Гильдия - Голотвина Ольга - Страница 44

Тяжелый арбалет оттягивал руку, но Урихо крепился: в любой миг перед ним мог возникнуть возвращающийся из-за Грани Подгорный Охотник.

Но он появился не там и не так, как ожидал Урихо.

Отделившись от темного сплетения ветвей, гневный противник обрушился на плечи пролазе, сбил с ног, покатился вместе с ним по листве. Арбалет отлетел в сторону. Падая, он выстрелил, стрела глубоко ушла в глинистый склон оврага.

Урихо рванулся прочь, но получил тяжелый удар в лицо и затих.

Когда пришел в себя, обнаружил, что лежит лицом вниз на сырой листве. Причем листва эта обильно перепачкана кровью, сочащейся из его разбитого носа.

– Очнулся? – окликнул сверху ненавистный голос. – Тогда вставай. Я тебя в город на плечах не потащу.

Пленник повиновался. Видели бы сейчас пролазы своего надменного, щеголеватого вожака! Перепачканная одежда, хлюпающий окровавленный нос, мрачное и какое-то отсутствующее выражение бледного лица – словно Урихо не мог сообразить, где находится. Сделав несколько шагов на подгибающихся ногах, он тяжело уселся на торчащий из земли толстый корень.

Но пролаза только выглядел раздавленным и побежденным. В голове, шумящей от удара, тонко зудела мысль: нож в рукаве! Перевязь с мечом враг с него снял, а обыскать не успел!

Охотник уловил в облике пленника что-то фальшивое и веско предупредил:

– Дернешься – будет очень, очень скверно! То, что от тебя останется, нельзя будет положить на погребальный костер – оно с поленницы наземь стечет.

– Давно догадался? – проигнорировал угрозу Урихо.

– Ну, трудно сказать... Что ты молол про четырех Клыкастых Жаб в горах – это пустяки. Не приврешь – красиво не расскажешь. Я тоже, бывало, спускал на слушателей стаю драконов. Хотя все знают, что драконы стаями не летают.

Урихо кивнул. Равнодушие не было показным: ему и впрямь было безразлично, что враг узнал его позорную тайну. Он подался вперед. Рука, вроде бы бессильная, свесилась вниз... Только это и имело значение – тяжесть ножа, скользнувшего в ладонь!

– А выдала тебя ящерка, которую ты продал Тагиарри, – продолжал Охотник. – Сам прикинь: Нурвеш хвалится Хранителю, что принесет добычу, какая попадается раз в жизни. После этого он исчезает вместе с братом, а ты притаскиваешь на продажу редчайшую тварюшку, которую можно подманить только на пение. У Нурвеша, помнится, был дивный голос. А про твою манеру петь Черная Азалия говорила... не помню, то ли с верблюдом тебя сравнивала, то ли с больным петухом.

– Она так сказала? – переспросил Урихо, осторожно разгибаясь. Пальцы стискивали нож.

– Именно так. Тут я и припомнил, что ты якобы шестнадцать лет шляешься по Подгорному Миру и до сих пор он с тобой не сладил. Слушай, крепкая натура, ты хоть раз за Грань ходил?

– Нет, – спокойно признался Урихо в том, чего даже под пыткой не рассказал бы своим прихвостням. – С тех пор как был учеником, ни разу.

– Я так и подумал. Ведь ты тоже ученик Лауруша.

– Да, ты понимаешь, – мертвым голосом проговорил тот, кого уже нельзя было назвать пролазой. – Ты помнишь, как старик вдавливал в душу страх перед отравой Подгорного Мира! Я так и не решился...

– А жил тем, что убивал и грабил Охотников, да? И своих пролаз небось тоже?

– Их-то что жалеть? – цинично усмехнулся Урихо. – Им все равно недолго людьми оставаться. – И вдруг ему нестерпимо захотелось выговориться перед человеком, которого он собирался убить. Урихо сорвался на крик: – Ты хоть знаешь, что это такое – исходить тоской по Подгорному Миру и не сметь пройти через Ворота! Да я бы все будущие жизни отдал за крупицу Снадобья! Но ни разу его не нашел... ни у одного из Охотников, которых... – Он взял себя в руки и замолчал.

На мгновение Шенги испытал сочувствие к тому, кто был воспитан Подгорным Охотником, но отлучен судьбой от страшных и прекрасных земель за Гранью. Подавив в себе это чувство, Совиная Лапа строго сказал:

– Да, об Охотниках... Это ведь ты их так лихо истреблял в Издагмире?

– Не я один. Хотел, чтоб Хранитель признал Охотниками меня и мою ватагу. Так унизительно быть пролазой! Заодно отомстил бы Лаурушу и Гильдии за то, что меня вышвырнули. Но Тагиарри решился бы взять нас на службу лишь тогда, когда не осталось бы под рукой ни одного гильдейского Охотника, а Твари вконец запугали бы округу.

– Для того и балаган с водяными ежами, запущенными в озеро?

– Ну да. Ежи начали бы жрать людей, ты бы героически погиб при попытке управиться с хищниками. Погиб бы, не сомневайся, все было продумано. Затем являюсь я и красиво усмиряю Тварей. Один из моих парней знает приманку – ежи с другого конца озера приплывут на запах! А если добавить в приманку яда...

– Понятно. Следы Клыкастой Жабы на дороге – это деревянные «лапы» на сапоги надеты, верно? Напортачил ты со следами. Сразу видно, что за Гранью давно не был. А кто летом ревел на меня в лесу?

– Один из наших смастерил трубу: подуешь – и жуткий рев. Не отличить от Клыкастой Жабы!

– Ясно. И Хозяйка Зла еще надеется сделать людей подлее и коварнее, чем они есть! Вот дуреха, правда? Караваны тоже ты грабил?

– Конечно, я!

– А вот это врешь! – заявил вдруг Шенги уверенно и зло. – Не по усам тебе и твоим приспешникам грабить караван с охраной! Убить исподтишка какого-нибудь бедолагу – это вы еще...

Он не договорил: Урихо, как разрывающий кольцо облавы хищник, метнулся вперед. Нож ударил, целя в горло Охотнику. Но сильная рука отбила его в сторону, лезвие лишь распороло ворот рубахи. Черная лапа встретила врага, когти впились в бок, обагрив атласный камзол. Урихо рванулся, оставил на когтях врага клочья окровавленной одежды и, прихрамывая, кренясь на каждом шагу, побежал по оврагу.

Шенги дернулся было догонять беглеца, но остановился, пораженный чувством ужасной, невосполнимой потери. Что-то он утратил, несказанно дорогое... но что?

Левая ладонь поднялась к груди. Так и есть! От удара ножа лопнула цепочка, и бархатный мешочек с талисманом в драке был отброшен в сторону.

На лбу Охотника выступил холодный пот. Он не знал до этого мгновения, как сжилась его душа с небольшим кусочком серебра. Шенги разом забыл о противнике. Опустившись на колени, он поспешно перебирал левой ладонью палую листву в поисках своего сокровища. На дне оврага было сыро и темно, из-под листьев сочилась грязь. Шенги ничего не замечал. Когтистая лапа нервно сжималась и разжималась.

Наконец драгоценная пропажа отыскалась. Шенги положил ее на перепачканную ладонь и с удивлением заметил, что ладонь дрожит! Да что там рука – все тело сотрясает дрожь! А сердце бьется, как не билось после нападения крылатого демона!

Да чем же она стала для Шенги, эта серебряная пластинка с загадочными знаками?!

Ладно, а как там беглец? Ну-ка, ну-ка... Ух ты! Далеко успел уйти, хотя и ранен! Ничего, талисман его везде отыщет.

Великолепная книга в синем переплете скучала на краю стола. Учителя нет дома, некому проверить, как Нитха переписывает «Животных Наррабана». Так зачем пачкать пальцы чернилами? Юная ученица Подгорного Охотника проводила время гораздо, на ее взгляд, полезнее: установила в дальнем конце зала доску и, подняв тяжелый арбалет, старательно ловила в прицел центр мишени, нарисованной угольком.

Нургидан тоже занимался любимым делом: закинув руки за голову, лежал на лавке и ехидно критиковал Нитху. Хотя ему, между прочим, велено было к приходу учителя вымести золу из очага в пристройке.

Дайру, поставив на стол широкую миску, перебирал пшено для похлебки на ужин. Ни Нургидан, ни девочка с ним не заговаривали, опасаясь нарваться на холодный и злой отпор или, хуже того, на нарочитую, ехидную угодливость.

И то сказать, посыпались на беднягу невзгоды, причем разом! Ошейник... да от такого позора и жить-то не захочется! Запрет носить оружие... а что за Подгорный Охотник без меча и арбалета!

А тут еще днем, в отсутствие учителя, заявился наемник, сопровождавший караван до Аргосмира и только что вернувшийся назад. Он, дескать, по просьбе Шенги возил письмо Главе Гильдии, так вот ответ (просьба не серчать, что печать в дороге сломалась да пергамент малость помялся).