Бархатная Принцесса (СИ) - Субботина Айя - Страница 16

Но это все-таки было, и на моем теле есть тому подтверждение.

И мне кажется, что рядом с ним я была более, чем обнаженной, пусть лишь в своих мыслях.

Чтобы не сойти с ума, звоню Еве и предлагаю встретиться и погулять в парке. Мне нужна хотя бы одна живая душа, которая скажет, что я совершаю большую ошибку, предостережет от поступка, которого боюсь, но которого хочу до отчаянной боли где-то в области сердца.

Мы с Евой любим гулять в сквере неподалеку от набережной. Осенью здесь потрясающе красиво и пройдет каких-нибудь пару месяцев, дорожки снова укроются золотом кленовых листьев. А пока… Пока мы встречаемся около знакомой беседки, и я почти сразу забираю малышку Хаби на руки. Торжественно вручаю игрушку из кокосового ореха и едва сдерживаю слезы, когда Хабиби обхватывает мою шею ладошками и звонко, с искренностью, доступной лишь детям, целует в щеку.

— Она на глазах растет, — улыбаюсь я, радуясь, что Хаби такая любвеобильная: кажется, готова обнять весь мир своими маленькими ручонками.

— И с каждым днем все больше похожа на папу, — с теплой улыбкой по уши влюбленной женщины соглашается Ева.

Мы гуляем по парку, пьем кофе из стаканчиков, и я сама не замечаю, как рассказываю своей единственной подруге обо всем: о том, как в тот вечер случайно столкнулась с Каем, и как он стал невольным катализатором моего откровенного разговора с Олегом. Выворачиваю душу, словно в бреду пересказывая их перепалку в кабинете, драку, когда я чуть с ума не сошла, думая, что Кай может умереть. И потом весь вчерашний вечер, который помню до таких мельчайших подробностей, что начинаю бояться саму себя.

— Он еще такой мальчишка, Ева. Просто совершенно без тормозов.

— Как будто это что-то плохое, — совсем не помогает мне подруга.

Я нервно смеюсь и беру за ручку Хабиби, позволяя увлечь себя в сторону клумбы, где она хочет перенюхать все цветы. Если правду говорят о том, что чем больше женщина любит мужчину, тем сильнее их ребенок будет на него похож, то на лице Хабиби написана вся любовь Евы к своему непростому восточному мужчине. И чем больше эта малышка деловито, но очень осторожно, чтобы не сломать, щупает цветы, продвигаясь по краю клумбы, тем сильнее я чувствую себя невообразимо… испорченной. Как пластиковая бутылка, из которой вылили все содержимое. Для кого-то, может быть, отсутствие детей — лишь данность, знак судьбы, с которым нужно смириться и наслаждаться жизнь в свое удовольствие, без пеленок, сосок и бессонных ночей. Но я хочу ребенка. Хочу перестать быть пустой тарой, хочу влюбиться так сильно, чтобы в каждой черточке личика своего малышка угадывать лицо Своего Мужчины.

— По-моему, тебе нужно притормозить, — говорит Ева, когда мы присаживаемся на скамейку возле крытой детской площадки с лабиринтом, в котором Хабиби деловито, но с опаской, ищет развлечение себе по душе.

— Кай — просто заблуждение, я и не собиралась…

— Я имела в виду не Кая, — перебивает Ева. — Пройди еще раз всех врачей, прежде чем соглашаться на суррогатную мать.

Поджимаю губы, сдерживая злой смешок. Уж Ева точно лучше всех знает, через что я прошла, прежде, чем поставила на себе крест. И что диагноз «бесплодие» мне поставил не рядовой врач из государственной клиники.

— Три года прошло, — говорит Ева, глядя на меня с немым предложением не пороть горячку. — Как минимум нужно попытаться еще раз.

— Олег не хотел детей, ты же знаешь. Не раньше, чем через пару лет после нашего брака. Если я сейчас вдруг попрошу притормозить, представь, что с ним будет.

Ева пожимает плечами.

— Тебя не смущает эта его резкая перемена? Вы не говорили о детях — и вдруг он сам отказывается от своего же решения?

Я хочу сказать, что в последнее время наши отношения немного натянутые, но подруге не нужны слова — она читает меня, как открытую книгу. И точно не собираюсь врать Еве, что меня и саму удивило решение Олега. Удивило и смутило. Хотя я должна бы чувствовать радость, ведь мечта прямо здесь — у меня под носом. Ребенок, семья, стабильность, определенность — вещи, цену которым знает любая женщина.

— Тебе нужен мужчина, который будет любить и оберегать, а не в одно лицо решать, когда и как должны осуществляться твои мечты.

— Олег тебе никогда не нравился, — улыбаюсь я.

— Я этого не говорила. Только, что тебе категорически не хватает Жизни с теми мужчинами, которых ты выбираешь.

В это слово Ева вкладывает свой особенный смысл. Что-то такое, чего у меня никогда и не было. Бурю, шторм, эмоции, от которых душа в клочья. Но она лучше меня знает, что я как огня боюсь всех этих стихий, боюсь, что жизнь не пощадит меня, если рискну встать на пути цунами, и просто размажет по рифам.

— Мужчина — это не всегда возраст и достаток, — продолжает мысль Ева, и мы обе прекрасно понимаем, куда она клонит. — А тот, кто младше — не всегда мальчик. И, знаешь, дорогая, видела бы ты, как у тебя глаза сверкают, когда ты о нем рассказываешь.

Мне незачем видеть, потому что я прекрасно это чувствую.

Но даже у сияния в глазах бывает срок годности.

Простой. Механический. Секс.

Так я называю обычный перепихон с красивой девочкой без комплексов. Это не для души и не для мозгов, это для члена. Экологически безопасное снотворное, чтобы вырубиться до утра и не думать обо всякой херне вроде того, в какой позе Даниэла легла под своего мужа и сколько раз дала ему себя трахнуть.

Но это ни хрена не помогает. Утром я в хлам вымученный какими-то порнографическими снами, в которых делаю с ней все, что захочу, а она выгибается, облизывает свои сочные губы и просит еще. И эти образы преследуют меня все утро и весь день. Я словно игрушечный солдатик: машинально переставляю руки и ноги, делаю свою работу, но мой внутренний сигнал не настроен на прием из внешнего мира. Я весь в себе, с дотошностью рабочей осы перебираю в памяти все детали вчерашнего вечера и задаюсь одним и тем же вопросом: какого хуя я ее не трахнул? Мне бы точно полегчало. Наверное. Ведь должно было полегчать?

— Спасибо за машину, — слышу голос и поворачиваюсь. — Я думал «гелик» надолго в стойле застрянет.

Это владелец «Гелендвагена», того самого красавца, с которым я позавчера провозился весь день. Чего-то думал, что он старше, а нет — молодой мужик, до тридцати точно. Мы с ним одного роста и почти одинаковой комплекции, и взгляд у этого мужика ухватистый, и сам он весь какой-то собранный, тугой, готовый в любую минуту ввалить, с какой бы стороны не прилетело. Не раскисший папик с пузом, которое висит над ремнем, как опара, и не слащавый сынок богатеев.

— Там ерунда была, — пожимаю плечами.

Его вроде Онегин зовут? Фамилия кажется смутно знакомой.

— Вот, держи. — Он отсчитывает приличную сумму и молча смотрит, как я прячу деньги в карман рубашки. — А с рожей что?

Машинально провожу по свежему шраму на лбу, вдруг вспоминая, что забыл налепить свежий пластырь.

— Кое-кому не понравилось, что я умею огрызаться, — говорю уклончиво.

— И хорошо огрызнулся? — Онегин прячет руки в карманы брюк, как бы между прочим изучая мои сбитые костяшки.

— Нос сломал, челюсть, руку, — перечисляю без намека на хвастовство. На самом деле, я мог бы уделать всех троих, если бы не пропущенный удар в голову. Ладно, несколько ударов. Ну и ребята тоже были не гопота с улицы, а явно обученные церберы. Прямо, блядь, хоть гордись, что для разборок с простым автомехаником старый козел потратился на спецов.

Понятия не имею, к чему были все эти вопросы, но Онегин смазано кивает и идет к машине. А потом, уже открыв дверь, задерживает меня окриком:

— Что закончил?

— Прикладная математика и информатика, МГУ.

— Знакомый факультет, — хмыкает он.

Мне прямо чешется сказать, что я поступал сам, своими мозгами, прошел впереди всех зажратых папашиных сыночков, но, кажется, этот мужик, хоть и гоняет на крутой тачке, все равно не в их числе.