Элемента.N (СИ) - Лабрус Елена - Страница 67

Альберт Борисович привычно поторопился навстречу новым гостям, и это было странно. Насколько Ева помнила, он не знал ни Франкина, ни Феликса. Ева тоже пошла им навстречу, и сделала это настолько машинально, что ей стало досадно, что Ал сейчас представит её всего лишь как бедную родственницу жены. Она привычным жестом, доставшимся ей от Анны Гард, поправила волосы, удивилась, как много приехало народа, осматриваясь по сторонам, и только после этого посмотрела на площадку, с которой как с подиума спускались в зал все приезжающие.

Жаль, что нельзя было раздвоиться, потому что действие разыгрывалось одновременно на двух сценах. С одной стороны, её мать, Елизавета Витольдовна, довольная и счастливая, осыпая улыбками и любезностями, приветствовала отца Феликса, называя его не иначе как граф Какой-то там (Ева не расслышала). С другой стороны, судя по тому, как запросто поприветствовал отец Арсения Клару, Ева поняла, что именно с ней они знакомы. Но Клара, стройная, ухоженная, с огненно-рыжими волосами не смотрела на Ала, она смотрела на направляющуюся прямиком к ней Еву и лицо её выглядело испуганным. Ева хотела даже оглянуться, чтобы удостовериться её ли так испугалась Клара или кого-то позади неё. Но взгляд женщины явно впечатался в Еву, хотя Ева не понимала почему.

— Анна, — представил Альберт Борисович Еву Феликсу и не добавил про родственницу.

Феликс кивнул, Ева улыбнулась. Забавно, что он её не узнал. То, что она в этом теле он знал только теоретически, от Эммы, поэтому не удивительно, что он не понял.

— Анна!? – не дала возможности Еве больше думать про Феликса его мать. — Но этого же не может быть.

— Почему не может? – строил из себя дурачка Альберт Борисович, и Ева догадывалась, что он вёл какую-то игру, намеренно пригласив Клару, намеренно не называя Еву родственницей.

— Потому что она умерла. Двадцать лет назад.

На подиуме они остались втроём – Ева, вернее Анна Гард, её муж и Клара, мать Феликса. Ева больше не видела отца Феликса, он ушёл с родителями Анны. Извинившись, спустился в зал и сам Феликс, отыскивая глазами знакомые лица. И только Клара всё продолжала пялиться на Еву, не веря собственным глазам.

— Анна, — обратился Альберт Борисович к Еве, понимая, что Ева не должна знать эту гостью. — Это Кларисса Ранк. Подруга моей жены.

— Очень приятно, — улыбнулась Ева, не зная, как ей себя вести и снова машинально поправила длинные волосы, которые липли к шее – в зале становилось жарко.

И от этого её жеста глаза Клары, которые она и так с неё не сводила, округлились ещё больше.

— Дорогая моя, он может как угодно представлять тебя своим гостям, — обратилась она к Еве и подошла к ней так близко, что Ева видела каждую тщательно маскируемую гримом морщинку на её лице. — Но я точно знаю, что это ты. Не знаю каким чудом воскресшая через двадцать лет, но всё же воскресшая. И я требую объяснений!

Она не повысила голоса, не отвернулась, не отвела глаза – она сверлила Еву своим тяжёлым взглядом в упор, но Еву не парализовало этим взглядом. «Она требует!» — анализировал услышанные слова Евин мозг.

— Она имеет право требовать? – не обращая внимания на нависшую над ней женщину, обратилась Ева к мужу Анны Гард.

— Тебе видней, — мягко улыбнулся он.

Но тело Анны не помнило её, а Ева видела перед собой только мать Феликса – красивую, ухоженную, подтянутую, но уже немолодую женщину со сложным характером.

— Простите, Клара, — отстранилась Ева. — Но я всего лишь похожа на его жену. И в тот момент, когда Клара гаденько улыбнулась ей в ответ, давая понять, что сейчас она не будет настаивать на правде, но всё же не поверила ни единому её слову, Евин мозг выдал странную скороговорку: Лара у Лавра украла лекало, а Лавр у Лары украл портрет.

— Лара, — словно услышал Альберт Борисович имя из скороговорки в голове у Евы, и невозмутимо обратился к гостье, — Озеро зимой превращается в сказочный каток, если есть желание…

— Да, да, я видела пометку в приглашении, — перебила его Клара-Лара. — С удовольствием воспользуюсь выпавшей возможностью покататься.

И с невозмутимым лицом спустилась в зал, не удостоив Еву даже мимолётным взглядом на прощанье.

— Ал, что это было? – спросила Ева тихо, когда гостья удалилась.

— Я надеялся, что ты вспомнишь больше, — так же тихо ответил Альберт Борисович, наклонившись почти к самому её уху.

— Больше, чем «Лара у Лавра»? – поинтересовалась Ева.

— Ты вспомнила про лекало? – обрадовался он.

— И, кажется, про портрет, — улыбнулась ему Ева чуть более чувственно, чем хотела и едва не пожалела об этом.

— Я знал, милая, что пригласил её не зря, — обжёг он её своим горячим дыханием. И от слова «милая» у Евы аж свело скулы, но она ничего не ответила. «Наверно, после твоей смерти, он нарисует твой портрет и повесит его в этом доме», — услышала она в голове злой голос Клары. И увидела чернильно-синее море и острые скалы, о которые оно билось в лучах заходящего солнца.

— Что висело раньше на той стене вместо портрета вашей жены? – спросила она хозяина дома.

— Закат над морем, — ответил мужчина незамедлительно и посмотрел на неё изучающе.

— Где она сейчас? – спросила Ева про картину, чувствуя, что он её прекрасно понимает.

— У меня в комнате, — и он показал рукой наверх.

— Я должна её увидеть, — сказала Ева не терпящим возражения тоном.

«Его комната» была спальней. С огромной кроватью у стены и той самой картиной, что возникла в Евиной памяти. Там была ещё какая-то мебель, но сердце её ёкнуло именно при виде кровати и остальное она просто не заметила. Она погладила рукой край покрывала, прежде чем сесть, и даже не заметила, как переменился при этом в лице хозяин спальни. Не заметила она и тёмно-лиловых обоев, просто отметив, что в этой комнате мало что изменилось, и усевшись на край кровати уставилась на картину, что висела на стене как раз напротив неё.

… Укол. Было больно, но скорее неожиданно. Лара, её Ларка, с которой они дружили со школьной скамьи, воткнула ей в плечо шприц прямо через рукав. Она не понимала, что происходит и просто схватилась за место укола, а потом только увидела её лицо. Спокойное и ничего не выражающее лицо.

— Прости, но я получила приказ, — ответила Кларисса на её невысказанный вопрос, притягивая к себе и застёгивая на ней пояс с большой медной пряжкой.

— Ларис, я не понимаю, — она заглядывала в её равнодушное лицо, надеясь получить ответы. — Это решение Ордена? И почему ты? И что всё это значит?

— Это решение Совета. И потому, что это моя работа, — она пыталась оставаться безучастной, но у неё не получилось. — Зачем ты полезла туда со своими догадками? Зачем добивалась разрешения получить доступ к архивам?

— Но это нужно мне было по работе, — она недоумевающе смотрела на предмет на своей талии. — Что это?

— Это единственное, что я могу сделать для тебя. Для тебя и для него, — и лицо рыжеволосой девушки дёрнулось, искажаясь гримасой боли. — Я не знаю, как он переживёт твою смерть. Он всегда любил тебя больше жизни. Тебя одну.

— Я… Святая Либертина! Лара, умоляю тебя, не делай этого! Я не понимаю за что я должна умереть, но дай мне время хотя бы попрощаться с сыном! – от воспоминания о сыне на глаза стали наворачиваться слёзы, но она их сдерживала, надеясь уговорить подругу.

— Послушай меня, у тебя больше нет времени. Возьми это, — и она протянула свёрнутый клочок обычной бумаги. — Когда придёт Ангел просто отдай ей это и всё.

— Но это…, — она развернула бумажку, на ней красивым ровным почерком было написано её имя «Анна Алексеевна Гард-Иконникова». — Это что мой приговор?

— Нет, — улыбнулась Лара, — просто твоё имя. Когда здесь будет Чёрный Ангел ты не вспомнишь даже его.

И одним ловким движением она расстегнула пряжку.

— Клара, — ещё успела сказать Анна, медленно оседая на диван в гостиной. — Но почему ты?