Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия - Страница 136

Но даже не скверный характер супруга и его вечно дурное настроение стали для Марьи Филипповны настоящим испытанием. Больше всего огорчения доставляли визиты — в эти дни скорби она возненавидела весь высший свет. Ханжеское лицемерное общество, падкое до скандалов, за их показным сочувствием прятались любопытство и тщательно скрываемый интерес к подробностям этой весьма неприличной истории.　

Сослуживцы Николая Васильевича, справляясь о его здоровье, отводили взгляды, и Марья Филипповна знала, что им известны все обстоятельства, при которых её супруг получил ранение. Господа офицеры никогда вслух не говорили о том, но того и не требовалось вовсе. Оставалось только делать вид, что её нисколько не заботят сплетни, передаваемые из уст в уста, из одной гостиной в другую.　

С Андреем они почти не виделись. Граф Ефимовский бывал в доме на Мойке, но даже эти редкие визиты предназначались не Марье Филипповне, а Николаю и Софье. Ефимовский полагал, что видеться с ней в доме, где на смертном одре лежал её супруг, в высшей степени аморально, да и сама Марья Филипповна старалась избегать его. Она страшилась увидеть холод и отчуждение в его взгляде, ибо понимала, сколь невозможно для него их положение, сколь противоречит оно всему тому, что составляет его принципы, устои, саму основу его жизни. И кто виной всему? Ведь счастье было так близко, так возможно, надобно было лишь усмирить гордыню и не потакать собственному тщеславию.　

Стараясь отвлечься от горестных дум, Марья много времени проводила в детской, наблюдая за сыном. Мишель оказался довольно беспокойным и подвижным ребёнком. Он рано стал садиться, хватал всё, до чего дотягивался, а накануне у него появился первый зуб, что доставило немало хлопот няньке и молодой матери.　

Как-то камердинер Митька пожаловался, что князь отказался от обеда. Скрепя сердце, Марья Филипповна вошла в его спальню. На столике около кровати стояла нетронутая тарелка с бульоном. Подавив тяжёлый вздох, княгиня присела на стул и взяла в руки ложку.　

— Nicolas, ежели желаете поправиться, вы должны есть, — она зачерпнула бульон из тарелки и попыталась его накормить.　

Куташев отвернулся и отвёл её руку:　

— Довольно! Оставьте меня, — выдохнул он.　

— Чего вы добиваетесь? Желаете отправиться в могилу? — Прошипела Марья, со стуком поставив тарелку на стол.　

— Разве это не то, чего вы ждёте? — Николай скривил губы в некоем подобии усмешки.　

Марья Филипповна откинулась на спинку стула, прикрыла глаза и глубоко вздохнула, подавляя вспышку гнева, вызванную его насмешками.　

— О нет, — язвительно улыбнулась она, — мы с вами будем жить долго и счастливо, а теперь вы пообедаете и не станете более вести себя, как капризный, избалованный мальчишка.　

— Долго и счастливо, — вздохнул Куташев. — Хотелось бы вам верить, Мари.　

— Иного выбора вы мне не оставили, — пробормотала Марья.　

Николай жестом указал на тарелку. Более он не проронил ни слова, выглядел угнетённым и задумчивым, однако же обед съел, после чего сказал, что утомился и желал бы поспать. Марья Филипповна поправила подушку, склонившись над ним и, улучив момент, князь придержал её ладонь слабой рукой, запечатлев на ней поцелуй.　

— Порою мне кажется, что вы ангел, Мари, но мы оба знаем, что это не так, — прошептал он.　

— Да, не так, — покорно согласилась она и подоткнула одеяло. — Место ангела в эдеме, вы же ввергли меня в ад, Mon cher.　

Марья посмотрела на него долгим взглядом, и странные мысли пришли ей в голову. Вот перед ней человек, с которым она связана на всю жизнь, и ничто не может разорвать этой связи. Ведь она попыталась однажды, но, казалось, сама судьба тому воспротивилась.

Она никогда не любила его. Возможно, в самом начале их знакомства, когда она увидела его впервые, а он отнёсся к ней столь доброжелательно, она могла бы увлечься им, но такое было бы возможно, коли бы она уже тогда не любила Андрея.　

Случайно встретившись с Куташевым в заснеженном зимнем парке, она, напуганная своим новым и скандальным положением, решилась на неслыханную авантюру, сумела привлечь его внимание, но оказалась не настолько искушённой в той игре, которую попыталась вести с ним, и в итоге сама угодила в ловушку. Всякий раз, когда в ней поднималась волна ненависти, она напоминала себе о том, что первая ступила на путь интриг и задавалась вопросом: вправе ли она ненавидеть его, коли сама, движимая глупой обидой на Andre, втянула его в сию скандальную la situation. И вот теперь надобно как-то жить с этим.　

Вечером приехал Хоффманн. Закончив осмотр своего пациента, Генрих Карлович пожелал говорить с княгиней Куташевой. Уединившись с эскулапом в библиотеке, Марья Филипповна замерла в тревожном ожидании. Ей казалось, что немец слишком медлит, долго собираясь с мыслями, а стало быть, новости вовсе не утешительные. И сколько бы она до того не говорила сама себе, что с достоинством примет любой исход, одна только мысль о том, что после смерти её мужа Андрей будет вынужден жениться на Софье, повергала её в ужас.　

Наконец, Генрих Карлович закончил протирать очки и водрузил их на нос, обратив пристальный взор на княгиню.　

— Минул месяц, ваше сиятельство, — откашлялся он. — Раны затянулись, я не нахожу никаких видимых причин, дабы к князю не начали возвращаться силы и здоровье, но вы сами видите… — он развёл руками. — Безусловно, он потерял очень много крови, и, возможно, именно в этом причина столь затянувшейся болезни.　

— Так чего же мне ждать, Генрих Карлович? — Растерянно спросила Марья, силясь понять, к чему клонит доктор.　

— Возможно перемена обстановки сказалась бы благотворно на здоровье вашего супруга, — осторожно предложил немец.　

— Вы полагаете? Конечно, ежели вы полагаете, что так будет лучше, мы поедем в Сосновки. Возможно, вы правы, там тихо, никто не станет донимать его, — оживлённо заговорила она.　

Мысль эта её воодушевила. В кои то веки Марье Филипповне самой страстно захотелось оставить суетливый Петербург и пожить неспешной размеренной деревенской жизнью.　

— Говоря о перемене обстановки, я имел в виду несколько иное, — прервал её Хоффманн. — Мы с князем нынче обсуждали возможность поездки в Европу.　

— В его теперешнем состоянии это вряд ли возможно, — Марья Филипповна вздохнула, невольно представляя себе, что за тяжкая мука ждёт её.　

Ведь, как ещё можно думать о долгом утомительном путешествии с больным человеком. Хоффманн словно прочёл её мысли по понурому выражению лица и поспешил продолжить.　

— Вы совершенно правы. Безусловно, поездку придётся отложить до тех пор, пока Николай Васильевич не окрепнет в достаточной мере, но сама мысль очень даже хороша. Ну, а пока, неплохо было бы вам и в самом деле перебраться в Сосновки, и я поеду с вами, дабы продолжить наблюдать князя.　

— Скажите, Генрих Карлович, есть ли надежда, что Николай Васильевич совершенно оправиться? — Решилась задать Марья мучающий её вопрос.　

— Надежда, ваше сиятельство, есть всегда, — Хоффманн грустно улыбнулся, разглядывая её сквозь стёкла очков. — Дело пойдёт на лад, коли сам больной страстно возжелает выздоровления, ежели у него появится цель, смысл, ради которого стоит жить.　

В словах пожилого немца Марье Филипповне почудился некий упрёк, но разве мало она делала для того, чтобы Nicolas поправился? Она, по сути, сделалась его сиделкой и неотлучно находилась при нём.　

— Пожалуй, я распоряжусь, чтобы начали готовиться к отъезду, — довольно сухо ответила княгиня обиженная словами Хоффмана. — Думаю, завтра после полудня мы сможем отправиться в путь.　

— Завтра после полудня я буду у вас со своим багажом, — откланялся Хоффманн.　

На другой день княжеский поезд выехал из столицы в загородное имение. Приближение весны ощущалось в самом воздухе, зимник местами подтаял, но всё же дороги оставались ещё вполне сносными, и путешествие вышло недолгим и приятным. Даже сам князь испытал оживление и душевный подъём при подъезде к родовой усадьбе.