Элемента.L (СИ) - Лабрус Елена - Страница 50

С Романом, видимо, ввиду своей глубокой заинтересованности его бывшими соседями, подружился легко. Да и парень был простой, открытый. Дэну нравились такие люди. Узнав, что Дэн и живет в больнице, Роман пригласил его к себе домой на обед, но Дэн отказался. Про Еву спрашивать даже не пришлось, парень и так говорил без умолку, и чаще всего именно про нее. И Дэн понял, что он, оказывается, не один ждет ее приезда и приуныл. Как-никак, а девушка проводила в этой деревне каждое лето и, со слов этого местного товарища, они часто общались. Он ревновал? Нет, но это было какое-то новое незнакомое ему чувство. Хотя почему незнакомое? Когда он представил рядом с ней того хлыща, он чувствовал то же самое. Сейчас у хлыща было небритое, а еще веснушчатое лицо с оттопыренными ушами.

День пролетел быстро, а со сном у него проблем никогда и не было. Но утром следующего дня он встал раньше постовой медсестры. Он сам себе не верил, но он волновался. Он мог бы даже пойти встречать ее на вокзал, но к девяти часам, времени прибытия поезда, был нужен здесь. Он не знал, чем себя занять. Он вышел в пустой коридор, но дойдя до комнаты Купцовой, решил заглянуть.

Старушка не спала. На утреннем обходе медсестра обычно просто оставляла дверь открытой, чтобы в комнату попадал свет из коридора. Дэн сделал также, когда вошел, но старушка попросила включить лампу на столе, а дверь закрыть.

- Доброе утро! - сказал он шепотом.

- Ну, кому как! - ответила старушка тихо.

Дэн заметил, в последние два дня никто кроме него не считал первую половину дня доброй.

- Дежурил? - спросила она.

- Нет, просто рано стал.

Дэн отодвинул стул и сел за стол с лампой.

- А Вам чего не спится? - искренне поинтересовался он.

- Я и так слишком долго спала, - ответила Евдокия Николаевна.

- На кладбище поедите?

- Поеду, - неожиданно твердо ответила она, - Она ж была здесь моей единственной подругой.

- Она же почти не ходила, - удивился Дэн.

- Это сейчас, а лет пять назад, когда меня сюда из Дубровки перевели, приходила ко мне каждый день. Очень ей здесь было одиноко.

Она тяжело вздохнула.

- Оно, конечно, и из меня собеседница была никакая, но всем нам порой важно, чтобы нас просто выслушали. А уж что-что, а слушать я умела, - и она горько ухмыльнулась.

И Дэн понял, что и ему сейчас тоже не нужно ничего отвечать, старушке нужен был слушатель.

- Я ведь про неё помню все. И про мужа ее, и про детей, и про внуков.

«Господи, у нее и дети, и внуки есть!» - подумал Дэн. А старушка продолжала, глядя в стену.

- Я не злая, но тогда, слушая ее день изо дня, мне всегда хотелось спросить: а зачем? Зачем все эти бессонные ночи, пеленки, горшки, родительские собрания, выпускные, свадьбы? Зачем вся эта полная беспокойств и лишений жизнь, если заканчиваем мы ее одинаково? Брошенными, одинокими, немощными развалинами в богадельне. И я, так и не ставшая матерью. И она, вырастившая пятерых детей. Ты думаешь, они плохие люди? Ну, разве что один, самый младший. Да и тот не плохой, просто горький пьяница. Где-то в соседней деревне жил. Но он-то как раз приезжал первый год. Правда, все больше чтобы денег у старухи-матери взять, да она и сама ему их совала, ей-то они на всем казенном зачем? Как она была ему рада! Хоть и плакала потом после его приезда по три дня. Но и он пропал. Она пыталась узнать, что с ним стало, да так и не узнала. По нему так до самой смерти сильнее всего и горевала. А остальные все люди приличные, образованные, семейные. Только выросли, выучились и бросили мать.

Она снова вздохнула, немного помолчала. Дэну было тяжело это слышать, но помимо самого ее рассказа, что-то еще не давало ему сейчас покоя.

- Как она обрадовалась мне, когда я пришла! Да и я ей была рада! Проговорили ведь весь вечер. Она все молодость вспоминала. Как приехала в деревню эту с мужем. Как жили тяжело, а счастливо. Все к мужу хотела – умереть. Вот и сбылась ее мечта! Мне тоже недолго осталось. Но меня никто там не ждет. Да и здесь никто не помнит. И мне все равно умру я молодой или старой, в кругу семьи и в полом одиночестве, попаду я в ад или в рай, ждет меня там кто-нибудь или нет. Легче ли мне от этого? Нет. Жалею ли я об этом? Нет. Неважно все это. А знаешь, что важно? - и она повернулась и посмотрела на Дэна в упор.

- Нет, - ответил парень.

- Важно не то, как ты умрешь, а то как ты жил. А я... я не знаю, как я жила.

Она замолчала и молчала так долго, что Дэн думал, она не хочет больше говорить. Но когда он решил уже что-нибудь спросить, она неожиданно сказала:

- Я знаю, ты не такой как все. И Шейн не такой. Шейн он…

Она задумалась, Дэн хотел возразить, но она его жестом остановила.

-  Я точно знаю, не спорь. Я чувствую. Вернее, не я, она чувствует. И она злая. Но она злая, потому что боится. И она сильная. Та, что не я.

Дэн открыл рот и закрыл не сразу.

- Я не знаю, как я жила, потому что я словно живу две жизни. Одновременно. И одна из нас старше.

- А как зовут ту, другую, что не ты? - спросил Дэн.

- Дуся. Я не знаю, я не понимаю, кто я - и она запаниковала, стала метаться по кровати.

- Сара, Сара, успокойся! - спокойно сказал Дэн, уверенно переходя на "ты".

Он вдруг понял, что его так беспокоило во время всей этой речи старушки. Она говорила по-другому. Пусть старческим надтреснутым голосом, но построение фраз, сами слова, выражения и интонации были совсем другими. Где эти "маменька", "милок", "помру"? Где "Виленович"? Она называла его Шейн!

И она успокоилась и посмотрела на него с удивлением.

- Сара, скажи, а сколько тебе лет? Ну, ты как думаешь? - спросил он спокойно, со знанием дела.

- Не знаю. Двадцать пять, тридцать? - она словно спрашивала это, надеясь, что он знает.

- А что ты помнишь о своей жизни?

- Теперь многое. Я что-то могла, чего не могут люди. Вы с Шейном тоже это умеете. Шейн он… - она словно никак не могла припомнить что-то о Шейне, и каждый раз, произнося его имя, останавливалась, -  И тот другой, он тоже умел. Но я не помню, что. Но я родилась намного раньше, чем вы. Или это не я? А еще, мне кажется, я еврейка. Вы тоже евреи? Мы все евреи это можем? То, что я забыла? Поэтому мы не такие как все?

Дэн засмеялся:

- Нет, Сара, нет, мы не евреи. Дело не в этом! На счёт тебя, правда, не знаю, но обещаю попробовать разобраться.

- Обещаешь? - она пристально на него посмотрела.

- Да, - сказал он твердо.

Она немного успокоилась.

- Жаль, что я скоро умру, - сказала она грустно.

- Ты не можешь этого знать, - уверенно сказал Дэн.

- Нет, я знаю. Я уже умирала, - сказала она спокойно, - обещай мне еще кое-что?

- Что?

- Обещай, что побудешь со мной, когда я умру, - невозмутимо продолжала она.

- Но как я узнаю? - спросил Дэн.

- Я тебе скажу, - закончила она.

Дверь неожиданно открылась и в комнату зашла медсестра:

- Доброе утро, Денис Германыч! Не ожидала Вас тут увидеть, - бодро сказала она, - Евдокия Николаевна, доброе утро! Как вы сегодня?

И уже выходя, Дэн, глядя на провожавшую его взглядом старушку, одними губами сказал:

- Я обещаю!

И она в ответ кивнула.

Дэн все понимал и одновременно не понимал ничего. Это было очень похоже на раздвоение личности, но как можно разделить личность на человека и алисанга одновременно? Или Сара имела в виду что-то другое, упоминая про него и Шейна, не то, что они асы? Он должен подумать об этом, но не сегодня, не сейчас. Сейчас он должен поесть, потом помочь с переносом гроба, а потом увидеть Еву.

Решили, что Еву пойдет встречать Роман. Вернее, он сам так решил. Дэн ничего не сказал, но тут же представил, как Ева выйдет с поезда и кинется рыдать на груди у этого лопоухого, а лопоухий будет ее успокаивать и гладить по спине. «Господи, ну зачем я все время об этом думаю!» - заскрипел зубами от злости Дэн. Стоявшая рядом Екатерина Петровна снова посмотрела на него с подозрением.