Мальвина (СИ) - Субботина Айя - Страница 19

Я быстро отключаюсь, даже не читая, что там дальше, потому что в палату, шлепая босыми ступнями по полу, входит Маша и уверенным шагом идет прямиком к кровати. Я и моргнуть не успеваю, как она уже забирается под одело и тянет его чуть не до самого носа, попутно делая внушение, что у нас договор и все такое.

— Кресло выглядит удобным, — говорит, стреляя глазами в сторону моей «кровати».

Да чихать, как оно выглядит, я не собираюсь спать отдельно! Поэтому, собрав волю в кулак и мысленно приговаривая «да что она мне сделает?» иду прямиком к больничной койке. Она узкая, но если мы с Мальвиной обнимемся, как и положено мужу и жене, то проблем с местом не будет.

— Ты чего? — шипит из-под одеяла Маша, стреляя в меня негодующим взглядом. — У нас договор!

— В договоре ничего не сказано о том, как мы должны спать за пределами нашего дома, — напоминаю я. Знаю, что это чистое манипулирование, но что поделать?

Пока Маша возмущенно пыхтит, я забираюсь на кровать и протягиваю руки, с видом «Приди же, наконец, в мои объятия». Она и приходит, жаль, что не вся целиком, а только колено. Или оба колена?

В общем, понятия не имею, как это у нее получилось, но я очень не мягко приземляюсь с кровати на мягкую точку. А вот нечего, сам виноват, потерял бдительность. Маша хищно скалится из-за одеяла и делает внушение:

— Старшие браться и борьба утром за ванну — лучшая школа жизни.

Понятия не имею, о чем она говорит, у нас этих ванны было на каждом этаже по три штуки. Поднимаюсь, демонстративно потирая ушибленное место. Остается утешиться тем, что моя Мальвина умеет за себя постоять.

— У меня очень чуткий сон, — предупреждает Маша, воинственно поигрывая бровями.

Не смейтесь, ладно? Не знаю, как ей это удается, но мой инстинкт самосохранения делает скорбную рожу и печально говорит: «Не, мужик, эта высоковольтная линия даст в зубы и не поморщится». В общем, подбирая потерянные знамена, плетусь к креслу, все еще надеясь, что оно удобнее, чем выглядит. Хрен бы там: жесткое и узкое, еще и спинка почти под прямым углом. А когда в ягодицу впивается какая-то пружина, я всерьез подумываю о том, чтобы устроится на полу.

— У тебя громкий храп, солнышко мое, — напоминаю свой воительнице.

— Я не храплю! — снова возмущается Маша. И тут же спрашивает: — Тебе там удобно?

— Да как в раю, — хмыкаю я, проклиная и пружину, и кресло, но больше всех злополучного омара — истинного виновника моих горестей. Надеюсь, в креветочном раю ему громко икается.

Влад все-таки большая задница.

Угадайте, чем я занимаюсь даже во сне? Прислушиваюсь: не храплю ли я!

Это знаете… как самые нервные дни в каждом женском месяце (вы ведь поняли, о чем я?). Все время хочется найти зеркало и покрутится перед ним, чтобы убедиться, что все в порядке, и плотину не прорвало.

Пол ночи я мучаюсь, пытаясь спать и не спать одновременно, чтобы на утро быть уверенной, что со мной такого несчастья, как храп, просто не могло случиться. А еще держу наготове телефон, чтобы подловить на храпе Влада. Но он вообще не издает никаких звуков и даже не шевелится! Не муж, а мумия: ноги вытянуты, руки на животе, голова вверх. И самое обидно, даже не сопит.

Я засыпаю под утро, но почти сразу просыпаюсь. Угадайте, от чего?

От того, что я все-таки храплю.

Мир никогда не станет прежним.

Я спускаю ноги с кровати и потихоньку выбираюсь наружу, чтобы позвонить маме. Шесть с копейками, она уже на ногах и варит кофе. Само собой, я не рассказываю, что опозорилась с омаром в дорогом ресторане и что меня стошнило Владу на костюм, а потом в течение часа раздуло и сдуло обратно. Просто говорю, что у меня случилась небольшая пищевая аллергия на морепродукты, появилась сыпь — и мы с Владом, чтобы не рисковать, поехали в больницу. Делаю все, чтобы ее не волновать, но, кажется, в этом нет необходимости: МаманШарман огорошивает меня известием о том, что они с отцом собираются… в кругосветное путешествие.

— Я думаю, Влад — хороший мужчина, — говорит она тоном человека, который явно хочет сказать больше, но сдерживается.

О каком кругосветном путешествии идет речь, я вообще не понимаю, но слова «ага» и «угу» еще ни разу меня не подводили. Но нам точно будет, о чем поговорить с «дорогим мужем».

— Отец хочет познакомиться с Владом поближе, — говорить мама немного сконфужено.

О да, я прекрасно понимаю, что это означает, но покорно выслушиваю приговор до конца.

— В пятницу мы едем на дачу. Вместе.

Чтобы вы понимали степень проблемы: отец у меня — бывший военный, отставной полковник. Очень хороший человек с очень тяжелым характером и неподдающимися трансформации взглядами на мир. И Влад ему не понравился. Новость хорошая — ему в принципе не нравится никто из наших ухажеров, новость плохая — именно поэтому папа не любит с ними знакомиться и уж точно никогда и никого не приглашал на семейные посиделки, тем более в святая святых — нашу дачу! Там даже мы строем ходит по насыпанным дорожкам, как буддисты, чтобы вдруг не задавить травинку, в которой живет душа слона.

Что может означать это приглашение? Понятия не имею.

Возвращаюсь в палату — и что там вижу? Смотр невест, это если очень коротко и культурно. Все медсестры тут как тут, и они вряд ли помнят, что вообще-то меня привезли еле живую. А даже если и помнят, то охотно поставят моему муженьку сотню милых диагнозов, лишь бы подержать здесь еще пару суток.

И меня это бесит. Раздражает. Злит неимоверно.

Нет, не потому что на почве храпа у меня случился приступ переосмысления самооценки, и я решила, что пора падать в руки этого Казановы. Просто должно же быть хоть что-то святое! У него кольцо на пальце, между прочим, а во всех формулярах записано, что я — его жена. И не важно, что после отека похожа на смесь очковой кобры и африканской жабы, раз жена, значит, лучше всех!

Как вы понимаете, в этот курятник я вхожу уже на взводе, и не без удовольствия замечаю, что Влад тоже не в восторге от такого внимания.

— У него столько дырок нет, сколько вы градусников принесли, — говорю, буквально источая сарказм.

Курочки оборачиваются, мгновенно превращаясь в самок гигантского козодоя. Милые птички, кстати, но видели бы вы их глаза…

Влад с облегчением идет ко мне, мы сталкиваемся посреди этого моря Возмущения и синхронно беремся за руки. Ну надо же хоть как-то поддерживать видимость счастливой супружеской четы.

— Валим отсюда, — говорим синхронно, прорываясь к двери, как сквозь полосу препятствий.

И уже на улице я вдруг вспоминаю, что через сорок минут у меня начинается рабочий день. А мы, между прочим, репетируем утренник с малышней, так что я должна быть на месте хоть больная, хоть кривая, потому что утренник в пятницу, а значит, осталось всего две репетиции.

Какая-то заколдованная пятница получается: утренник, потом поездка на дачу.

— Маша, а мы едем на сноуборде кататься, — выдает Влад, когда мы тонем в салоне его авто.

— Когда? — машинально спрашиваю я.

— В пятницу самолет.

Видите эту сморщенную палку, которая тычет в календарь? Это — Перст Судьбы.

— Я не могу, — уныло отзываюсь в ответ. Не думать о снеге, не думать о доске, не думать о даче и мешке цемента в гараже, который папа зачем-то всегда ставит в тазик.

— Почему не можешь?

— Потому что Баба-Яга, — грустно вздыхаю я.

Влад был бы не Влад, если бы не засмеялся. А смеется он громко и, что самое обидное, заразительно. Потому что, глядя на эту довольную физиономию с улыбкой до ушей и беззаботные чертики в глазах, хочется улыбнуться и засмеяться в ответ. Я бы и рада сдерживаться, но поможет разве что применение физической силы: зажать рот двумя пальцами и не давать ему растягиваться. То-то зрелище будет.

— Какая еще Баба-Яга? — придя в себя, переспрашивает он, хоть все равно изредка «булькает» сдерживаемым хохотом.

— В садике утренник, я буду ее играть. Других желающих не нашлось.