Звезды над Шандаларом - Васильев Владимир Николаевич - Страница 50

• Предыдущая
• 50/85
• Следующая

Пройдет еще немного времени, и перевал опустеет. Вернется в Порт-Суман Хожд Румм, дож успешного похода, очистивший море от пиратов и вернувший Суману почти все, что разграбили с кораблей. Погрузится на корабль Паномы могучий варвар Сай, и ни на миг не отойдет от священного Камня, пока не доставит его на законное место, в Капище Отрана, в самое сердце Пустошей, что беспрерывно поют. Вернется в королевский замок принц Тиар, сумевший договориться с вожаком варваров и помочь ему в поиске, а значит на северных границах Паномы вновь станет спокойно, ибо варвары уже не те, что раньше, если у них такие вожаки.

Впервые в жизни войдет в большой город Юхха, дочь степей, осмелившаяся нарушить волю отца, Великого Шиха Кочевий. Не бывать ей женой туранского принца, она решила сама распорядиться собственной судьбой. Вот только в какой город она направится — в Порт-Суман, или в Панкариту, дом черноволосого паномского принца... Их взгляды встретились всего на миг, но Юхха сразу поняла, что им есть что сказать друг другу.

Вернутся домой латники Паномы и морские пехотинцы Сумана, вернутся, чтобы продолжить службу, первые — Короне, вторые — республике.

Вернется в Тараг Порт-Сумана Ульма, вручит Талисман Пути жрицам, а те переправят его в Зельгу, город-порт на юго-востоке Шандалара.

Лишь один человек на перевале еще не знал, куда приведет его судьба в ближайшее время.

Голова все еще болела. Чем это приложила его чертова девка-жрица? Не иначе, рукояткой ножа. Или камнем.

Матвей очнулся утром, поглядел сверху на битву братства со степными варварами, но вскоре сверху явились пехотинцы и Матвей спускаться на равнину раздумал.

Он видел, как взяли клещи всех, кто шел с Камнем и как убили Чатта. Снова его идея погублена недалеким властолюбцем: Матвей долго готовился к захвату Камня Отрана, но Чатт распорядился этим чудом совершенно бездарно. Второй раз надуть северных варваров не удастся. Значит снова придется шляться по свету, слушать диковинные истории и шастать по действующим и заброшенным храмам в поисках необычных вещей древности...

— Провались все, — без подъема выругался Матвей и задумался. Куда идти? Понятно, что на юг. Через равнины. А дальше? В Сагор? В Гурду? Или в Шандалар?

Два дня спустя его подобрали на равнинах варвары. Матвей уселся в скрипучую арбу, глядя как тянется навстречу бесконечный травяной простор и как резво попирает его мощными ногами крупная крючконосая птица, запряженная в двухколесную повозку стерхетов.

Лишь в одно Матвей верил. Верил, что еще не раз появится в Паноме и Сумане. Потому что жизни без дорог он себе не представлял.

В вечернюю тишину вплетались мерные удары гонга. Монастырь встречал закат. Малиново-красное солнце пряталось за отроги Сао-Зу — Великого Горного Хребта, увенчанного пушистыми снежными шапками. Лишь одна дорога вела к монастырю — южная, та, что поднималась снизу, из озерной долины. Никому еще не удавалось перевалить через хребет в этом месте, хотя несколько узких троп уводили высоко в горы. Бродили неуверенные слухи, передаваемые чуть слышным шепотом, будто одна из этих троп ведет сквозь Хребты к самому северному побережью, однако уже много лет никто не ходил за Сао-Зу и не приходил оттуда.

Монахи, собравшиеся на вечернее очищение, отбили положенное количество поклонов и разошлись по кельям-таутам. Ученики первого круга устало брели с поздних занятий, ситы-работники подметали узкие дорожки и тренировочные площадки. Скоро и они уйдут в свой таут — большую общую спальню рядом со зданием кухни. Только привратники в свете лучин будут вести неспешные ночные разговоры.

Монастырь затих, спрятавшись за неприступными стенами, высотой соперничавшими с горными соснами. Темнело; последние лучи солнца таяли в хрупкой свежести воздуха. Холодный ветер тянул с гор, принося дыхание вечного льда.

Путник появился на дороге вместе с первыми звездами. Он спешил; учащенно дыша, опираясь на длинный посох, изредка оглядываясь. Достиг ворот, трижды ударил тупым концом посоха в Круг Путника, чернеющий в центре правой створки.

На стене возник привратник, бесшумно, словно летучая мышь.

— Да будет благословенно имя Каома! — хрипло сказал путник, склонив голову и сделав ладонью ритуальный жест.

— Навеки будет! — почтительно отозвался привратник. — Что привело тебя в нашу обитель?

Ладонь его застыла у груди.

— Прошу крова и защиты.

Привратник кивнул:

— Не совершил ли ты зла, и не спасаешься ли от справедливой кары Императора и гнева Каома? (да будет благословенно имя его!)

— Руки и сердце мои чисты перед Императором и тем, кто Выше, хаат.

— Ворота монастыря всегда открыты для скитальцев, чистых перед тем, кто Выше! Входи, путник.

Правая створка неспешно приоткрылась, пропуская одинокого гостя.

Два монаха встретили его поклоном и застывшей перед грудью ладонью. Путник поклонился в ответ, стоя на отпечатке огромной пятерни у самых ворот; потом опустился на колени, отложив посох, и поцеловал священную землю монастыря.

Он не был здесь сорок семь лет.

— Голоден ли ты, путник? — спросил тот, кто разговаривал с ним со стены, одетый в зеленый плащ Наставника со знаком восьмого круга.

— Нет, хаат, хвала Всевышнему (легкий обоюдный поклон), добрые люди накормили меня в полдень.

Наставник снова кивнул.

— Брат Цхэ, отведи путника в гостевой таут.

Еще поклон, еще хвала Всевышнему, и у ворот опять стало безлюдно, а привратники возобновили свои ночные речи в неверном свете лучины.

Наутро странника отвели к Верховному Настоятелю.

Странник был стар. Седые усы и борода, седая голова, морщинистое лицо. Однако глаза его горели, словно у юного тигра, а мышцы полнились силой. Чем-то он походил на Настоятеля, только у того усы и борода были гораздо длиннее, а голову он, как и все в монастыре, брил наголо.

— Сатэ? — удивился и обрадовался Настоятель. Путника он хорошо знал, хотя виделись в последний раз они почти полвека назад.

Старик Сатэ поклонился сначала изображению Каома, потом Первому-в-храме и шести его теням-Настоятелям.

— Приветствую тебя, Бин, Первый-в-храме, и вас, Старшие!

Повинуясь жесту Верховного один из слуг-учеников принес циновку и несколько подушек.

— Садись, Сатэ! И не зови нас Старшими, ведь ты равен нам, хранитель.

Сатэ присел.

— Разве пыль в придорожной канаве равна солнечному свету? Вы — слуги Каома, Старшие в монастыре, а я — одинокий старик, забытый всеми.

Чувствовалось, что подобные речи были всего лишь ритуалом.

— Недобрые вести принес тебе Сатэ, Первый-в-храме.

Выразительный взгляд — слуги покинули таут Верховного, осталась лишь семерка старших, да путники. Двое Настоятелей стали у выхода.

— Я слушаю тебя, Сатэ-хранитель.

Странник неотрывно глядел Бину в глаза.

— Весна начинается, Первый-в-храме. Скоро равноденствие, не мне напоминать, что наступит год Тигра. Это будет год Тигра-воина.

— Я помню, Сатэ. Посланники Южного монастыря скоро выступят, ведомые братом нашим, Настоятелем Тао. Обряд будет исполнен.

Тигр приходил каждый двенадцатый год; однако Тигр-охотник ничего не менял в жизни монастырей. Раз в двадцать четыре года приходил Тигр-воин и тогда весной либо Северный монастырь Каома, либо Южный (по очереди) отправляли друг другу посланников. Отбирались два молодых монаха, по одному от каждого монастыря, родившихся в год предыдущего Тигра-воина. Они уходили сразу после Турнира. Куда — знали немногие. Семеро Настоятелей каждого монастыря да десяток избранных. Возвращались монахи обычно летом; посланники-гости тотчас отбывали в свою обитель и все повторялось спустя двадцать четыре года. И еще одно: молодые монахи-избранники, вернувшиеся в монастыри, впоследствии почти всегда становились Первыми-в-храме. Сорок восемь лет назад, когда Бину исполнилось всего двадцать четыре и был он молод и горяч, отправился он в путь вместе с Тао-южанином...

• Предыдущая
• 50/85
• Следующая