Сделано в СССР (СИ) - Богдашов Сергей Александрович - Страница 85

– Это мегабайты, – наповал сразил меня отец одной короткой фразой в два слова, – Твои студенты – фанатики уже суперкомпьютер затеяли ваять. Даже комнату выбили в подвале под радиофаком.

– Почему в подвале? – машинально спросил я, хотя удивило меня совсем другое. Память.

Построенный в 1976 году американский суперкомпьютер Сгау-1 имел память из шестидесяти пяти с лишним тысяч килобитных микросхем от Fairchild. А мы, значит, имеем возможность перекрыть их тысячи всего лишь десятком нашим плашек.

– А ты видел в продаже мощные кондиционеры? – вопросом на вопрос ответил отец, – Радиаторы для процессоров у нас неплохие стали делать, но они пассивные. Вентиляторов на общем корпусе при обычной комнатной температуре уже недостаточно, а в подвалах УПИ всегда было жутко холодно. Даже в середине лета. Нашей элементной базе не обязательно наличие комнатной температуры. Наоборот, чем прохладнее, тем лучше.

– Простынут ведь ребята… – озаботился я здоровьем своих энтузиастов. Говорю опять не то, о чём думаю. Оттягиваю момент истины.

– Пф-ф… Они с терминалов работают, – фыркнул батя, посмотрев на меня, как на недоумка и подтолкнул мне лист бумаги, – Ты лучше на характеристики процессоров посмотри.

Мда-а. Ещё один удар ниже пояса. Дождался. Взял листок и впечатлился по самое не могу.

Микросхема была оборудована 32 – битным арифметическо – логическим устройством вместе с 64 – битным математическим сопроцессором, который был построен на трех частях: сумматор, умножитель и графический процессор. Такой сможет работать и с «длинными командами», а отдельные конвейеры для АЛУ, сумматора и умножителя смогут передавать до трёх инструкций за такт.

С зеленоградцами мы только на словах проговаривали перспективу подобных решений, и вот на тебе – я держу в руках действующую модель. Очуметь!

– Откуда? – только и смог я спросить, лихорадочно соображая, что такие вещи действительно надо прятать, и поглубже. Во всём мире разработчики млеют от успехов восьмибитных решений, а у нас опять всё не слава Богу. Через целое поколение перепрыгнули.

– Ты наверное забыл, что мы им НИОКР оплатили, – напомнил мне отец про одну из наших хитрых инвестиций, – Так что деньги не пропали напрасно. Как только результаты появились, зеленоградцы их в маски одели, и к нам примчались. У себя они бы не скоро смогли сырую разработку в производство запустить, а у нас анархия. Плана нет. Одно слово – лаборатория. Опять же и подотчётны мы только сами себе. А процессор действительно необычный. У него конвейеры в функциональные единицы доступны программно. В результате он способен выполнять определенные графические алгоритмы и алгоритмы с плавающей точкой на исключительно высокой скорости, но производительность в общих приложениях хромает.

– Прямо таки и примчались? И с великой радостью тебе свои разработки в клювике принесли? – не поверил я отцу, пока не озадачиваясь особенностями микросхемы.

– А кто бы им под сырую идею «космические подложки» дал? – проговорился батя, и крякнул с досады, поняв, что проболтался. Про «внеплановый кремний» у нас всего четверо знают, и то они не в курсе, как он у меня появился.

– Так, так, так, – начал я прокурорским тоном, постукивая по столу пальцами и глядя на начавшего нервничать отца. Потом потянулся к приёмнику, и включив музыку погромче, продолжил, – Сын, значит, рискуя жизнью и честным именем, на орбите чудеса творит, а его собственный отец вовсю оперирует не совсем законно полученными материалами. Я же тебе говорил, что не стоит наши запасы кремния светить. Я хоть и разобрал печь, и отправил её детали на дно океана, но один чёрт можно докопаться и понять, что на плановых плавках футеровка у неё не должна была полностью выгореть. Посчитает кто-нибудь ходимость легковесной керамики по количеству плавок и начнёт задавать неудобные вопросы. А ты прямо таки горишь желанием привлечь внимание к такому странному стечению обстоятельств.

– Да поменяли мы керамику. Теперь другая марка в печах будет. Никто и не догадается сравнивать, – попытался оправдаться отец.

– Не понял. Что поменяли и для чего? – продолжил я свои расспросы в этот милый день сюрпризов.

– Заказ к нам поступил. Ещё на четыре печи для космоса. Сроки жёсткие, но мы подписались, – потупился батя.

– О, как интересно! А «зонтики» с солнечными батареями случайно никто не заказывал? – поинтересовался я с нехорошей ухмылкой.

То, что нас рано или поздно постараются отодвинуть от перспективной темы, я предполагал. Просто не мог подумать, что это произойдёт так быстро. Опять же непонятно, зачем потребовалось так много печей. На «Салюте», пожалуй, можно разместить их две сразу, но не больше. Плавка кремния процесс цикличный. Сам расплав занимает времени меньше, чем разогрев и отпуск температуры. Грубо говоря, печь на максимуме потребления энергии при расплаве работает не так то и долго. Остывает она гораздо дольше. Установленных мной батарей вполне может хватить и на две печи, но не на четыре. С ними уже система охлаждения станции не справится.

Похоже, в чью-то голову пришла та же мысль, которую и я в своё время обдумывал. Надо пристыковать вторую станцию к уже имеющейся. У вояк она существует и готова к полёту, но всё упирается в вычислительные возможности Центра Управления Полётами. Они не готовы поддерживать на орбите две станции сразу. Точнее сказать, две отдельные станции. Зато, если их объединить в одну…

– Представь себе, заказывали. Целых двенадцать штук, – вскинулся было батя, но сник, заметив что я развёл руки в стороны, и слушаю его с ярко выраженной скептической гримасой, – Подожди, ты думаешь, что нас отодвигают от проекта?

– Что показали опыты с использованием «космического кремния» в качестве затравки для роста кристаллов? – я демонстративно обвёл глазами кабинет, намекая, что везде могут быть лишние уши и даже музыка, льющаяся из динамиков приёмника не всегда может спасти от прослушивания.

– Пока ничего радостного, – понятливо отозвался отец, подняв вверх большой палец.

Вот так уже лучше. Видимо придётся нам теперь с батей разговаривать языком жестов. Говорим одно, а показываем другое.

На самом деле меня гораздо больше интересует вопрос о том, кто же решился на натуральный рейдерский захват не только космической станции, но и сопутствующей ей технологии. Впрочем, особо гадать не стоит. В СССР не так много фигурантов, которые смогут согласовать стыковку двух станций разного типа – гражданской и военной. Я не силён в политических играх, но кроме кандидатуры Устинова, нынешнего министра обороны СССР и кавалера одиннадцати орденов Ленина – высшей награды страны, у меня сходу ничего в голову не приходит.

Нет уж, сам я вентилировать этот вопрос не полезу. Опять придётся к Микояну обращаться. У него фантастический опыт по знанию особой жизни кремлёвских небожителей, и до бритвенной остроты отточено понимание подковёрных игрищ между кланами.

Про ордена я не зря упомянул. Даже по этому параметру мне ничего не светит, если я попытаюсь привлечь на свою сторону потенциальных сторонников и встать с этим человеком в противостояние. Его должность и политический вес позволят ему прокатиться по нашей организации, словно асфальтовым катком по лягушонку. И никакие патенты нам не помогут. Хотя бы потому, что после их регистрации они станут собственностью государства. Так уж в СССР заведено.

– Я тут вот над чем подумал, а надо ли нам получать патенты? Денег они принесут на порядок меньше, чем та же продукция, пусть и сделанная в лабораторных условиях, – озвучил я крамольную мысль, заранее зная, что в лице отца я союзника не увижу. Батя у меня хоть и не коммунист, но человек идейный, и патриотизм для него не просто красивое слово.

– А ты не смотри на вопрос только со своей колокольни. Попробуй взглянуть на него с точки зрения геополитики, – отец вполне ожидаемо откликнулся на мою провокацию и знакомыми движениями начал терзать свои очки, – Опережающее патентование имеет государственное значение. Для начала наши патенты серьёзно обесценивают патентное право других ведущих стран. Та же Германия или Италия без разговоров завернёт американские или японские патенты, если существует опережающая публикация о советском аналоге. Поверь, это огромные деньги. Нам на курсах повышения квалификации как-то раз попался докладчик из «Союзпатента». Наша страна ежегодно получает четыреста пятьдесят миллионов в качестве патентных отчислений, а за экспорт наукоемких технологий и лицензий в иной год ещё выходит до сорока пяти миллиардов долларов США. Как тебе цифры?