли и привидеться.