Красные камни (СИ) - Савин Влад - Страница 65

И лишь под утро завершился тот разговор - из которого Линник понял, что есть в Партии те, для кого завоевания революции, не пустой звук. И что последуют перемены, очень скоро, или чуть попозже - а если не последуют, то значит, нас уже нет в живых.

-И появится в "Правде" очередная статейка о "разоблаченном уклоне". И нас грязью обольют. Но мы не предатели, а истинные коммунисты. А предатели, это как раз те, кто хочет "социализм в отдельно взятой стране".

Линник спросил - что он должен делать? И услышал ответ:

-Пока, готовиться. Сделать так, чтоб молодые не забывали великую Идею, ценили ее больше, чем собственную сытость. Отчего мы проиграли в двадцатые - да потому что молодежь была не с нами, на словах чтили, а для себя, чтоб жить хорошо, угнетения нет, гуляй, женись, учись, получай зарплату, а мировая революция когда-нибудь потом! Нас уже немного осталось, кто помнит семнадцатый - что будет, когда мы все уйдем? А молодые будут иметь примером других - видя лишь их прежние заслуги, а не разложившееся мурло сейчас!

Линник хорошо помнил, как те из заслуженных товарищей, чьи портреты носили на первомай, вдруг оказывались врагами, большими чем Гитлер (с которым тогда была дружба) и американские капиталисты (позже ставшие союзниками в войне). Но значит, и сейчас вокруг враги - учтем! Так появилась "Молодая Ленинская Гвардия", подпольная организация на вражеской территории - и Линник всю душу положил на то, чтобы вырвать из-под вражеского влияния, повернуть на истинный путь, хоть какое-то число юных, пока еще не испорченных пропагандой. Первые годы он видел цель лишь в распространении Идеи, чтобы когда в Москве начнутся перемены, поддержать их здесь. Но в пятьдесят втором Странник появился снова.

-Ваше выступление будет сигналом. Чтобы началось по всей стране. Большего сказать не могу, ты понимаешь. Вы не готовы вступить в бой с армией? А это неважно - имеет значение лишь факт вашего восстания, и пролитая кровь.

Когда его выводили, он увидел толпу молодежи, отделенную цепью солдат. Не толпу - строй, пусть и без ранжира, но где были его ученики, и университетские, и с заводов, в составе боевых звеньев-десяток, с оружием в карманах, и все остальные в массе были сочувствующими, раз пришли. Если они сейчас рванутся вперед, себя не жалея, то легко сомнут солдат. А дальше будет мясорубка, парк окружен еще войсками, и там не только грузовики, но и бронетранспортеры с пулеметами - но это будет как раз то, что планировалось, как велел Странник. Эта Ольховская дура, не понимала, что главное действие должно совершиться не там, в аудитории, а сейчас. Товарищи, вы видите, меня арестовали и везут на смерть!

Но не шелохнулась толпа - нет, не строй. И лишь чей-то голос раздался в ответ в тишине:

-Предатель!

Второй голос подхватил:

-Да пошел ты ....!

И толпа дрогнула, стала расходиться. Линник пытался крикнуть - товарищи, это была провокация, не верьте! - но приклад врезался в лицо, выбивая зубы. Затем его кинули даже не в автозак, а в бронетранспортер, бросили на пол, так что нельзя было видеть, куда его везут. А снаружи было тихо - не было ни выстрелов, ни команд, ни криков ярости и боли. Он проиграл, подвел Странника, провалил порученное ему дело - хотелось выть, биться головой, и скрежетать зубами. Ольховская оказалась дьяволом - вступать с которым в договор нельзя было ни при какой кажущейся выгоде. Откажись он сразу от ее предложения - остался бы героем в глазах своих учеников. Теперь же втоптанным в грязь оказался не только он, и но и Идея!

Львов, дом на улице Красного Казачества. Ночь на 1 сентября.

-Ну что, крысы бегут с тонущего корабля? По домам, под мамкины юбки прячемся! Предатели!

-А кого мы предали? Если сам Сергей Степанович оказался... Нас учил, а сам...

-А мне плевать. Может он и не такой как... Но мы-то есть! И помним, чему он нас учил!

-А чему учил? Во что теперь верить - в фашизм? Вы как хотите - а я валю!

-И мне тоже что-то не хочется мне в такой коммунизм. За спасибо работать - а у меня вот ботинки прохудились, и что, не имею права новые купить?

-Ты что, забыл, что Сергей Степанович говорил? Коммуна будет, как еще Чернышевский писал. Живем вместе - но не вонючие тесные клетушки в бараке, а зал, чистый и светлый. И те же ботинки - у двери, кучей стоят: как собрался выйти, выбираешь любые. Работаем вместе, едим вместе, гуляем вместе, спим вместе...

-И чтоб моя Дашка, не только со мной, а с любым, кто ее захочет? А в морду?

-Ребята, не ссорьтесь! Когда это все будет, неизвестно - а решить надо, что делать сейчас.

-Я тоже в сторону. Не хочу жизнь ломать непонятно за что! Нафиг мне эта буча, я на инженера выучиться хочу!

-Так значит, все жертвы зря - Якубсон, Горьковский? И Степу мы, выходит, напрасно?

-А во имя чего? Нет больше "Молодой Ленинской Гвардии". Если идея - дрянь.

-Ах ты!!

-Ребята! Да разнимите их, кто-нибудь!

-Ты что, шкура, не понимаешь? Даже если идея накрылась. Мы-то есть! Во имя чего все было? И что теперь - по домам?

-А куда еще?

-Если наша цель, коммунизм. Раз его пока нет, то и борьба не закончена. Надо сражаться с теми, кто мешает. Бороться и искать, не сдаваться!

-С кем бороться? Фашистов без нас победили. Бандеровцев, и тех уже не осталось. По вечерам ходить и хулиганье ловить по дворам? Ловить тех, кто одет неправильно, и девчонкам юбки задирать? Надоело уже!

-Слушай, а может, вот мне на инженера выучиться, это и будет мое участие в строительстве коммунизма? А прочим пусть специальные люди и учреждения занимаются!

-Это которые завтра за всеми нами придут?

-Ребята... Но надо что-то делать! Что, разбежимся просто так, и забудем?

-Я пас. Не хочу, непонятно за что. Вот увидеть, что получится - другое дело.

-Ну и проваливай, предатель! И жди, когда за тобой придут.

-А может и не придут - я ведь пока ни в чем и нигде? Адье, дурачки!

-Ушел. Может, догоним, и как Степу? Выдаст же всех!

-Гринь, ты дурак? Я вот у Любы сегодня выведала, оказывается, когда их в гостинице тогда завербовали, то дали им клички, позывные - 07 и 08. А еще шесть тогда кто? Выходит, что мы все под колпаком, и про наши тайны давно знают. Ты как хочешь, а я усугублять не хочу!

-Я тоже, пожалуй, пойду.

-И я. Пересидим пока, посмотрим.

-Ребята, да вы что? Даже если так - выходит, нам терять уже нечего! Так врагу и сдадимся, руки кверху задрав?

-Так эта Ольховская, тоже ведь из наших, рабоче-крестьян? А не из "бывших".

-Сень, а вот если тебе завтра дадут отдельную квартиру, и собственную "победу" - ты откажешься?

-Ну а отчего не, если честно заработал? Или наша Советская Власть решит, что достоин?

-А если дворец? Имение, как до семнадцатого - землю с крепостными? Или завод в собственность - тысяча работает, тебе все в карман? Ты тоже откажешься? Так граница где - отчего квартиру и машину можно, а дворец уже нельзя? Вот к чему приведет - если разрешить!

-Ребята, не ссорьтесь! А если - диалектически? У Сергея Степановича - левый уклон. А обуржуазиться - правый. Как канавы с боков - так езжай посредине! Ну как я свой "газон" по дороге веду. Если руль слишком вывернуть, то в сторону тянет. Вправо несет - надо влево крутить, и наоборот.

-Это не диалектика называется, а соглашательство. И вашим, и нашим.

-Конечно, Нин, ты сама на папочкиной "победе" катаешься. И живешь не в бараке, а в пятикомнатной квартире, с папой-ректором. Ничего, завтра твоего папочку с поста погонят! Ну так небось, побираться не пойдете? Эй, ты что! Нин, ну драться сразу, зачем?

-Сейчас по другой щеке врежу! Ну и катитесь, трусы! Обойдусь без вас!

-Сумасшедшая! Народ, пойдем отсюда. Поздно уже.

-А лучше быть сумасшедшей, чем подлецом!

-Нина, а в самом деле... Платье у тебя нейлон, из Италии привезено, а у меня самый дешевый сатин. И никто тебе не говорит, что "расфуфырилась".