Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия - Страница 149

— Не мне осуждать тебя, — Ирина Александровна покачала головой, глядя, как потускневшие голубые глаза княгини Куташевой наполняются слезами. — Разве я не ведаю о том, какая сердечная боль всё это время мучила тебя? Бедная моя, — она вздохнула, доставая из рукава ротонды носовой платок и протягивая его Марье.　

Княгиня Куташева промокнула глаза, зябко повела плечами, кутаясь в шерстяную шаль:　

— Я не виню Николя, нет, — всхлипнула она. — Всё моя гордыня. Мне хотелось, чтобы Андрей поехал за мной, заставил меня воротиться. Боюсь, я оказалась слишком самонадеянной и вот нынче до сей поры плачу за прошлые ошибки.　

— Знаешь, вина Ефимовского ничуть не меньше, — тихо отозвалась Ирина. — Думаешь у него гордости меньше, чем у тебя? Нет. Ничуть. A Nicolas? Разве нет его вины? Куташев всегда играл людьми. Я любила его, мы все его любили, пускай порой не принимали его поступков, и мне больно понимать, что его уже не вернуть, но это нисколько не умаляет тяжести его деяний. И я тоже виновата перед тобой. Это я рассказала Николя о ребёнке… Бог ему судья. Я лишь надеялась, что он примет правильное решение, но он только ещё больше запутал всё.　

— Что толку нынче говорить о том, чего нельзя переменить, — вздохнула Марья. — Нынче у меня иные заботы.　

— Борис мне рассказал о завещании, — помолчав некоторое время, промолвила Ирина, неверно истолковав слова подруги. — Nicolas не должен был поступать подобным образом.　

— Ничего удивительного, — горько Марья усмехнулась. — Он с самого начала знал, что Мишель не его сын, так зачем ему оставлять состоянию байстрюку?　

Княгиня Анненкова смущённо отвела взгляд. Она никак не могла понять, отчего Николай, зная истину, не порвал с Марьей? Безусловно, многие знали о его увлечении mademoiselle Ракитиной и общество, затаив дыхание, ждало развязки roman d'amour, но ведь так уже было, и не раз. Сколько наивных барышень, одураченных его обаянием, оплакивали после разбитое сердце. Впрочем, в том, что касалось Куташева, Ирина никогда не могла с уверенностью сказать, что знает причины его поступков. Может быть, он и в самом деле был влюблён?　

— Да, но это жестоко ставить тебя перед подобным выбором, — тихо добавила она после долгих размышлений.　

— Выбором? — Изумилась Марья Филипповна, очнувшись от глубоких раздумий. — Разве у меня был выбор?　

— Так ты не знала? — Пришёл черёд удивляться княгине Анненковой. — По условиям завещания, коли Ефимовский обвенчается с Софи, Мишель должен был унаследовать всё.　

— Так вот где собака зарыта! — Она недоверчиво покачала головой. — Признаться, я рада, что мне не пришлось выбирать, — Марья чуть заметно улыбнулась. — На моей совести довольно грехов, не хочу отягощать её ещё и эгоистичным выбором.　

— Андрей вернулся на службу, — поспешила между тем переменить тему разговора княгиня Анненкова.　

— Он писал мне о том, — Марья присела на нагретую солнцем мраморную скамью. — Он так близко, в Петербурге, всего лишь пятьдесят вёрст, но между нами не расстояние, а время. Я не знаю, где мне взять силы пережить ещё девять месяцев до окончания траура, — она не сдержала тяжёлого вздоха.　

— Господь посылает нам испытания, — Ирина присела рядом с ней и с улыбкой произнесла: — нет, я не осуждаю тебя. Я помню, ты сходила по нему с ума задолго до знакомства с Ники.　

— Так давно это было, — Марья сняла чёрный кружевной чепец, подставив лицо ещё тёплым солнечным лучам.　

— Ты можешь написать ему, я передам, — Ирина легко коснулась плеча княгини Куташевой.　

— Нет, я не стану писать. Так будет лучше, — отказалась Марья Филипповна.　

На другой день Анненковы отбыли в столицу, и Марья затосковала. Дабы занять себя хоть чем-нибудь, она распорядилась о том, чтобы мебель в покоях князя Куташева накрыли чехлами, а его личные вещи убрали на чердак. Прежде, чем выполнить её распоряжение, один из лакеев поспешил доложить о том Анне Кирилловне. Madame Олонская, оскорблённая подобным самоуправством со стороны молодой вдовы, тотчас поспешила высказать ей своё недовольство.　

— Не больно-то вы скорбите по усопшему, — заявила она с порога, не утруждая себя стуком в дверь.　

— Чем я вас прогневила? — Марья Филипповна удивлённо приподняла брови. — И в чём должна выражаться моя скорбь? Мне посыпать голову пеплом? Уйти в монастырь?　

— И полгода не прошло, а вы уже стремитесь искоренить даже всякую память о нём,　

— язвительно отозвалась Анна Кирилловна. — Видимо, тот факт, что его могилы здесь нет, вам только на руку.　

— Мне, право, удивительно слышать подобное от вас. Николя не вернуть, и мне так же, как и вам, тяжело от того, что захоронен он в чужой земле, но делать из усадьбы мавзолей совершенно ни к чему. Смею напомнить, что я ношу траур, не принимаю визитёров и сама не выезжаю, а потому считаю, что для соблюдения приличий этого вполне довольно, — не повышая голоса, ответила она.　

— Его смерть на вашей совести, — Анна Кирилловна поджала губы.　

Марья Филипповна поморщилась при этих словах. Неужели всякий раз ей станут напоминать о том?　

— Всем воздастся по их деяниям и поступкам, — вздохнула Марья. — Желаете оставить всё так, как оно есть — ваше право. Я уже давно не хозяйка в этом доме, — она махнула рукой.　

— О, как же я забыла о том, — пожилая дама закатила глаза. — Неужели вините Софи в том, что лишились состояния? Бедная девочка довольно настрадалась по вашей вине.　

Поистине, поведай ей поверенный обо всех условиях завещания, Марье было бы нелегко сделать выбор, и где-то в глубине души она даже испытывала благодарность к Софье, что она избавила её от душевных терзаний. Уже не единожды после того, как узнала, она задавалась вопросом, что ей дороже: собственное счастье или будущее Мишеля, и, видит Бог, не могла дать однозначного ответа.　

После того, как madame Олонская ушла, Марья забралась с ногами на кушетку и прислонилась лбом к холодному оконному стеклу. То ли это осень так действовала на неё, то ли обида подтачивала изнутри душевные силы, но, оставшись в одиночестве, она уже не могла сдерживаться и горько разрыдалась, утирая слёзы ладонями. Она часто плакала в последнее время. Марья устала от одиночества, скрытной враждебности, устала от напряжения, от которого, казалось, звенит воздух в самом доме. "Невыносимо", — поникли хрупкие плечи. — "Не могу более так"!　

Решение пришло внезапно. Никто не заставляет её оставаться в Сосновках, где каждый вдох даётся с трудом, ей просто надобно уехать из усадьбы и избавиться от гнетущей тяжести старого дома.　

— Милка! — Марья Филипповна вытерла мокрые щёки и велела, как только горничная ступила на порог: — собирай вещи, в Ракитино поедем!　

Сборы в дальнюю дорогу отвлекли княгиню от горестных дум. Изысканные туалеты, пошитые, дабы пленять столичный свет, остались висеть на вешалках в гардеробной. В багаж Милка уложила лишь несколько платьев, выбранных хозяйкой за строгость кроя и невзрачные тёмные оттенки. Не взяла Марья и драгоценности, которые дарил ей супруг за время недолгого замужества. Фамильные бриллианты Куташевых даже в неярком свете свечи сверкали на чёрном бархате шкатулки, словно звёзды на ночном небосклоне. Полюбовавшись дивным творением, Марья решительно захлопнула крышку и велела Милке отдать драгоценности Софье Васильевне.　

Визит княжны Куташевой после этого её нисколько не удивил. Спросив позволения войти, Софья прошагала к туалетному столику и с громким стуком поставила шкатулку на гладкую полированную поверхность.　

— Мой брат решил, что это отныне принадлежит вам, и оспаривать его волю я не собираюсь, — хмуро бросила девушка.　

— Это фамильные драгоценности, Софи, — как можно мягче заметила Марья. — Они принадлежали вашей матушке, вы должны владеть ими, а не я.　

— Отчего вдруг подобная щедрость? — Mademoiselle Куташева прищурилась.　

В это мгновение она столь сильно походила на своего старшего брата, что у Марьи Филипповны даже дыхание перехватило.