Тайфун
(Собрание рассказов) - Ирецкий Виктор Яковлевич - Страница 26

Но все воспоминания, звучавшие в этот вечер, были бесцветны. Зевали сами рассказчики. Я больше не мог себя насиловать и поднялся из-за стола, чтобы уйти.

Тогда прислуживавший нам кельнер, — бывший гвардейский офицер, — подошел к нашему столику и, извинившись, сказал:

— Ресторан сейчас закрывается. Но, если бы вы пожелали остаться, мы запрем входную дверь, притушим огни и спустим шторы.

В этот разговор вмешалась хорошенькая буфетчица, жена владельца «Кудеяра», и укоризненно сказала кельнеру: — А обо мне вы забыли? Я ведь здесь с утра.

И, так как кельнер немного смутился, она прибавила:

— Я соглашусь на это с одним условием: вы расскажете какую-нибудь занятную историю.

А обратившись к вам, она сказала:

— Он удивительно рассказывает. И у него большой запас всевозможных историй.

Через минуту шторы были спущены, двери закрыты и огни притушены. Кельнер снял с себя белый китель и вместе с буфетчицей сидел за нашим столом.

— Ну, что же вам рассказать? — застенчиво спросил он. — Что-нибудь веселое, шутливое.

Буфетчица покачала головой.

— Нет, пусть лучше расскажет что-нибудь страшное.

Кельнер улыбнулся и сказал:

— Я примирю оба пожелания: я расскажу об одной трагической шутке.

— Нас было пять человек, и мы совершали очаровательную прогулку на пароходе, который шел в Стокгольм, но предварительно должен был остановиться в Гельсингфорсе. Всех нас объединяло чувство свободы, сознание необходимости отдыха, а главное, жажда бодрящей перемены после однообразной сутолоки петербургской жизни. Понятно, это еще было до войны. Уже при входе в Морской канал мы сразу сбросили с себя холодную маску столичных жителей и быстро усвоили ту беспечную манеру наслаждаться путешествием, которая отличает туристов от деловых людей. Очень скоро к нашей оживленной компании присоединился пассажир, которого мы приняли за иностранца и даже заговорили было с ним по-немецки. Выяснилось, однако, что он самый настоящий петербуржец, и по профессии врач. Когда-то он служил во флоте, хорошо знал всю Европу и оказался приятным и интересным собеседником. Словом, через час после знакомства он вошел в нашу компанию в качестве равноправного члене ее и стал принимать участие в нашей ни на минуту не умолкавшей беседе.

На другой день утром мы пришли в Гельсингфорс. Пароход стоял три часа, и доктор вместе с нами сошел на берег. По дороге он купил себе какую-то немецкую книгу и, когда вернулся на пароход, так, по-видимому, увлекся чтением, что даже не выходил из своей каюты.

Потом он появился, угрюмый, словно уставший. Было видно, что он расстроен. Неужели книга его расстроила? Доктор признался, что это действительно так. Случай, рассказанный в новелле, напомнил ему одну старую неприятную историю. Каждый раз, когда он ее вспоминает, ему становится не по себе.

— Я думаю, — заметил он, — это голос совести.

Затем он пошел к себе в каюту, принес книгу и, протягивая ее нам, сказал:

— Вы сначала прочтите, а потом я расскажу свою историю.

Мы все отправились в рубку, и один из нас прочел новеллу вслух.

Случай, который в ней приводился, оказался, действительно, занятным. Какой-то инженер, шесть лет работавший на одном из австралийских островов, возвращался в Европу. Проведя эти годы в тяжелой, некультурной обстановке и в одиночестве, он предвкушал предстоящие ему удовольствия цивилизованной жизни и стал мечтать о женщине, которую полюбит. В мечтах она рисовалась ему маленькой изящной блондинкой и, свыкшись с этим образом, он неизменно вызывал его в долгие дни своего путешествия.

Однажды, — это было после того, как пароход миновал Порт-Саид, — прогуливаясь по палубе, инженер встретил новую пассажирку, поразительно походившую на то видение, которое преследовало его в мечтах. Тогда он решил, что это перст судьбы и, познакомившись с нею, через несколько дней сделал ей предложение. Она приняла его. Но обвенчаться они решили у нее на родине, в Голландии, куда она и направлялась. Между тем, инженер должен был сначала заехать в Париж, где как раз в это время происходила всемирная выставка. Ему предстояло в течение нескольких дней заняться отделкой павильона, посвященного быту австралийской деревни. Они решили, что вместе заедут в Париж, а через неделю отправятся в Голландию.

Париж их встретил, переполненный иностранцами. Из-за выставки они с трудом нашли отель, в котором свободных комнат оказалось очень мало. Ввиду неопределенности их положения, им пришлось занять номера в разных этажах и записались они в книге приезжающих не рядом. А так как она устала от дороги и ей нездоровилось, инженер отправился на выставку один. Там он проработал до поздней ночи и, когда вернулся, отель уже засыпал. Спустившись в номер своей невесты, он заметил, что ее комната совершенно пуста и что в ней нет никаких следов жилого помещения. Обои на стенах были содраны, пахло клеем и вообще было видно, что там происходил ремонт. Тогда он решил, что ошибся номером, и, так как уже было поздно, поднялся к себе и лег спать.

Утром он снова отправился к своей невесте, но его ждало удивление не меньшее. Вчерашний пустой номер оказался вполне меблированным, но мебель опять-таки была не та, которую он накануне видел в комнате своей невесты. Что же касается последней, то заведующий отелем, справившись о ее имени, категорически заявил инженеру, что дама с такой фамилией в отеле не останавливалась. И портье, и мальчик, поднимавший обоих на лифте, и горничная — в один голос утверждали, что месье приехал в отель без дамы. А когда он потребовал, чтобы ему показали книгу, где они оба вчера расписались, инженер, к своему ужасу, имени невесты там не нашел.

Изумленные взгляды прислуги отеля несколько поколебали его уверенность, но он все же овладел собой настолько, чтобы отправиться в полицию, а затем в нидерландское посольство. Ему, однако, ничего не удалюсь узнать. Его невеста исчезла, несмотря на самые тщательные, по уверению полиции, поиски ее.

Инженер чувствовал, что он близок к помешательству, а категоричность заявлений полиции и служащих отеля начала вызывать в нем самом предположения, что он фантазирует. Может быть, действительно, эта маленькая блондинка вовсе и не существовала и была только «видением», как он сам определил ее, находясь близ Порт-Саида? Неуверенность его все возрастала и в то же время не было никаких данных, чтобы проверить, действительно ли в Париж он приехал не один. С этими раздвоенными мыслями инженер покинул Францию и снова вернулся к примитивной жизни в Австралии, проклиная сложный цивилизованный мир.

Между тем, в секретные бумаги парижской полиции было занесено сообщение о том, что приехавшая из Азии молодая женщина заболела легочной чумой и через несколько часов скончалась в отеле. Во избежание паники и считаясь с тем, что только что была открыта всемирная выставка, смерть дамы пришлось держать в строжайшем секрете, а занимаемый ею номер в ту же ночь был дезинфицирован и заново оклеен обоями.

— В этой новелле, — сказал доктор, когда чтение было закончено, — не хватает самого интересного для меня: автор почти не остановился на психическом состоянии инженера. Читатель так и не знает, как впоследствии объяснил себе инженер исчезновение невесты и поверил ли он в то, что эта встреча была им выдумана. Я лично склонен думать, что самого трезвого человека можно убедить в том, что он живет грезами. Мозг человеческий слаб. По крайней мере, я основываюсь на случае, в котором сам принимал участие.

И доктор, сразу преображенный серьезностью своих слов, начал рассказывать:

— Я тогда еще служил во флоте. Русская эскадра находилась в английских водах, и в Дувре я случайно познакомился с несколькими молодыми англичанами, которые беззаботно предавались спорту и совершали прогулку на собственной яхте. Нас сблизило то же, что сблизило и вас с вашим покорным слугой, — свобода, благодушие и жизнерадостность. Мы быстро сошлись и, надо сказать, в поисках развлечений наша веселая компания оказалась неутомимой в изобретательности. Мы совершили великолепную поездку вокруг всей Англии, а затем поехали в имение одного из наших приятелей в Шотландии. Компания состояла из больших весельчаков и проказников. Этот род людей, умеющих своими проделками никому не причинять вреда, встречается только в Англии. У нас или даже в Германии и Франции, проказники быстро выходят за пределы дозволенного и дело обычно кончается полицией. Тут же все было корректно и в то же время царило самое непринужденное веселье. А что касается проделок, то их объектом нередко были сами же участники нашей компании.