Шантаж чудовища (ЛП) - Ле Карр Джорджия - Страница 30

Он останавливается напротив меня, проводит пальцами по моим волосам и улыбается. Раньше он казался мне таким огромным. Сейчас он примерно на фут выше меня. У нас не большая разница в росте, но я все равно его ужасно боюсь. Застарелый страх парализует.

— Какой прекрасной женщиной ты стала. — Шепчет он, от того, каким тоном он это говорит, у меня сжимается от боли живот, но не могу пошевелить ни одной мышцей.

Его рука опускается на мое лицо. Ощущение такое, будто его прикосновения убивают меня. Если бы только я могла собраться волю в кулак и начать двигаться, кричать, делать что угодно, а не стоять тут как истукан.

— Как в старые добрые времена, да, Челси?

Я не в состоянии больше сдерживаться. Слезы наворачиваются у меня на глаза и начинаются литься настоящим потоком, но я не издаю ни звука.

— Как в старые добрые времена, — говорит он с медленной улыбкой.

34.

Торн

Вокруг все вспоминают настолько прекрасной женщиной была бабушка Челси, в этом доме присутствует определенный комфорт и теплота от людей, пришедших почтить ее память. И все очень приветливы со мной и друг с другом, но я постоянно чувствую, что что-то не так. Что-то здесь не так. У меня даже мороз проходит по коже.

Я оглядываюсь вокруг, пытаясь точно понять, что меня так беспокоит в моем предчувствии. С того места в коридоре, где я нахожусь, мне предоставляется полный обзор на кухню, вверх по лестнице и в гостиную. Я также вижу входную дверь.

Ранее, я заметил дедушку Челси, пробирающегося через толпу. Он снял пиджак и держит его в руке. Как и Челси, он особо не выражает свои эмоции. Проходя мимо меня, он почти не обращает на меня внимания, пробурчав что-то, стал подниматься по лестнице.

Почему-то я внимательно слежу за его передвижениями вверх по лестнице. Он поднялся вверх на площадку и остановился, прежде чем открыть дверь. Несколько секунд он стоял в дверях, потом обернулся, взглянуть на меня, не поднимаюсь ли я за ним. Я тут же отвернулся. Странно, но я чувствую себя вуайеристом, подглядывающим за его передвижениями. Снова посмотрев вверх на лестницу, я его уже не вижу, вероятно, он вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

Сейчас я пытаюсь отыскать глазами мать Челси среди толпы. Она сидит на диване в окружении двух пожилых женщин. Ее первая реакция отвести взгляд, но затем видно она одумывается, потому что у нее на лице расплывается вежливая улыбка.

Я не улыбаюсь ей в ответ. Почему мне не нравится эта женщина?

Когда я вез Челси в квартиру ее матери, был почему-то уверен, что мне точно понравится эта женщина. Мать, готовая пожертвовать собой, сев в тюрьму, чтобы защитить свою дочь? Как можно не любить такую женщину? Но при первом же знакомстве с ней, у меня мурашки пробежали по коже. Мне хватило всего пары минут, чтобы понять, что в ней есть что-то настолько искусственное, напускное, что меня очень сильно раздражает.

Поскольку я не улыбаюсь ей в ответ, выражение ее лица застывает. Она отводит от меня взгляд, рассматривая собравшихся за пианино. Да, я определенно ей не доверяю и не нравлюсь. У меня нет пока ответов, почему.

Я прислоняюсь к стене возле лестницы. Но холодок внутри меня, что что-то здесь происходит, только усиливается. Даже кожу начинает покалывать. Я чувствую всем своим нутром, что в этом доме, в этой семье происходит что-то совсем неправильное. Челси поднялась наверх, мне необходимо найти ее. Мне необходимо знать, что с ней все в порядке, что с ней все хорошо.

Я через две ступеньки бегу вверх по лестнице. Пока у меня нет особых доказательств своих подозрений, но я однозначно знаю, что она находится в комнате, в которую недавно вошел ее дед. Я останавливаюсь перед закрытой дверью. И что-то подсказывает мне, что не стоит стучать. Затаив дыхание, я хватаюсь за ручку и открываю дверь.

Челси стоит у окна, дедушка стоит прямо перед ней. Она плачет и на первый взгляд может показаться, что он пытается ее утешить, вытирая слезы с ее лица, но ее взгляд отчетливо говорит мне, что все совсем не так. Я не жду ни секунды. У меня в мозгу тут же соединяется вся картинка, пока я делаю несколько шагов к ним.

С шести лет она подвергалась насилию со стороны этого ублюдка, который не может остановиться до сих пор.

35.

Торн

Оказавшись позади этого ублюдка-дедушки, я со всей силы хватаю его за плечи и оттаскиваю от нее. У меня в голове ни единой мысли. Мои глаза застилает ярость. Я бросаю его на кровать, возвышаясь над ним. Я с трудом могу себя контролировать, чтобы не двинуть ему как следует, мне кажется даже мое дыхание наполнено ненавистью к нему. Мне так хочется причинить ему физическую боль, что приходится со всей силы сжимать кулаки, потому что кулак сам поднимается в воздух, чтобы двинуть его по лицу. Я смотрю на него, с занесенной рукой, сверху вниз, если он только задумается пошевелиться, я точно ударю.

Как любой подонок, который сталкивается с кем-то, кто сильнее или больше его, он весь сжимается на кровати, закрыв свое ужасное лицо руками.

И мне так хочется этого извращенца спровоцировать, чтобы потом выбить из него все дерьмо. Вообще-то, мне хочется придушить его своими голыми руками. Из всего, что имеется в мире ужасного, больше всего я ненавижу педофилов, причиняющих боль невинным, беспомощным детям. Поэтому тяжело дыша я стою над ним, пытаясь все же контролировать себя, пока краем глаза не замечаю движение в дверном проеме. Я поворачиваюсь в ту сторону.

Там стоит мать Челси и молча смотрит на открывшуюся перед ней картину. На ее лице витает странное выражение. Челси на с трудом передвигающихся ногах, делает несколько шагов к ней, ее мать тут же отступает в коридор. Я пытаюсь выбрать стоит ли мне хотя бы один раз двинуть по лицу этого ублюдка, ее дедушки, или же стоит последовать за Челси.

Я принимаю решение — последовать за Челси, ей я нужнее.

Во мне бушует такая ярость, что если я начну с дедушки, то сегодня состоятся еще одни похороны, а меня посадят за убийство. Я напоследок еще раз кидаю убийственный взгляд на ее деда и выхожу за Челси в коридор. Я тут же хватаю ее за руку, пытаясь хоть таким образом успокоить. Она останавливается. Я обнимаю ее за плечи, чувствуя, как она трясется всем телом, но она не вздрагивает и не шарахается в сторону от моих объятий.

Возможно именно сейчас она наконец расскажет своей матери, что на самом деле происходило все ее детство здесь, и именно в такой напряженный момент, мне хотелось бы, чтобы она чувствовала мою поддержку, чувствовала со мной себя в безопасности. Ее мать должна услышать правду. Челси останавливается перед матерью.

— Ты знала! — внезапно резко говорит Челси. Ее глаза наполняются гневом и болью, не говоря уже о слезах.

Что? Я до такой степени потрясен ее словами, что замираю на месте, напрягаясь всем телом. Я не ожидал такого услышать. И все же. В этом есть некий смысл.

Ее мать смотрит на Челси, как на совершенно пустое место. Затем она отворачивается и подходит к закрытой двери в другую комнату. Я не знаю, чем все закончится, но Челси выбирается из моих объятий и несется за ней. Я не отстаю ни на шаг. Ее мать уже вошла в спальню, видно, дедушки и бабушки.

Я останавливаюсь в дверях. Если я понадоблюсь Челси, мне хочется быть рядом.

— Как ты могла пойти на это! Ты знала правду все это время. Ты убила Джеймса. Ты заставила всех поверить, что он педофил, хотя знала, что это не так. Я говорила тебе, что он не дотрагивался до меня, и ты знала, что так оно и было, да? Ты готова была упечь себя в тюрьму, чтобы я оказалась здесь! Ты никогда нам с папой не рассказывала о бабушке и дедушке. Боже мой, теперь понятно, почему ты никогда не рассказывала о дедушке. Ты знала, что он педофил, что он будет надругаться надо мной также, как и в свое время над тобой. И ты засунула меня сюда. Ты бесконечно говорила оставаться с твоими родителями. Каждый раз, когда бабушка приводила меня к тебе, ты говорил одно и то же. «Будь хорошей девочкой с бабушкой и дедушкой. Оставайся с ними, пока меня не выпустят». Ты хотела, чтобы я оставалась здесь с ним! Ты хотела, чтобы я страдала и подвергалась насилию, — кричит во весь голос Челси.