Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия - Страница 155

Молчание Андрея чересчур затянулось, и Борис, догадываясь, о чём тот желал говорить, первым начал беседу, которая могла закончиться, как полным примирением, так и серьёзной размолвкой.　

Анненков слыл опытным дипломатом и, наверное, именно потому ему не раз предлагали представлять интересы Российской империи заграницей, но Борис всегда отказывался от столь высокой чести, хотя довольно часто и охотно оказывал услуги подобного рода в частной жизни, принимая у себя послов и консулов иностранных держав. Используя весь свой дипломатический дар, он осторожно начал беседу, желая убедиться в верности своих подозрений:　

— Боюсь даже предположить, чем вызван столь скорый твой приезд из Варшавы, хотя должен заметить, что рад твоему возвращению, — он чуть заметно улыбнулся, устраиваясь в кресле поудобнее.　

— Я встретил Куташева, — без всяких предисловий ответил Андрей, присаживаясь на край письменного стола и складывая руки на груди.　

— Я предполагал, что такое возможно, — вздохнул Борис. — Ну, и как ты его нашёл? Он оправился от ранения?　

— Вполне, хотя некоторые следы болезни всё ещё заметны, — мрачно отозвался Ефимовский. — Ты не находишь, что задуманная им авантюра совершенно дурного толка? Это уже не шутка и не шалость, — раздражённо продолжил он. — И меня крайне удивляет, что, будучи посвящённым, ты продолжал разыгрывать передо мной роль неутешного друга.　

— Не знаю, что и сказать в своё оправдание, — ответил Борис с мягкой извиняющейся улыбкой на устах. — Ты позволишь? — Он устремил взгляд светло-голубых глаз на графа, доставая из кармана сюртука трубку и кисет, что свидетельствовало о сильном душевном волнении.　

Андрей молча кивнул. Пока Анненков набивал и раскуривал трубку, они оба молчали. Откинувшись на спинку кресла, Борис закрыл глаза, выпустил колечко дыма и только после того заговорил.　

— Когда Nicolas поведал мне свой сумасшедший замысел, я был точно также возмущён им, как ты теперь, но он сумел меня убедить, что иного выхода не существует. Конечно, он мог бы мириться с тем, что ты прелюбодействуешь с его женой и закрыть на это глаза, но Марья Филипповна не считала нужным скрывать свою сердечную склонность к тебе, и рано или поздно ваша aventure amoureuse {любовная интрижка), стала бы всеобщим достоянием. Тогда он вынужден был бы принять некоторые меры, защищающие его честь и достоинство, либо смириться со званием рогоносца.　

Ефимовский закрыл глаза и глубоко вздохнул. Когда Борис только начал свою речь и прямо заговорил о преступной связи Андрея и княгини Куташевой, граф хотел возразить, но спокойный ровный тон, коим говорил Анненков, не осуждая и не порицая, заставил его подавить в себе слова возражения и дослушать до конца. Конечно, Борис был прав во всём, и Андрей невольно представил себя в двадцати шагах от Николая с пистолетом в руке. Ефимовский вздрогнул, отогнав видение. Он совершенно уверенно мог сказать, что, будучи виновным во всём, не осмелился бы выстрелить и скорее всего был бы убит, потому как Nicolas всегда отменно стрелял и вряд ли промахнулся бы со столь небольшого расстояния, ежели только нарочно.　

Потому как побледнело лицо Андрея, Анненков тотчас догадался о тех мыслях, что посетили его растерянного друга.　

— Один из вас должен был отступиться, — тихо промолвил он, с досадой глядя на погасшую трубку. — Даже ежели бы ты смог обуздать свои чувства и отказаться от Мари, то несчастными стали бы вы все трое…　

— Желаешь сказать, что он только ради меня затеял всё это? — Ефимовский недоверчиво усмехнулся.　

— Не только. Полагаю, Nicolas предвидел катастрофу, которой закончился бы его брак с Мари, а потому решил, что его "смерть" разом разрешит все возникшие затруднения. Мы долго говорили обо всём накануне его отъезда в Европу.　

— Я не могу жениться на ей, — глядя невидящим взглядом поверх головы Анненкова на портрет своего отца на стене, отозвался Андрей. — Зная, что её муж жив, я не могу… это преступно, Mon cher ami.　

— Безусловно, только тебе принимать решение, — Борис покачал головой, — и тебе придётся сказать Мари, что ты отказываешься от неё.　

— Я не отказываюсь, — горячо возразил Андрей. — Мои чувства к Марье Филипповне нисколько не изменились, но надобно, дабы всё совершилось законным путём, без подлога и обмана.　

— Ты говоришь о разводе? — Огорчённо спросил Анненков.　

Андрей кивнул:　

— У меня было время подумать. Надобно подать прошение в Синод и…　

— И попутно обличить во лжи уважаемого человека Генриха Карловича Хоффманна, раскрыть доверенную тебе Куташевым тайну и выставить на всеобщее посмешище женщину, которую, как ты сам только что утверждал, любишь всем сердцем, — перебил его Борис.　

— Я не вижу иного выхода, — Ефимовский тяжело вздохнул, — и не думаю, что разразиться скандал.　

— Сколько раз тебе самому доводилось выслушивать сплетни о покинутых жёнах, мужья, которые предпочли в открытую жить со своими любовницами? Ты хоть раз слышал, чтобы кто-нибудь пожалел несчастных женщин? Нет, они всегда подвергались насмешкам и порицанию, молва искала в них изъяны, не думая, что вся их беда состояла лишь в том, что они вышли замуж за презренное ничтожество, которое считало возможным попирать священные обеты, произнесённые перед лицом Всевышнего у алтаря. Неужели ты думаешь, что это общество пощадит княгиню Куташеву? Дело с разводом может затянуться на долгие годы и служить бесконечным источником пищи для сплетников. Такой участи ты желаешь для той, которую любишь? Ты думаешь, что способен оградить её?　

Высказав свои соображения, Анненков умолк, ожидая ответа. Ефимовский тоже молчал, осмысливая сказанное Борисом.　

— Желаешь сказать, что Nicolas презренное ничтожество? — Усмехнулся он.　

— Нет, я никогда не говорил так о нём и не скажу, — возразил Анненков. — Более того, надобно иметь немалое мужество, дабы отказаться от того, что его по праву. Nicolas совершил чудовищную ошибку, заключив ради собственной выгоды насильственный брак с женщиной, которая его почти ненавидела. Своим поступком он причинил тебе боль, ваша дружба не выдержала этого испытания и оказалась разрушена. Он лишь попытался исправить то, что натворил, и ежели бы случай не свёл вас в Варшаве лицом к лицу, ты бы никогда о том не узнал. Я повторю, тебе принимать решение, Andre, но помни, к каким последствия может привести твой выбор. Я понимаю и уважаю твои принципы, и ежели ты не готов поступиться ими, то тогда тебе лучше отказаться от Марьи Филипповны и постараться забыть о ней. Уверен, что Мари сумеет с достоинством принять и этот удар, у неё куда больше силы духа, чем то может показаться на первый взгляд.　

Андрей сжал ладонями виски и с тихим стоном опустился в кресло.　

— Ты говоришь ужасные вещи, — прошептал он. — Я не могу отказаться от неё, все мои помыслы только о ней. Это всё равно, что сердце вырвать из груди. Но не могу смириться и с тем, что наша жизнь с ней будет омрачена гнусной ложью от начала и до конца. Мне страшно даже подумать о том, что обман раскроется. Я знаю истину, ты знаешь, Хоффманн, но даже не это страшит меня более всего…　

— Страшишься упасть с пьедестала? — Борис вздохнул.　

— Что может быть страшнее, чем потерять уважение к самому себе? — Ефимовский поднял голову, всматриваясь пристальным взглядом в лицо друга.　

— Возможно, после того, что я тебе скажу, один мой вид вызовет в тебе неприязнь, — тихо обронил Борис. — Ты никогда не думал, что ты слишком возгордился своей добродетелью, Andre? Ведь отчасти в своих бедах повинен ты сам. Считая Марью Филипповну виновницей смерти своего брата, ты осудил её, не дав себе труда разобраться во всём, а меж тем вся её вина состояла лишь в том, что она позволила себе легкомысленно увлечься чужим женихом, за что и была жестоко наказана. Ты слишком строго судишь поступки других людей, в то время как сам ничуть не лучше любого из нас. Вспомни, что ты мне рассказывал о своей службе на Кавказе. Твоё высокомерие и гордость стоили жизней вверенных тебе людей. Из-за своей гордости ты отпустил наивную и доверчивую барышню, прекрасно понимая, какие последствия может иметь её грехопадение, случившееся отчасти и по твоей вине, ибо ты не сумел обуздать собственные страсти и взял то, что тебе предложили, а после ещё и обвинил Мари в том, что она намеренно завлекала тебя в ловушку. Даже нынче, признаваясь в своих чувствах к ней, ты продолжаешь считать её ниже себя, а между тем, я готов поручиться, что ежели ей станет известно о том, что Nicolas жив, она сама откажется от тебя. Подумай, какую муку ты причинишь ей, открыв эту тайну.