Экспедиция идет к цели
(Приключенческая повесть) - Колесникова Мария Васильевна - Страница 35

— Там столько загадок и тайн, что на сто лет хватит, — сказал Тимяков. — Мы с Сандагом в прошлый раз едва не заблудились, вернее, едва выбрались из лабиринта.

— А почему Нэмэгэтинскую котловину называют «Домом смерчей»? — поинтересовалась Валя.

— Нам только бы проскочить ее! Это аэродинамическая труба пустыни, она открыта с запада и востока — сквозные ворота западных ветров. А чтобы проскочить, потребуется не меньше двух дней, а то и больше. Ширина все-таки около пятидесяти километров! Воды нет совсем. Мы, по сути, еще и не добрались до самой котловины. Вот когда появится большой сайр[35] и станет нечем дышать…

— Вот так труба!

На дне котловины виднелись кочковатые пески, кое-где заросшие низкими, скрученными ветром кустами саксаула.

— А что такое там — большое, черное? — спросила Валя, указывая на темный клубок среди перекрученных ветвей саксаула.

— Это гнездо пустынного грифа, — сказал Тимяков.

Погасли лазоревые миражи, только горели красные облака.

…Путешественники, измученные трудным переходом, спешились, развели костер, вскипятили чай. Пустыня еще не охладилась, но уже жила. К ногам Вали безбоязненно подкатился ушастый гобийский еж, ткнулся острым носиком в подошву ее сапога, обнюхал. Она дала кусочек сахару. Еж взял. Появились еще три ежа. Стали отнимать сахар у первого. Получилась забавная сцена.

— Ежи — хорошо, — сказал Сандаг. — В здешних местах много ядовитых змей — щитомордников. А ежи в обиду нас не дадут.

И все-таки от его слов у Вали мороз пошел по коже. Сколько раз у себя на буровой она видела змей, гнезда фаланг и молодых скорпионов. Особенно ненавидела и боялась скорпионов, которые здесь, в отличие от казахстанских, были бледно-зеленого цвета, почти прозрачные.

— Терпеть не могу всю эту мерзость! — говорила она Пушкареву.

— А теперь придется терпеть. На меня ведь тоже сперва смотрела, как на щитомордника. А теперь терпишь.

Отдыхать долго не пришлось.

— Поспешим! — сказал Сандаг. — Отдохнем потом. Нам к утру надо подойти к горам Хана-Хере.

Теперь они двигались при свете звезд по сплошному кочкарнику, пересекали сухие русла…

О горах Хана-Хере Сандаг и Тимяков рассказывали разные чудеса, и всем не терпелось поскорее добраться до них. О каких «зеркалах скольжения» толкуют ученые?

— «Хана-Хере, Хана-Хере!..» — повторял и старый Лубсан. — Зеркало царицы. Там живут страшные призраки, злобные демоны — докшиты.

— А вы их видели? — спросил Пушкарев.

— Видел. Андрей видел, Сандаг видел.

Но ученые не пожелали ничего объяснять.

— Сами все узнаете. Поспешим, пока солнце не поднялось. В здешних местах днем можно превратиться в жареную яичницу или в печеную картошку— по выбору.

На всем пути от Дзолэна до Хана-Хере они не встретили ни одной юрты, ни одного человека. Тимяков как-то говорил, что плотность населения в Южногобийском аймаке достигает 0,1 человека на квадратный километр. Но даже и одной десятой человека не обнаруживалось здесь.

Рассвет опалил их зноем. Заплясала, задрожала горячая миражная дымка. Между песками струился, тек желтый сумрак. День только начинался, и жизнь еще не забилась в норы, не скукожилась от зноя. Проворно бегали огромные мохнатые фаланги на высоких паучьих ногах; они иногда застывали на месте и почти осмысленно смотрели большими выпуклыми глазами на людей и верблюдов. Во время привала Долгор сбросила щелчком фалангу, которая забралась ей на рукав. На скатах барханов росли широко расползшиеся кустарники селитрянки, покрытые красными ягодами, а также сульхир, полынь, тимурия. Иногда проползала по песку ярко-зеленая или красная змея. Щебетала саксаульная сойка. Встречались целые заросли саксаула, мешавшие свободному движению каравана. Иногда караван попадал в длинные узкие коридоры, образованные красными и черными скалами, отполированными до блеска, или же поднимался на вершину бугра, и отсюда открывался обширный вид на котловину. Глаза слепило от блеска песка и скал.

Верблюды шли с трудом. Их губы отвисли, ноздри расширились. Скрипел под ногами песок. И нигде не было тени, чтобы укрыться от палящего зноя. День казался бесконечно длинным. Теплая вода не освежала. В целях экономии воды верблюдам только смачивали губы.

Сандаг подбадривал:

— Жара — разве плохо? Монгол жары не боится. Мороза тоже не боится. Монгол боится сырости.

Спереди горизонт закрывали совершенно немыслимые горы: исполинские кубические глыбы, будто искусственные сооружения, матовые, черные, как бы мерцающие — стена до неба из правильных кристаллов необыкновенных размеров.

Когда подошли к стене ближе, все невольно придержали верблюдов и, несмотря на иссушающую жару, почувствовали озноб: со стены — блестящего экрана, из самой глубины хребта на них глянула большая ухмыляющаяся физиономия и сразу исчезла, потом появились причудливые клубящиеся фигуры. Иногда физиономия во всю стену появлялась на мгновение, корчилась в смехе и пропадала.

Пушкарев, Валя, Тумурбатор и Долгор подъехали к каменному массиву и увидели, как их отражение выступило, отделилось от скалы и двинулось им навстречу. А там, за призрачными фигурами, чувствовалась вовсе не зеркальная глубина, а некий неведомый, инопланетный мир; казалось, сделай они еще хотя бы шаг — и войдут туда, в туннель из темного света, ведущий в непостижимое, в то, чему нет названия, в сказочную Шамбалу иных пространственных и временных измерений…

Они отпустили верблюдов, а сами стояли у раскаленных камней и не могли оторвать глаз от меняющейся поверхности горного зеркала.

Звенело в голове от жары; казалось, мозг превратился в расплавленный свинец. Все хватали пересохшими ртами горячий воздух, а призраки манили их в прохладную глубину иного бытия, обещали покой.

— Кажется, я схожу с ума… — простонала Валя и судорожно потерла пальцами виски. — Уйдем отсюда. Это страшно, пусть даже оптический фокус. Как в бредовом сне. И пить хочется…

— А вот и знакомая цапля, — указал Пушкарев на белую Гаруду, намалеванную на скале. — И та же самая ломаная линия. Фирменный знак: «Икс и компания».

Они стояли подавленные, словно бы не уверенные в реальности всего. Александр держал Валину руку. Сияло небо, а по сторонам простиралась голодная, мертвая пустыня, и не было ей ни конца, ни края. Им еще предстояло идти и идти, волоча усталые тени, и никто не знал, чем все кончится.

Куцая тень от скал не спасала от зноя. Вода в бочонках была теплая и не давала облегчения. Верблюды лежали, поджав под себя ноги, и глаза их были печальны, светились стеклянным блеском. Сандаг решил дать отдых тэмэнам (так он называл верблюдов) на несколько часов.

— Верблюд — существо кроткое, нежное. Нужно обвязать им тряпками подошвы ног, чтобы не стирались о песок. Эй, Тумурбатор, Очир, исполняйте!

Караванщики безропотно принялись за дело. Сейчас от выносливости верблюдов зависело все, сама жизнь пятнадцати членов экспедиции. На помощь здесь рассчитывать не приходится.

Вокруг только горячая пустота да пышущие жаром камни.

Хребет Дзолэн, откуда они вышли, превратился в голубую полоску, поднимающуюся за Сэвэрэем; дальше на севере и на северо-западе — острые синие зубцы хребтов Гильбэнту, Нэмэгэту, а на юге — едва приметный плоский Тосту и величественный Ноян-Богдо.

За скалами Хана-Хере начиналась настоящая Нэмэгэтинская впадина, простирающаяся в широтном направлении, ее, так сказать, магистральное русло.

Так как вода в бочонках убывала, Сандаг, Тимяков и Лубсан решили поискать колодец, который якобы в прошлый раз был в этих местах. Пушкарев и Валя, хоть и чувствовали себя разбитыми, присоединились к ним. Захватив винтовки и наказав Цокто и караванщикам присматривать за лагерем, они стали спускаться на дно котловины, где виднелись заросли дерисуна. Здесь, среди сноповидных кустов, должен был быть колодец без сруба — обыкновенная яма с водой. И Валя подтвердила:

— Где растет дерисун, смело можно рыть колодец, вода недалеко от поверхности.