Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия - Страница 79

— Неужели сожалеете о том? — поинтересовался Ефимовский, так и не притронувшись к ужину.

Андрей только время от времени подносил к губам стакан с вином и отпивал по маленькому глотку.

— Безмерно. До сей поры в подобной низости замечен не был и девиц не компрометировал. Но раз вы сватались к Марье Филипповне, стало быть, с ней всё хорошо? — спросил он.

— Да, с Марьей Филипповной всё хорошо, — задумчиво молвил Андрей. — Господи, любила ли она Мишеля хоть немного, раз ему пришлось заплатить столь высокую цену за своё увлечение?

— Думаю, да. Знаю только, что ваш брат был помолвлен с княжной Урусовой. Видимо, опасаясь разрыва помолвки, Илья Сергеевич затеял эту интригу. Коли бы Марья Филипповна не испытывала к вашему брату никаких чувств, у князя не возникло бы даже мысли опорочить девицу в глазах жениха его сестры.

— Весьма изощрённый способ сохранить помолвку, — отозвался Андрей.

— Я не желал убивать вашего брата, Андрей Петрович. Сам не могу понять, как то получилось. Намеревался выстрелить в воздух над его головой…

— Довольно о том. Что нынче ворошить прошлое, — глубоко вздохнул Ефимовский, стараясь сохранить самообладание.

— Я понимаю вас, — с трудом поднялся из-за стола Карташевский и потянулся за костылями, стоявшими у стены. — Вынужден оставить вас, мне поутру рано выезжать.

Андрей понимал, что он сказал о том, что должен идти, дабы только сохранить лицо, ибо, зная теперь обо всём, что их связывало, догадывался о нежелании самого Андрея продлить встречу. Оставшись один, граф расплатился за ужин и поднялся в свои комнаты.

Нашлись все недостающие кусочки мозаики и сложились в весьма неприглядную картину. Ему вспомнилось, как он сам едва не оскандалил Марью Филипповну на весь Петербург. Он возненавидел её, наслушавшись россказней князя Урусова, а оказалось, что, в сущности, вина её состояла только в том, что она позволила Мишелю ухаживать за собой, зная, что он помолвлен с другой. Гнетущей тяжестью легло на сердце осознание гадости собственного поступка. Становилась понятна настороженность Марьи в отношениях с ним, её нежелание ответить согласием на его сватовство, тем более что предложение было сделано в оскорбительной манере.

Голова нестерпимо болела от обилия новшеств, с которыми ему пришлось столкнуться на новом месте службы, а поутру, всё должно было начаться сызнова. За весь день у него не было ни единой свободной минутки, дабы предаваться размышлениям о Марье Филипповне, но разговор с Карташевским вернул его к мыслям о ней. Всё, что ему оставалось это написать mademoiselle Ракитиной и попытаться объясниться. Задача оказалась не из лёгких. Как же мучительно было подбирать слова, дабы передать с их помощью всю глубину сожалений по поводу столь поспешно и неверно принятого решения. Он несколько раз начинал письмо, но перечитав первые строки, в сердцах перечёркивал написанное и начинал сызнова. Как же трудно, оказалось, признаться в собственных чувствах, пусть и не воочию, а на бумаге. Как передать всю ту тоску, что всякий раз сжимала сердце, когда он думал о ней. Как же трудно было написать:

"Машенька, мой дивный ангел, простите ли Вы когда-нибудь мне мои заблуждения? Я долгое время жил в плену иллюзии и не понимал, сколь много Вы значите для меня. Я винил Вас в том, что случилось с Мишелем, считал легкомысленной кокоткой, потому старательно пытался избавиться от того чувства, что поселилось в моём сердце со дня нашей первой встречи. Я знаю, мне нет прощения и оправданий, потому, как я не смог без постороннего вмешательства понять всю глубину того обмана, что окружал Вас.

Я знаю, что обидел Вас, умолчав о своих чувствах. Может быть, нынче поздно, но я всё же напишу. Я люблю Вас. Вдали от Вас меня неотступно преследуют сожаления о том счастье, которого я сам себя лишил, оступившись, не попытавшись удержать Вас подле себя. Всё, что я могу нынче — это смиренно просить Вас о прощении и умолять дождаться моего возвращения. Ежели та дивная ночь, что Вы провели в моих объятьях, имела последствия, прошу, сообщите мне о том, и я непременно изыщу способ вернуться к Вам. Ваш А.Е.".

Закончив письмо к Марье Филипповне, Андрей написал князю Куташеву. На долгое и пространное послание у него просто не осталось сил. Потому он кратко изложил последние события, описал своё новое место службы, посетовав на то, что мало что смыслит в обязанностях штабного адъютанта, и выразил надежду на то, что всё, может быть, ещё переменится, и ему найдётся место службы подальше от штаба. В письме он ни словом не помянул Марью Филипповну, хотя соблазн попросить Николая написать ему о том, как проводит время в столице mademoiselle Ракитина, был слишком велик.

Утро князя Куташева началось обыкновенно, с чашки кофе, за которой последовала короткая прогулка, на пользу здоровью. Проходя по набережной Фонтанки мимо особняка Ракитиных, Николай чуть замедлил шаг, бросив быстрый взгляд на фасад дома. Его игра в кошки-мышки с Марьей Филипповной весьма затянулась, к тому же он так и не смог решить кто из них кошка, а кто мышка. Сложившаяся ситуация его одновременно и забавляла, и сбивала с толку.

Заметив, как в окне второго этажа колыхнулась кисейная занавеска, Куташев ускорил шаг. Может быть, он и не случайно выбрал для прогулки сей маршрут, но вовсе не желал, дабы mademoiselle Ракитина решила будто он, изнемогая от неразделённых чувств, проводит время под её окнами в надежде на один благосклонный взгляд.

Вернувшись домой и желая отвлечься от мыслей о Марье Филипповне, Николай расположился в библиотеке, дабы, наконец, осмотреть вчерашнее приобретение для своей коллекции. Доставленный ему фолиант редкого издания "Дон Кихот Ламанчский" Мигеля де Сервантеса, выпущенного в Валенсии, датировался семнадцатым веком. Несмотря на то, что сие издание являлось весьма ценным, вид оно имело довольно потрёпанный и явно нуждалось в реставрации. Бережно переворачивая пожелтевшие страницы, Куташев до того увлёкся, что не заметил, как вошла Софья.

Княжна прошлась вдоль книжных шкафов, пробежалась взглядом по корешкам книг и, не найдя ничего примечательного для себя, взяла со стола последний номер "Вестника Европы". Софья расположилась в кресле у окна и раскрыла журнал посередине. Перелистывая страницы, она то и дело шумно вздыхала, чем, наконец, привлекла внимание брата. Понимая, что сестра не просто так нарушила его уединение и, скорее всего, пришла за советом, Николай закрыл книгу и убрал её в ящик стола.

— Софи, — позвал он её, — ты что-то желала мне сказать? — откинулся на спинку кресла Куташев.

— Вчера я была с визитом у княгини Анненковой, — тихо начала Софья.

— И? — выгнул бровь Николай.

— Гостей было немного. Дамы в основном говорили о тебе и о Марье Филипповне.

Куташев вздохнул:

— К чему ты клонишь, Сонечка? Говори уж прямо.

— Куда уж более прямо, Ники? У тебя в полку ещё не делают ставки на то, как скоро ты сделаешь ей предложение? Обыкновенно твои увлечения заканчиваются куда быстрее и без лишних толков.

Николай усмехнулся, поднялся с кресла и прошёлся по комнате, заложив руки за спину.

— Не поверишь, но нынче утром я и сам над этим думал, — отозвался он.

— Думал над тем, чтобы посвататься? — удивилась Софья.

— Не сделать ли самому ставку. Шучу, — беззаботно пояснил князь на недоуменный взгляд сестры. — В любом случае сию комедию пора заканчивать.

— И что ты намерен предпринять? — полюбопытствовала Софья, закрыв журнал.

Куташев не ответил, лишь чуть заметно улыбнулся.

— О, нет, Ники! — подскочила с кресла княжна. — Ты ведь не намерен жениться на ней?! Скажи, что это не так!

— Отчего тебя это так тревожит, Соня? Твоя жизнь никак не переменится. Ты сама говоришь, что по столице уже вовсю гуляют слухи о моей грядущей женитьбе, так отчего бы и не потешить свет?

— Но ты ведь не любишь её, или я ошибаюсь… — во все глаза глядя на брата, тихо промолвила mademoiselle Куташева.