Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 21

— А ты… Ты будешь?.. — Гвидо запнулся, чувствуя, как перехватывает горло.

— На тебя смотреть? Ну конечно буду. Думаю, Господь не обидится.

— Мне очень страшно от того, что ты уйдешь, — подросток быстро протер ладонью предательски покрасневшие глаза. — Страшно и больно, я не хочу, чтобы ты умирал…

Марк прижал его к себе, взъерошил волосы, горько усмехнулся.

— Ну, я тоже не то, чтобы сильно хочу. Но так уж устроено: дети рано или поздно хоронят родителей. Жаль, что с тобой получилось рано. Я бы хотел еще увидеть, как ты принял бы дела в кузне… И женить тебя я бы тоже был непрочь.

Подросток скептически фыркнул сквозь накипающие слезы.

— Да кому я нужен. Скажешь тоже!..

— И скажу, — Марк снова заглянул ему в глаза. — Ты отличный парень, Гвидо. Мал еще, конечно, обо всяком таком думать, но на будущее, уверен, девицы только так за тобой бегать будут. А если не будут — так тем хуже для них и тем лучше для тебя. Знаешь, почему?

— Почему?

— Хуже для них — потому что тебя не рассмотрели и не оценили. Лучше для тебя — потому что те, кто не оценили, мимо прошли. Понял что ли?

— Наверно… — Гвидо несмело улыбнулся, отстраняясь от него.

— Хорошего дня вам обоим! Вы что тут? Все хорошо?

Как обычно, голос мастера Виллема звучал доброжелательно и деловито, так, что послушаешь — и сразу кажется, что все не так уж и страшно и вообще пройдет.

«Наверно, это он с больными научился так разговаривать»,— подумал Гвидо.

— Ух ты ж!.. — между тем выдохнул отец, глядя за его плечо. — Я тебя, считай, таким и не видел!

Гвидо, помимо воли заинтересовавшись, тоже оглянулся, — и с трудом удержался от того, чтобы не присвистнуть.

— Плохо дело, если после посещения бани меня уже не признают, — шутливо отвечал лекарь, небрежно расправляя широкую мантию с капюшоном, черные складки которой свободно ниспадали почти до земли. — На самом деле, в ней очень жарко, и ноги путаются, — продолжал он, и Гвидо снова заметил смешливые искорки в его серых глазах. — Но выглядит представительно, что есть, то есть.

— А почему там зеленое? — неожиданно даже для самого себя спросил подросток, указывая на изнанку широкого рукава.

— Знак профессии. У медиков — зеленая подкладка, у людей искусства — белая, у преподавателей — голубая, у правоведов — синяя[1]… Словом, у всех разные. Марк, дружище, а вот на тебе лица нет. В груди болит?

— Нет, не болит. И не кашлял, как лекарство то принял, — соообщил Марк. — Лихорадит, кажется, слегка, но в целом ничего.

— Дай руку, — потребовал Виллем, и Гвидо, несмотря на то, что встревожился при упоминании лихорадки, не мог не улыбнуться: все-таки лекарь — он всегда лекарь. Он и мантию обсудит, и пошутит, и историю расскажет, но главное для него — здоровье пациента. Если бы еще пациентом не был отец…

Парень неслышно вздохнул.

— Пульс учащен, — тем временем говорил Виллем, — но не критично, лихорадка есть, однако в жар она пока не переходит. Ладно, идемте. Время у нас еще есть, но лучше прийти заранее, чем опоздать. Так как, говоришь, там твой новый родственничек? — спросил он, когда все трое неторопливо пошли по улочке, подстраиваясь под скорость Гвидо.

— Ты уже откуда знаешь?!

По лицу Виллема скользнула хитрая улыбка, он был явно доволен произведенным эффектом.

— Я же городской лекарь[2]. Мне положено все знать, — шутливо ответил он. — А на самом деле, он сегодня утром на площади сподобился спросить меня дорогу к твоему дому.

— И что?.. — догадавшись, что это явно не конец истории, просил Марк.

— Что-что. Сказал. Но, боюсь, я ему не понравился. Почти так же, как и он мне.

— Вот скоро и узнаем. Ты говорил, после заседания сразу к нам пойдешь?

— Да, собираюсь. Действие снадобья, что я тебе давал, к вечеру пройдет, хочу посмотреть, как ты будешь себя чувствовать.

— Думаешь, будет плохо?

Лекарь уклончиво пожал плечами.

— Если будет — попробуем сделать, чтобы стало полегче.

— Может, еще его выпить?

— Нет, нельзя. Оно очень сильное и во многом для организма губительное. Я знал, что дам его тебе только один раз, поэтому не считался с вредом, который оно может причинить… Ну вот, слава Господу, и пришли. Занесло же советничков этих на отшиб, нет бы, на площади башню поставить…

Башня городского совета находилась все же не совсем на отшибе: от рыночной площади Хасселта ее отделяли всего несколько сотен шагов по Улице Августинцев, называемой так в честь большого августинского монастыря, расположенного в ее конце. Да и башней это строение с полным правом могло называться лет этак двести назад, когда Хасселт получил статус вольного города, символом которого, как водится, и стала вечевая вышка с помещенным на ней набатным колоколом — беффруа.

За прошедшие столетия деревянную конструкцию заменили на солидную каменную, в которой разместились городская канцелярия, совет, казна, суд и даже тюрьма в подвале. Рос город, росли потребности тех, кто им управлял, — росла и многократно перестраивалась башня, превратившись в конечном итоге в целое здание непривычного, вытянутого вверх — того и гляди, взмоет в небо, — вида.

Марк, Виллем и Гвидо позволили себе остановиться ненадолго, чтобы рассмотреть получше недавно отреставрированный фасад.

— Башенок, кажется, больше стало, — протянул кузнец, закинув голову и, прищурившись, попытался сосчитать украшавшие скады фронтона острые шпили. — А лепнины-то сколько!.. Будто им за каждую розетку отдельно приплачивали[3].

— Что есть, то есть, — негромко фыркнул лекарь. — Но красиво, тут уж ничего не скажешь. Постарались.

Гвидо только скептически передернул плечами. Может, и красиво, конечно. Окна вон какие огромные: внизу, наверное, в два человеческих роста, и полукруглые сверху — необычно! Колонны всякие, высокие и низенькие, сплошь резные, это сколько же труда вложить надо было!.. Крытый портик при входе — интересно, если спрятаться под ним от дождя — прогонят или нет? Наверное, зависит от того, кто именно спрячется…

Но в целом здание городского совета показалось подростку скорее холодным и враждебным. Может, приди они сюда в другой раз и с другой целью — так и глаза бы разбежались — рассматривать каждую башенку, каждую часть причудливой резьбы, каждую колонну… Теперь же все это только давило, заставляя почувствовать собственную незначительность и убогость. А уж при мысли о том, зачем они здесь, и вовсе становилось худо.

А тут еще и физические сложности наметились.

Присмотренный подростком портик над входом находился на высоком крыльце, по обе стороны которого располагались широкие лестницы с перилами, поддерживаемыми резными каменными пилястрами. Теперь, однако же, все эти красоты отошли для Гвидо на второй план, сменившись практическим интересом. Спуск довольно пологий, ступени невысокие. Ну хоть что-то хорошее: тут он справится и сам.

Отец предложил было руку, но он мотнул головой, отказываясь от помощи.

Спутники дождались его на крыльце, лекарь отворил тяжелую входную дверь, пропустившую их в богато убранный холл, и подросток понял, что сложности с подъемами и спусками для него только начинались.

Зал заседаний городского совета находился на втором этаже, и то, что вело наверх, Гвидо назвал бы скорее козьей тропой, чем лестницей.

«Как они и здоровые-то туда забираются?..», — мелькнула паническая мысль.

Рука отца привычно легла на поясницу, поддерживая, но тут раздался голос мастера Виллема.

— Марк, стой. — Он подошел поближе, негромко продолжил. — Я ведь говорил: тебе нельзя напрягаться. Совсем нельзя. На добрый толк, тебе и по лестнице этой нельзя подниматься. Даже одному. Позволь, я ему помогу.

На лице кузнеца отразилось сомнение, и лекарь добавил:

— Ты собираешься доверить мне его жизнь, но не доверяешь помочь ему подняться по лестнице?

— Ты прав, прости, — Марк убрал руку, отошел к подножью «козьей тропы».

— Просто скажи, что делать, — обратился Виллем к Гвидо. — И не переживай, справимся. Полагаю, нам обоим придется к такому привыкать.