Схватка
(Повесть о ростовских подпольщиках) - Агуренко Борис Петрович - Страница 3

В эти дни Владимир Ильич Ленин в «Письме к рабочим Европы и Америки» так характеризовал положение в России:

«…Войска белогвардейцев, помещиков и капиталистов, которым помогает Антанта и офицерами, и снарядами, и деньгами, и вспомогательными отрядами, эти войска отрезывают голодный центр и север России от самых хлебородных районов, от Сибири и Дона.

Бедствия голодающих рабочих в Петрограде и Москве, в Иваново-Вознесенске и других рабочих центрах действительно велики. Никогда не вынесли бы рабочие массы таких бедствий, таких мук голода, на которые обрекает их военное вмешательство Антанты (вмешательство, зачастую прикрытое лицемерными обещаниями не посылать „своих“ войск, при продолжающейся посылке „чернокожих“, затем снарядов, денег, офицеров), — массы не вынесли бы таких бедствий, если бы рабочие не понимали, что они отстаивают дело социализма и в России, и во всем мире.

„Союзные“ и белогвардейские войска держат Архангельск, Пермь, Оренбург, Ростов-на-Дону, Баку, Ашхабад, но советское движение завоевало Ригу и Харьков. Латвия и Украина становятся Советскими республиками. Рабочие видят, что великие жертвы приносят они не напрасно, что победа Советской власти идет и ширится, растет и крепнет по всему миру. Каждый месяц тяжелой борьбы и великих жертв усиливает дело Советской власти во всем мире, ослабляет ее врагов, эксплуататоров…»[2].

Погода в ту зиму была непостоянной, как, впрочем, часто случается на Дону: то дождь, то снег. Оттепель сменялась крепкими морозами, которые, в свою очередь, держались три-четыре дня, — и снова низовка топила снега, гнала мороз на север.

Сходно было положение на фронтах — бои шли с переменным успехом.

К концу восемнадцатого года Краснов растерял значительную часть своего влияния, ему уже мало верили. И когда в начале января красные части 8-й, а затем и 9-й армий развернули широкое наступление на севере, оно было поддержано населением и развивалось стремительно. Уже 21 января войска Донецкой группировки освободили Луганск. В конце месяца полки Красной Армии вступили в станицы Михайловскую, Добринскую, Котовскую, взвился красный флаг над окружной станицей Урюпинской. Красные вышли к берегам Дона от устья Иловли до Мигулинской, заняли Богучар и станцию Чертково. Трудовые казаки, фронтовики Вешенской, Казанской, Мигулинской восстали против диктатуры Краснова, открыли фронт советским войскам, послали к ним своих парламентеров…

Подробностей этих событий подпольщики в Ростове не знали, но думали, верили, что белый фронт разваливается, значит, нужно помочь Красной Армии по-настоящему.

На заседании комитета, которое состоялось на квартире Ильи Абросимова, Андрей Васильев предложил:

— Давайте подумаем, чего не хватает нам для организации восстания.

Перед этим заседанием Андрей и Анна — председатель и секретарь комитета, избранного на делегатском собрании в начале января, — долго анализировали сложившиеся условия.

Теперь на большинстве заводов Ростова и Нахичевани действуют ячейки; как правило, на их заседаниях присутствует член комитета.

В Главных Владикавказских мастерских есть центральная ячейка во главе с Елисеем Романовым (партийная кличка — Борька). Совсем недавно в ней было 11 человек, но четверых арестовали, одного — расстреляли. Центральная — объединяет ячейки по цехам.

То же самое в трамвайном парке. Центральной ячейкой из восьми членов руководит Матвей Матюта. В цехах много надежных товарищей. Трамвайщики народ сплоченный, дружный.

Даже на Аксае, бывшей крепости меньшевиков, удалось создать центральную ячейку в составе семи человек. Такие ее члены, как Иван Гункин, Дмитрий Войлок, Владимир Ткаченко (Кузнец Вакула), стоят каждый, наверное, десяти.

Самая крупная из центральных ячеек сейчас на табачной фабрике Асмолова — 12 человек. Здесь Шура Пустынников (Максимович) — отважный парень, большая группа замечательных женщин — Прасковья Карташова, Татьяна Рожкова, Пелагея Бавленцева и другие.

Крепкие ячейки на «Мыловаре», на заводе Лели (хотя после ареста Егора Мурлычева связи здесь несколько утратились), есть свои люди на заводе «Жесть», «Подкова», на почте, и телеграфе, в порту и пожарной части, в автогараже продовольственной управы и авторемонтных мастерских. Если такую организацию умело сплотить, вооружить — горы можно свернуть. Подобным образом складывается обстановка в области.

Вот в Таганроге, пожалуй, сложнее, чем в других городах. Совсем недавно, почти одновременно с Мурлычевым, были арестованы многие работники ревкома, его председатель Волошин расстрелян. Но теперь там работает Мария. Рядом с ней Наливайко — замечательный товарищ, умелый, авторитетный. Хорошо берется за таганрогские дела Елена — это ее участок. Уже сейчас наметили крупную диверсию на Русско-Балтийском заводе, куда беляки пытаются перевезти луганский патронный завод.

В Новочеркасске окружком, возглавляемый Николаем Зиновьевым (Зуб), ищет верные связи, чтобы объединить группу студенческую и группу железнодорожников. Есть у них верные люди на телеграфе штабной станции Войска Донского — Игнат Буртылев и Александр Датченко.

Кроме этих крупнейших организаций, объединяющих, в свою очередь, ряд ячеек, работают довольно влиятельные группы в Сулине, Миллерово, Батайске, Азове, ячейки в Матвеево-Кургане, Персиановке, Глубокой, Чертково, Вергунке. С большинством групп и ячеек установлены постоянные контакты, передаются инструкции, литература, организуется сбор оружия. Налаживаются связи с Екатеринодаром и Новороссийском.

На заседании комитета Андрей Васильев предложил:

— Нам очень важно усилить военную работу. Нужно быстрее сплотить боевые дружины в единую организацию. Необходим при комитете специальный штаб как организатор военной и разведывательной работы.

Сразу и решили ввести пока в штаб бывших военных — Евстрата Калиту (Горина) и Павла Моренца (Илью), присланного из штаба Южного фронта. Ответственность за разведку ляжет на Ревекку Гордон (Анну) и Роману Вольф (Елену). Координацию действий комитета и штаба будет осуществлять Васильев. Хотели ввести в штаб и Пивоварова (Роберта), уже зарекомендовавшего себя отважным и умелым контрразведчиком на Темернике, но потом решили повременить. Пока Калита справится один, он, пожалуй, единственный в подполье офицер из местных, хотя по старым представлениям — не совсем настоящий: прапорщик военного времени. Но есть и Моренец — энергичный, даже чересчур, пожалуй.

— Со всеми товарищами я беседовал предварительно, — сообщил Андрей, — возражений ни у кого нет. Потом посмотрим, может, кое-кому придется выйти из своих ячеек, а то и совсем перейти на подпольное существование.

Конечно, для ячейки завода «Жесть», где успешно действовал Горин, его уход — потеря, но в итоге выигрывает вся организация.

На заседание был приглашен и один из активистов подполья в железнодорожных мастерских — Петр Пашигоров. Он доложил о недавно проходившем профсоюзном съезде железнодорожников узла. Петра избрали делегатом рабочие колесного цеха.

— Представляете, известный вам профсоюзник Бочаров снова ерундил, как всегда, — рассказывал Петр, — призывал брать пример с английских и французских профсоюзов. Они, дескать, не вмешиваются в политику, они думают только о копейке, об условиях работы. Они не злят, не раздражают власти, а сотрудничают с ними, дабы вызвать чувство благодарности к рабочим, стремление помочь им. А мы? Разве мы так себя ведем? Знаете, что ответил Бочарову один парень из паровозосборочного? Он сказал: «Русским рабочим, совершившим Октябрьскую революцию, нечего брать пример с западноевропейских соглашателей!» А, какой молодец?! Шпиков полная столовка, а он вмазал так вмазал… Правда, его через два дня взяли…

— Взяли? — переспросила Анна, и Пашигоров почувствовал в ее голосе нотки если не осуждения, то несогласия с поступком товарища. — Я восхищаюсь его мужеством и благородством. И тем не менее не согласна, категорически не согласна — мы потеряли человека впустую, а сколько бы он…