Завтра будет вчера (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 1

Я никогда не была более счастливой, чем сейчас. Несмотря ни на что. Я знала, что этим побегом я не просто перечеркнула свою прошлую жизнь черной линией невозврата, я воздвигла крест из черного мрамора на ее могиле, и, возможно, еще не раз буду приносить к этому кресту цветы. Но я эгоистично запрещала себе думать о том, как плакала сейчас моя мать и как разочаровался и в то же время разъярился отец; о том, кто и каким способом меня ищет, и что сделает, если найдет. Я отказывалась думать о том, что не просто предала их, а сделала это самым гнусным образом, на который только способна дочь, что для них вонзить в грудь нож было бы намного честнее, чем вот так жестоко втоптать в грязь их имя. Они потеряли Артура, но могли оплакивать его смерть открыто. Они откажутся от меня, проклянут, и по мне больше некому будет заплакать. У меня больше никого нет, кроме Артема. Но это был мой выбор, и я знала, на что шла.

Сейчас хотела только чувствовать. Прикасаться к подушке, на которой он лежал, и утопать в его запахе, закрывать глаза, вспоминая его голос, который то ласкал тихим шепотом, то хрипло приказывал, заставляя взвиваться от бесконечного возбуждения. Я жадно впитывала в себя это счастье, зная, что оно скоротечно, что оно совсем скоро раскрошится на части, стоит только впустить в него реальность.

Я проснулась от солнечных лучей, нагло щекотавших ресницы, потянулась на кровати, разочарованно увидев, что Артема нет. Позвала его, но он не отзывался — значит, вышел куда-то, пока я спала. Подошла к зеркалу и едва не ахнула, увидев опухшие от поцелуев губы, засосы на шее, на ключицах, и я касаюсь их кончиками пальцев, закрывая глаза и представляя на себе его рот. У моего счастья полупьяный взгляд и растрепанные волосы, в которые он то зарывался пальцами, то наматывал их на ладонь, доводя до исступления чувствовать его везде на себе. Подошла к своей сумке, доставая расческу. Повертела в руках телефон, раздумывая, стоит ли включать, и решила, что быстро проверю сообщения и тут же выключу до прихода Артема. Он запретил мне его включать, а, впрочем, я и сама и не хотела делать этого, понимая, что сразу окунусь в ту реальность, что за границами нашей сказки. Слишком мрачную, слишком непримиримую и наполненную злостью и разочарованием.

А еще я боялась. Я до жути боялась прочитать свой приговор, вынесенный родителями. Но и молчать уже двое суток… Стоило впустить в голову мысли об этом, как начинало сжиматься сердце от предчувствия тревоги и вернувшегося чувства вины. Я всего лишь напишу маме, что со мной все нормально. Пусть она возненавидела меня после записки, оставленной на моей кровати, но я знала свою мать: для нее мое молчание — худшее предательство, чем побег.

Десятки пропущенных звонков от нее. Каждый — словно стрела, выпущенная вдогонку и сейчас достигшая цели, вспарывает кожу, вонзаясь острыми наконечниками прямо в кости. И как молчаливое осуждение и проклятье — отсутствие звонков от отца. Ни одного. Будто ему больше незачем звонить мне.

"Меня это уже не касается, но я обещал тебе. Отец достал у ментов. Они нашли ее на месте убийства Артура".

Сообщение от Гранта. Он прислал его еще вчера вечером. Я открыла изображения, присланные им, и почувствовала, как начинаю задыхаться. Как забивается в ноздри и в рот нежелание поверить своим глазам. Оно слишком вязкое: ни проглотить, ни выплюнуть, будто залепило глотку и не дает сделать даже вдоха. Я сжимаю ладонью шею, а мне хочется разодрать ее ногтями, чтобы почувствовать ту боль, которая взорвалась внутри при первом же взгляде на такую знакомую золотую цепь с крестом, валяющуюся возле изуродованного тела моего брата.

И в голове вспышкой воспоминания.

"— Ты перестал носить цепь?

— Цепь? — и его взгляд меняется, тяжелеет, он стискивает челюсти, — да там замок сломался, починить надо.

— Ну да. А знакомого ювелира у тебя же нет, Артем?"

Он смеется и прижимает меня к себе, накрывает мои губы своими, и я забываю обо всем… Как каждый раз, когда он меня целует. А он не целовал — он рот мне затыкал таким способом. Чтобы вопросов не задавала лишних.

Обхватила себя за плечи и отрицательно мотнула головой. Самой себе. Мне нужно успокоиться. Это ложь, Нарине. Потому что это совпадение. Они подбросили его цепь туда. Грант сам и подбросил, потому что Тема не мог. Это его мелочная месть. Тема бы никогда не поступил так с Артуром, с моим отцом. Никогда не поступил бы так со мной.

Телефон зажужжал снова, провела пальцем по экрану и охнула от той боли, которая ударила в солнечное сплетение. Согнулась пополам и снова пытаюсь вздохнуть, а мне грудную клетку будто разрывает в агонии, отсчитываю мысленно про себя удары сердца, а оно с каждой секундой все медленнее. Только не останавливается, проклятое, все стучит и стучит, и в ушах его стук набатом отдается. А я снова и снова прокручиваю видео с камеры наблюдения, где Артем стоит, нагнувшись над телом Артура, а потом прячет пистолет за спину и убегает. Еще раз сквозь слезы, пытаясь убедить себя, что это не он. Кто угодно в такой же кожаной куртке и с такой же стрижкой. Как же хочется иногда душу продать за ложь. Только бы эта ложь осталась с нами и не смела разбить вдребезги те иллюзии, которые мы сами себе нарисовали.

Еще одно сообщение от Гранта, и мне уже страшно открыть его. Страшно до жути почувствовать еще одно лезвие в сердце. И каждое следующее вонзается все глубже и глубже. Непослушными пальцами щелкнуть на уведомление и в облегчении закрыть глаза. Просто текст. Я даже не пытаюсь понять смысл этих слов, вчитываюсь в них, а перед глазами все еще тот самый кадр и взгляд Артура, безжизненный и пустой.

"Я думаю, он тебя уже поимел, Нара. Убийца твоего брата".

— Нар, хватит прихорашиваться, пошли уже, можно подумать, тебя там любовь всей твоей жизни ждет.

— Любовь всей моей жизни меня дома ждет, и, — последний взмах тушью для глаз, и обязательно похлопать ресничками, улыбнувшись, когда Аня закатила глаза, — если я через час не предстану пред его темными очами, нам влетит обеим, Ань. Да так, что никто не позавидует. Ты же знаешь моего отца.

— Так давай уже, оторвись от зеркала, — подруга буквально вытолкнула меня за талию из туалета кафе, не забыв контрольным взмахом изящной ладони поправить светлую челку.

Мы вышли на улицу, я вдохнула полной грудью свежий осенний воздух и засмеялась, когда Аня чертыхнулась, попав прямо в лужу носком замшевой туфли. Анна Егорова — моя самая близкая подруга еще со школьных времен.

Она ненавидела осень, говорила, что это время года навевает на нее скуку и чувство обреченности, словно конец всему хорошему, что может быть. А я могла подолгу смотреть в пасмурное осеннее небо, уже покрытое тяжелыми облаками, но все еще играющее в прятки с солнцем, острыми лучами прорезающим причудливые фигуры на темно-сером полотне. Мне нравилось наблюдать, как ветер срывает пожелтевшие сухие листья, гоняя их над землей, чтобы после бросить под ноги, дополняя новыми штрихами заботливо вытканный пестрый ковер.

— Ненавижу осень. Черт. Слякоть эту…

— И весной — слякоть, а зимой — сугробы, а летом ты от жары стонешь. Ань, ты посмотри, как красиво и как вкусно пахнет надвигающимся дождем.

— Дождь — это зло. Он определенно пахнет мокрыми ногами, соплями и кашлем. Нар, ты куда пошла? Ты Гранту звонила? — Девушка остановилась, как вкопанная, оглядываясь в поисках моей машины.

— В него сзади врезались где-то в центре. Позвонил и сказал самой добираться. Давай сейчас в магазин быстренько забежим, и я такси вызову.