Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия - Страница 88

Чувствуя, что задыхается, Марья тихо шепнула на ухо Николаю, что желала бы выйти на свежий воздух. Занятый разговором с соседом по столу, Куташев рассеянно кивнул, и новоиспечённая княгиня поспешила оставить шумное застолье.

Из-за духоты высокие французские окна, выходящие на террасу во дворе особняка, были приоткрыты. Повинуясь едва заметному знаку барыни, лакей поспешил подать ей тёплую шерстяную шаль, концы которой свисали почти до самого пола. Набросив её на плечи, Марья выскользнула на улицу и уставилась тоскливым взглядом на алые всполохи догорающего в небесах заката.

Деревья простирали к холодным зимним небесам голые чёрные ветки, подтаявший днём на дорожках снег превратился в грязный серый лёд. Холодно и пусто, прямо, как у неё в душе. Её чуткий слух уловил скрип створки французского окна за спиной и чьи-то почти бесшумные шаги. Вздохнув, оттого, что столь желанное ею одиночество, оказалось нарушенным, княгиня Куташева нехотя обернулась.

— Я так и не имел возможности лично поздравить вас, Марья Филипповна, — с мягкой улыбкой на устах обратился к ней князь Урусов.

— Как же давно мы не виделись с вами, Илья Сергеевич, — протянула руку для традиционного приветствия Марья.

Прикоснувшись губами к тыльной стороне её ладони, Урусов остановился подле новобрачной, повернувшись лицом к багровому солнцу, в обрамлении лиловых облаков, медленно опускающемуся за крыши близлежащих домов.

— Вы счастливы, Мари? — тихо спросил он, не глядя на неё.

Марья сначала хотела сказать что-нибудь язвительное и колкое в ответ, но мельком глянув на точёный профиль, передумала и лишь тяжело вздохнула.

— Я так и думал, — тихо заметил Илья Сергеевич. — Отчего вы согласились на его предложение? — позволил он себе совершенно бестактный вопрос.

Марья усмехнулась. Будь на его месте кто-нибудь другой, она не стала бы утруждать себя ответом.

— Я устала ждать, — тихо ответила она.

— Ждать чего? — резко обернулся Илья. — Любви?

— Именно, Илья Сергеевич. Я более не верю в то, что она вообще существует.

— Вам разбили сердце, Mon ange, (ангел мой), но вы совершили ошибку, которая, боюсь, дорого вам обойдётся. Отчего вы отказали мне? Всё могло бы быть иначе, но вам захотелось в Петербург, блистать, пленять. Вы — наивная провинциалка, Мари. Вы думали Ефимовский сделает вам предложение? Он птица больно высокого полёта и вам не пара.

— Не говорите так о нём, — отвела взгляд Марья. — Его вины ни в чём нет. Я сама придумала себе то, чего не было на самом деле.

Урусов покачал головой.

— Я и сейчас вас люблю, несмотря на все ваши глупые выходки, Мари.

— Вы забываетесь, Илья Сергеевич. Мой брат помолвлен с вашей сестрой. Вскоре и вы станете мне братом.

Илья Сергеевич глубоко вдохнул морозный февральский воздух, сложив руки на груди:

— Во истину, неисповедимы пути Господни. Ежели три года назад вы бы ответили мне согласием…

— То, возможно, мой отец был бы всё ещё жив и Мишель тоже, — перебила его Марья.

При упоминании Соколинского Урусов несколько стушевался. Почти три года минуло, а чувство вины и по сей день камнем лежало на сердце. Оба умолкли. Слишком многое ныне разделяло их, и тем более странным для Марьи было осознавать, что Урусов ей куда ближе и роднее, чем человек, нынче ставший её супругом. Может быть, это оттого, что людей сближает не только симпатия, испытываемая друг к другу, но и чувства совершенно противоположные. Хотя, нынче, положа руку на сердце, она могла с уверенностью говорить о том, что не испытывала более ненависти к человеку, которого ранее винила во всех своих злоключениях.

Урусов собирался ещё что-то сказать, но появление на террасе Сержа не позволило ему продолжить задушевную беседу с бывшей соседкой по имению.

— Мари, вам пора ехать, — хмуро бросил Сергей Филиппович, недовольный тем, что сестра позволила себе уединиться с человеком, который не так давно добивался её благосклонности всеми доступными ему средствами.

— Прощайте, Илья Сергеевич, — чуть заметно улыбнулась Марья, протягивая ему правую руку, на безымянном пальце которой тускло поблёскивал тонкий ободок обручального кольца.

— Прощайте, Марья Филипповна, — поднёс к губам тонкие пальцы князь Урусов. — Дай Бог вам счастья, Мари.

Марья промолчала в ответ, лишь коротко кивнула и покинула террасу.

Имение Куташевых Сосновки отстояло от Петербурга в пятидесяти вёрстах и, по словам Николая, к полуночи они должны будут добраться до усадьбы. Все вещи новоиспечённой княгини были уложены в дорожные сундуки ещё с прошлого вечера. Марья Филипповна пожелала забрать с собой личную горничную, а Куташев не стал противиться желанию молодой супруги. Милка рассеянно глазела по сторонам и топталась на одном месте, пытаясь согреться, пока трое лакеев спешно перетаскивали багаж и крепили его к задку поставленного на полозья экипажа.

Наконец, всё уложили, и пришла пора трогаться в путь. Милка тяжело вздохнула и покорно забралась в лёгкие сани вместе с камердинером князя. Она сердито зыркнула чёрными глазищами в ответ на приветливую улыбку княжеского слуги и натянула повыше меховую полость. Мороз к вечеру крепчал, и девушке страсть, как не хотелось ехать в ночь по холоду в чужую незнакомую усадьбу.

Милка оглянулась, когда послышались весёлые голоса господ, вышедших проводить молодую чету. Марья Филипповна рука об руку с князем сошли с крыльца. Куташев сам распахнул дверцу экипажа перед молодой супругой и помог ей забраться внутрь.

— А, хороша у нас барыня! — подмигнул Милке камердинер князя.

— Барыня? — вопросительно выгнула бровь Милка. — Ах, ну, да. Нынче барыня уж, — кивнула девушка. — А далече ехать-то? — решила она поддержать разговор.

— Да, не, — лихо заломил шапку на затылок улыбчивый паренёк. — Небо ясное, луна вона как светит, быстро доедем. А тебя звать-то как? — поинтересовался он.

— Мила, — смущённо опустила ресницы горничная княгини.

— А меня Стёпкою кличут, — представился её попутчик.

— Хорош уже языком трепать, — сердито проворчал возница, устраиваясь на облучке.

Резво взяла с места четвёрка гнедых, впряжённая в княжеский экипаж, а за ней последовала и тройка с прислугой. Гнетущая тишина повисла внутри княжеского возка. Марья отвернулась к оконцу и глядела в него до тех пор, пока не скрылись из виду последние фонари Петербурга. Тьма сгустилась за стеклом, и стало уже невозможно что-либо разглядеть.

— Зачем вам нужен был весь этот фарс? — не глядя на супруга поинтересовалась Марья Филипповна.

Куташев промолчал.

— Что же вы молчите, Nicolas? — нарочито громко продолжила новоиспечённая княгиня. — Вы ведь не любите меня.

— Право слово, Мари. Довольно! — раздражённо отозвался Куташев. — Вы сделали всё, чтобы это брак состоялся, а нынче изображаете недовольство.

— Ежели бы я хоть на мгновение могла представить себе, что вы такой…

— Какой? — насмешливо отозвался Куташев.

— Бесчувственный, — буркнула Марья и отвернулась.

— Бесчувственный? — протянул Куташев. — А вам бы хотелось видеть меня у своих ног?

— Неужели желать того, чтобы человек, с которым отныне связана на всю жизнь любил меня — это так много? — тихо отозвалась Марья Филипповна.

— Любовь надобно заслужить, ma сherie. Вы желаете любви, а сами никогда никого не любили. Впрочем, я неверно выразился. Вы всегда любили только одного человека, и этот человек — вы сами, Мари.

— Вы заблуждаетесь, Nicolas…

— Разве? — перебил её Куташев. — Видимо ваша память чересчур коротка. Ваше стремление сделаться центром мироздания, видеть у своих ног всякого, кто попал вам на глаза, однажды уже стало причиной трагедии.

— Я не понимаю, о чём вы толкуете, Nicolas, — отвернулась Марья.

Ухватив её за руку, Куташев принудил её вновь повернуться к нему лицом.

— Вы всё понимаете, Мари. Вы знаете, о чём я говорю, но, видимо, совести в вас совсем нет, коли вы очевидное признать не желаете.