Звёздные войны. Последствия. Конец Империи - Вендиг Чак - Страница 26

А потом — в пыль, которую ветер уносит прочь.

По крайней мере, таковы ее надежды.

«Мы можем победить», — совершенно серьезно заявила она Сенату.

Когда ее выступление закончилось, волна бурных аплодисментов вынесла ее из здания Сената и сопровождала до самого кабинета. Теперь она ощущает себя опустошенной, усталой, изможденной и полностью разбитой.

«Нет, со мной пока не покончено», — думает она. Да, сегодняшний день практически сожрал ее живьем, но она устояла.

Скоро и на улице Мон Мотмы наступит праздник. Ей, как и Окси с Акбаром, пришлось потратить немало времени на распутывание всевозможных клубков, не говоря уже об огромном количестве административных обязанностей, которые угрожают засосать ее, будто зыбучий песок. Все подготовлено. Как только Сенат одобрит ее решение, сразу же раскрутится маховик военной машины, запустив все необходимые действия. На ум приходит сравнение с «реками и дорогами», старой чандрильской игрой с опрокидывающимися плитками — одна падает на другую, та на следующую, и так все быстрее и быстрее. Если правильно их расставить, упадут все, причем раньше, чем плитки противника. Если ошибешься... плитки упадут слишком медленно или не упадут вообще.

Как только завершится голосование, стартуют корабли.

Мобилизуются наземные силы.

И все начнется.

Остается лишь надеяться, что ее плитки упадут быстрее, чем плитки Империи, положив истинный конец «рекам и дорогам» деспотического режима.

Мон тяжело опускается в кресло.

К ней подбегает Окси, держа похожую на луковицу с длинным горлышком бутылку лучшего бренди. Той же рукой она держит за края два бокала, рискуя их выронить.

Думаю, за это надо выпить.

Как там в старой поговорке? «Всех звезд никогда не сосчитать, ибо некоторые могли уже погаснуть»? Голосование еще не закончилось, Окси.

- Закончится с минуты на минуту. — Она ставит бокалы и начинает наливать янтарную жидкость. — И мы выиграем. Но какое это имеет значение? Полагаю, после сегодняшнего дня мы заслужили глоток хорошего напитка. Да и ваша поддержка уже растет. Она выросла еще до того, как вы вышли на сцену.

Вздохнув, Мон берет здоровой рукой бокал.

Всем нравится война.

Вовсе нет. Всем нравится знать, что им ничто не угрожает. И если в данном случае безопасности можно добиться, закатав в землю последнего имперского штурмовика, — считайте, что я тоже в их числе.

Женщины чокаются, звеня бокалами.

Мон делает глоток. Рот ее наполняется теплом, которое затем распространяется по пищеводу в желудок. Ей кажется, будто внутри нее расстегивается некая молния и вся накопившаяся усталость ищет выхода. Она уже почти готова облегченно вздохнуть, а затем лечь и погрузиться в долгий сон.

«Не обольщайся, — предостерегает она себя. — Долго тебе почивать на лаврах не придется. Сражение возглавит Акбар, но руководить ходом войны предстоит тебе, Канцлер».

В то же мгновение открывается дверь ее кабинета и входит Акбар.

Мон уже готова спросить его — не пора ли? Не пора ли стартовать, завершить жуткое дело, за которое они взялись много лет назад, когда лишь разгорались первые тлеющие угли Альянса повстанцев. Но ей тут же бросается в глаза выражение лица Акбара — большинству людей трудно понять мон-каламари, но она прекрасно знает адмирала, и ей легко заметить мрачное напряжение в его позе, в его подвернутых усиках на подбородке, в его полуприкрытых глазах.

Говорите же, — просит она.

Голосование не прошло, — отвечает он. — Мы связаны по рукам и ногам, Канцлер. Флот не полетит к Джакку, и Империя продолжит свое существование.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Холодная вонючая вода хлещет Hoppe в лицо, льется на голову. В ноздри бьет кислый запах желчи и слюны. Стоя внутри клетки, она кашляет и отплевывается. На металлическом решетчатом потолке ее тюрьмы стоят двое штурмовиков. Над ними за полупрозрачными полосами облаков висит имперский флот.

Один из солдат держит ведро, другой целится вниз из бластерной винтовки. Снизу, на фоне солнца, имперцы кажутся не более чем тенями, падальщиками, готовыми растащить ее кости, как только сдастся плоть.

Просыпайся, — говорит тот, что с ведром. Ведро повисает в его руке, ударяясь о броню, которая больше не блестит девственной чистотой, как это обычно бывает у штурмовиков. Броня его запятнана и помята, раскрашена и изрезана. У того, что с бластерной винтовкой, лицевую часть шлема украшает кроваво-красное пятно в форме черепа, придавая буквальный смысл сущности штурмовиков: «Мы — агенты смерти. Мы — убийцы».

Может, пристрелить ее — и дело с концом? — говорит имперец с винтовкой, просовывая дуло сквозь железные прутья клетки. — Лишний рот. И я мог бы этот рот заткнуть. Навсегда.

Ну так стреляй, — шепчет она.

Он стреляет.

«Нет!»

Все вокруг освещается ярко-красным...

Заряд пропахивает борозду в утоптанном песке под ее ногами. Она в панике отскакивает.

— Ну вот, проснулась наконец, — говорит солдат с ведром.

Оба смеются и идут дальше, лязгая сапогами.

Норра, рыдая, падает на колени.

Несколько часов спустя она трудится на установке для добычи кезия: в песок вогнан большой цилиндр, и стоящие вокруг поворачивают вентили и тянут за рычаги, чтобы сбалансировать поток идущего из-под мантии газа. Если он будет чересчур силен, установка может взорваться, не оставив ни от кого даже мокрого места. Если чересчур мал — скважина закроется, засыпанная песком. Норра прикована к краю установки вместе с полудеся г- ком других пленников, стоящих в оковах по периметру скважины. Если кто-то из них подведет, либо всех накажут, либо все погибнут.

Хуже того, от нее до сих пор воняет желчью и слюной — все из-за опрокинутого на нее ведра. Нет, это была вовсе не вода — на этой планете никто не стал бы впустую тратить драгоценную жидкость лишь для того, чтобы разбудить пленника. Это отходы из поилки для хаппаборов — протухшая жижа, побывавшая в их кожистых пастях.

Норра никогда еще не чувствовала себя такой одинокой.

Доставив их с Джее сюда, солдаты просканировали их лица, а потом объявили, что за Джее назначена награда, и прежде чем Норра успела понять, что происходит, ее подругу швырнули в иссеченный песком челнок и увезли.

Это случилось неделю назад, а может, и раньше. Норра уже точно не знает.

После того как забрали Джее, какой-то офицер с рябыми щеками бесстрастно спросил Норру, чего она хочет — умереть или работать. Ответ для нее был прост: если Норра умрет, Слоун сбежит. Так что, пока не свершится месть, смерть даже не рассматривается.

«Буду работать», — ответила она.

И ее притащили сюда, хотя она понятия не имеет, куда именно, — похоже, за несколько километров от какого-то места под названием Кратерное поселение.

Она приступила к работе. Каждый день она крутит один и тот же черный вентиль, металл которого раскален настолько, что сперва обжег ей пальцы до волдырей, но теперь волдыри превратились в мозоли, а кожа вокруг них высохла, потрескалась и даже не кровоточит. «Вряд ли у меня вообще осталась хоть капля крови», — думает Норра. В жилах ее теперь шелестит лишь сухая пыль Джакку.

Справа от нее склонился над рычагами белый, словно кость, инородец с ввалившимися глазами. Он почти не разговаривает, лишь иногда стонет, прижимая ладонь ко рту, и плачет блестящими, будто кварц, слезами.

Слева от Норры — мужчина с грязными щеками и пухлым круглым лицом. Остальное его тело, однако, напоминает обтянутый лохмотьями кожи скелет. Иногда он улыбается ей щербатой ухмылкой сумасшедшего и негромко напевает.

Его зовут Гомм. «Гомм, Гомм, билли-бом, вамбл-гром, интерком, ути-пути голокрон...» Это одна из его дурацких песенок. Ей кажется, что именно таким бы стал Костик, окажись он в плену на мертвой пустынной планете.

Фанси-манси, — говорит ей Гомм.

Фанси-манси, — отвечает она, понятия не имея, что это значит. Впрочем, какая разница?