Элемента.N (СИ) - Лабрус Елена - Страница 43

             — Да, не хотелось бы. Слышала я сегодня от одной прихожанки – они уже недовольны, что их всего шесть. Шесть общин, шесть цветов. Они хотят больше.

            — Какая наглость! – возмутилась Энта. — Вот видишь, сколько людям не давай – им всегда мало.

            — А любовь? Любовь – это болезнь? – продолжала задавать вопросы Таэл.

            — Конечно! Это злейший из всех недугов, — убеждённо произнесла Энта.

            — Почему же люди во имя неё совершают подвиги, слагают песни, даже отдают свои жизни? – не понимала светловолосая Богиня.

            — Ты помнишь, нам на Истории эпидемий как-то рассказывали, как людей поразила очень опасная болезнь – Весёлая Чума. Люди вымирали от неё целыми городами, но упорно отказывались лечиться, потому что этот вирус, попадая в организм человека выделял какие-то вещества, которые вызывали ощущение счастья, безудержного веселья, полноты жизни. А как только людей начинали лечить, они грустнели, становились вялыми, подавленными. Вот Любовь страшнее этой Весёлой Чумы. Люди болеют, но упорно отказываются лечиться.

            — Но разве это лечится? – удивилась Таэл.

            — Конечно, но очень сложно. И мы помогаем только в экстренных случаях.

            — А почему сложно? – продолжала задавать вопросы по очень интересующей её теме девушка.

            — Потому что вирус любви очень избирательный, то есть один вирус – один предмет любви, другой вирус – уже совершенно другой предмет, другая картина проявления, всё другое. Редко удавалось действие вируса инактивировать, но полностью его не искоренить, и тогда мог начаться рецидив, но уже мутированным репликантом, например, воспылал парень чувством к одной блондинке, его вылечили, но через какое—то время он снова воспылал и тоже к блондинке, но уже к другой.

            — То есть у вируса остаётся часть вирулентной памяти, которая восстанавливается? – уточнила Таэл.

            — Точно! – улыбнулась Энта. — Я-то думала ты совсем всё пропустила.

            — Нет, я ничего не пропускала. Просто это не рассказывали.

            — Правда? – удивилась темноволосая Богиня. — Значит, я сама где-то прочитала. Вечно я забываю источники.

            — Но ты сказала, что можно и совсем вылечить?

            — Можно. Любой из нас, из Божеств, может избавить человека от любого недуга просто впитав его в себя. Полностью. Но дальше важно самому от него избавиться. Даже если сделать это вовремя – это непросто. Нужны все три поколения Богов, то есть мне, например, все три Тёмных Богини – мама, бабушка и прабабушка. А дальше проводят ритуал подобно тому как вы вызываете дождь.

            — Да, не так уж и сложно, — хмыкнула Светлая Богиня.

            — Сам ритуал – нет, но вот получить разрешение на излечение практически невозможно. А самовольно избавить кого-то от болезни, чтобы никто не узнал, как ты понимаешь, невозможно.

            — А какое наказание предусмотрено за подобный проступок ты знаешь?

            — Я могу ошибаться, но мне кажется, самое большое – лишение престола. Тебя не коронуют, вас с Эмэном убьют и объявят двадцать лет траура, пока ваша мать не родит и не вырастит ещё одну пару близнецов.

            — А если подобное совершит, например, моя мать, действующая Королева. Её что, тоже лишат престола? – уточняла Таэл.

            — Конечно, нет! Царствующим Богам и в людей вселяться не запрещено, и лечить их тоже. И вообще, она же Королева, кто ей что запретит? – снова улыбнулась Энта.

            И Таэл подумала, что Энта была самой улыбчивой Богиней, когда-либо рождавшейся в этой стране. И хоть Армариус и давал им всем обидные прозвища, Таэл знала, что в генеалогическом древе их рода в день коронации он запишет: Энта – Тёмная Богиня, известная своей учёностью, добротой и светлой улыбкой.

Девушке, видящей вещие сны, не пристало видеть во сне всякую ерунду, но Виктория проснулась с ощущением, что утратила свой дар. Ей снился красный кролик, бегающий по зелёной траве, и конца края этим лугам было не видно. «Если завтра мне присниться синий козёл или лиловая корова, впрочем, … лиловая корова уже явно кому-то снилась до меня, — припомнила Виктория известную рекламу шоколада, — Ладно, сойдёмся на том, что я утратила свой дар, но не сошла с ума.»

— А что? Тоже не плохо! – сказала она вслух и отправилась в душ.

В душе прижимая тёплую руку к своему две недели как беременному животу, она вдруг почувствовала себя счастливой. Не просто здоровой, не просто беременной от любимого человека, а именно счастливой и это ощущение было для неё новым.

Она нагнулась, вытирая пушистым полотенцем ноги, и почувствовала, что там внутри неё эта крошечная жизнь уже сформировалась плотным комочком величиной не больше грецкого ореха, но она чувствовала в себе этот маленький орешек и уже его любила.

Напевая какую-то популярную мелодию, с мокрыми волосами и прекрасном настроении, она появилась в кухне.

 Марго пыталась варить кашу и смотреть телевизор одновременно. Итальянское телевидение показывало русский мультфильм «Маша и Медведь».

— Орсо! Орсо! – кричала забавная белобрысая девочка в сарафане и платочке, когда молоко у Марго сбежало, и она, чертыхнувшись, потянулась за тряпкой.

— Зачем ты сама с утра стоишь у плиты? – спросила Вики, тоже уставившись в телевизор.

— Джулия совершенно не умеет варить каши, особенно манную, — ответила пожилая женщина, с размаху кидая грязную тряпку в мойку и снова добавляя газ.

— Жаль, что у меня наверняка будет мальчик, — сказала Вики, не в силах оторваться от телевизора. — Как бы здорово было иметь такую чудесную девочку.

Марго покосилась на белобрысую маленькую бестию, изводившую на экране добродушного медведя.

— Да, ты тоже когда-то была чудесной маленькой девочкой, — вздохнула бабушка. — И что тебе мешает родить мальчика, а потом пойти на второй заход? Вдруг второй родится девочка? — рассудительно сказала она, всыпая в кипящее молоко мелкую желтоватую крупу.

— Да, и пусть она будет от Феликса, — воодушевлённо ответила девушка, включая кофемашину. — Я же рассказывала тебе про Феликса?

— О, господи! – вздохнула бабуля. — И рассказывала, и показывала, и вообще все уши мне уже прожужжала своим Феликсом. Я, кстати, видела его вчера в рекламе каких-то водостойких часов. Тебе наверно, пока не стоит смотреть, — лукаво улыбнулась старушка. — Он там в мокрой белой рубашке, и выступающие сквозь неё соски, и струи воды по лицу и пронзительно голубые глаза во весь экран. Бррр! Смотри, у меня даже сейчас волосы на руках встали дыбом, и мурашки по всему телу.

Она протянула внучке свою худую руку, всю и впрямь покрытую мурашками, и засмеялась.

— Ба, да, ну тебя! – отмахнулась от неё Вики. — Ты, когда свою кашу варишь, всегда мурашками покрываешься от запаха горелого. Но, согласись, он действительно хорош?

— Лично по мне так чересчур приторный и слащавый. Такие оскомину на раз-два набивают. Толи дело этот мемо! Суровый, молчаливый, брутальный, — ответила Марго и сняла с плиты маленькую кастрюлю.

— Так, отца моего ребёнка прошу всуе не упоминать! – строго посмотрела на бабушку Вики. — Он вне конкуренции! И останется таким во веки веков!

Вики приглашала вчера Дэна на обед, чтобы обсудить кое-какие формальности. И он действительно был суров, молчалив и за пару часов, которые у них пробыл, едва ли сказал более двух слов, одно из которых «да», а второе «нет». Вики не хотела давить, но раз уж со своей девушкой они всё равно расстались, а она носит его ребёнка, то не видела ничего предосудительного в том, что он возьмёт её замуж, ну, или хотя бы даст ему свою фамилию. И на вопрос о замужестве он ответил «нет», а на вопрос о признании отцовства «да».

— Не одобряю я твоё поведение, внучка, сильно не одобряю, — вздохнула бабушка, наливая жидкую горячую кашу в тарелку. — Кашу будешь?