Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия - Страница 98

— Ничего со мной не случится, — отрезала Марья. — В Полесье поедем, к Сержу.

— Так на свадьбу всё одно не поспеем, — вздохнула Милка, взяв в руки поднос.

Марья Филипповна закрыла лицо руками.

— Ах, да свадьба, — вздохнула она. — Со всеми своими горестями она и позабыла, что менее, чем через седмицу её брат должен обвенчаться с княжной Урусовой. — Стало быть, в Ракитино поедем. Это моё имение, и никто меня оттуда не выгонит, — поднялась она на ноги и направилась в гардеробную.

— Как прикажете, барыня, — присела в книксене Милка и, плечом придерживая дверь, выскользнула в коридор.

Однако покинуть особняк Куташевых на Мойке незамеченной у Марьи Филипповны не вышло. Поначалу она ждала, что супруг отправится на службу, но Милка, укладывая вещи в сундук, обмолвилась, что барин нынче никуда не собирался и велел всем посетителям говорить, что никого не принимает. Откладывать отъезд княгиня Куташева не стала и после полудня велела подать экипаж, о чём незамедлительно доложили князю. С Николаем Марья Филипповна столкнулась на лестнице.

— Мне сказали, что вы намерены оставить меня, — преградил ей дорогу Куташев.

— Моё общество вам явно в тягость, — парировала Марья, собираясь обойти супруга.

— Довольно детских выходок, — ухватил её за руку Куташев, принуждая остановиться.

Стараясь вырвать руку из его цепких пальцев, Марья оступилась и тихо вскрикнула от невыносимой боли, пронзившей лодыжку. От неожиданности Николай разжал пальцы, отпуская жену. До конца лестницы оставалось не более пяти ступеней, но и того оказалось довольно, дабы Марья падая сильно ударилась головой о перила.

В мгновение ока Куташев оказался внизу подле жены и без видимых усилий поднял на руки безвольно обмякшее тело.

— Отошли за доктором кого-нибудь! — выкрикнул он, заметив опешившего у входных дверей дворецкого.

Не прошло и часа, как семейный доктор Куташевых прибыл по вызову, но Николаю казалось, что прошла целая вечность с того момента, как он с женой на руках поднялся в собственную спальню. Не скрывая тревоги, он расхаживал из угла в угол время от времени прислушиваясь к тому, что происходит за закрытыми дверями. Наконец, доктор вышел из комнаты и плотно прикрыл за собою двери.

— Жизни вашей супруги ничего не угрожает, Николай Васильевич, — начал он, оглянувшись на двери. — Некоторое время ей придётся оставаться в постели, дабы не напрягать больную ногу, опухоль вскоре спадёт, надобно только прикладывать холодные компрессы почаще, — продолжил он.

— А ребёнок? С ним всё в порядке? — тихо осведомился князь.

— Об этом я и хотел с вами поговорить, — вздохнул пожилой человек. — Николай Васильевич, ваше сиятельство, я довольно давно состою при вашей семье и кому, как не мне знать всё о состоянии здоровья всех её членов.

— Говорите прямо, Генрих Карлович, — насупился Куташев.

— Прямо? — дотронулся до аккуратно подстриженной седой бородки пожилой немец. — Что ж, извольте. Вас водят за нос, Николай Васильевич. Болезнь, что вы перенесли в юности, не оставила вам никаких шансов стать отцом. Вы понимаете, что я хочу вам сказать?

— Вполне. Но после смерти моих родителей о том известно только мне и вам. Не так ли? — сложил руки на груди Куташев.

— Совершенно верно, но тогда…

— Поверьте, мне известно о том, кто отец ребёнка, и я знал о том до женитьбы. Кому, как не вам знать, что чудес в нашей жизни, увы, не бывает, и у меня нет иного способа обзавестись наследником.

— Вы, безусловно, правы, ваше сиятельство, но коли родится девочка? — обескураженно поинтересовался доктор, в волнении потирая маленькие сухонькие ладони. — Да и потом… сроки, — пожал он узкими плечами.

— Я стану молиться о том, дабы родился мальчик, — улыбнулся уголками губ Николай. — А когда придёт время, вы скажете, что дитя родилось раньше срока.

— Тогда я бы рекомендовал вашей супруге не вставать с постели до самых родов, — тихо заметил Генрих Карлович. — Сегодняшнее падение с лестницы… Вы ведь были рядом, когда это случилось, и я подумал…

— Сегодняшний случай — досадное недоразумение, — перебил его Николай, нахмурив густые тёмные брови.

— Да, конечно, я понимаю. Простите, что заподозрил вас… — стушевался пожилой человек. — Вашей жене необходим покой, коли желаете, я мог бы порекомендовать хорошую сиделку.

— Благодарю, но, надеюсь, услуги сиделки нам не понадобятся. В доме достаточно прислуги, дабы любой каприз или пожелание моей супруги тотчас было исполнено, — возразил Николай.

— Как пожелаете, ваше сиятельство, — откланялся доктор.

То, что Генрих Карлович, человек знавший его с пелёнок, заподозрил в столь низком поступке стало для Куташева неприятным откровением. Стараясь не выказать, сколь сильно уязвлён, князь проводил семейного врача до вестибюля и вернулся в спальню, где его жена спала после того, как приняла успокоительное.

Устроившись в кресле у постели, Николай велел лакею принести почту из кабинета, дабы скоротать время до того момента, пока Марья проснётся. Разбирая корреспонденцию, он откладывал в сторону приглашения на различные рауты с тем, чтобы позднее написать вежливый отказ. Появляться в свете без молодой супруги, коли она нынче пребывает в столице, Куташев посчитал излишним. Довольно и тех кривотолков, что уже гуляли по столичным гостиным, благодаря его не слишком разумному поведению после женитьбы. Среди последних писем обнаружилось одно из Тифлиса. Куташев долго не решался вскрыть конверт, гадая о том, что мог написать Андрей в ответ на его послание. Смеркалось. Лакей бесшумно вошёл и зажёг свечи в канделябре. Глядя на пламя свечи, Николай, пребывая в каком-то странном оцепенении, поднёс запечатанный конверт к ровно горящему огоньку, но, опомнившись, отдёрнул руку в тот самый момент, когда уголок успел заняться по краю красными искрами. Тихо чертыхаясь, князь пальцами погасил тлеющую бумагу и надорвал край обуглившегося конверта. Письмо Ефимовского оказалось довольно пространным. Андрей писал, о нравах, царящих в Тифлисе, и, в частности, в штабе главноуправляющего, о холодной и унылой зиме и ни слова о Марье. С присущей ему иронией Ефимовский описывал собственное положение адъютанта, сетуя на скуку гарнизонной жизни. Всё послание было выдержано в ровном дружелюбном тоне, но между строк легко читалась тоска по Петербургу, по безвозвратно ушедшим дням, когда их троих: Куташева, Анненкова и самого Андрея связывали, казалось бы, нерушимые узы дружбы. Стало быть, письмо было написано до того, как Ефимовский получил известие о женитьбе Николая на mademoiselle Ракитиной. Куташев устало провёл ладонями по лицу, да так и замер, не отнимая рук от лица. Не в первый раз его одолевали сомнения. Что ежели он ошибся, и Марья Филипповна вовсе не пыталась опорочить доброе имя Андрея в светских кругах Петербурга. Ведь ему так и не довелось услышать ничего скандального о нём. Марья пошевелилась и тихо застонала, очевидно, потревожив больную ногу.

— Мари, — склонился к постели Николай.

Голубые очи, затуманенные сном, открылись. Взгляд Марьи приобрёл осмысленно выражение. Румянец смущения окрасил бледные щеки.

— Nicolas, зачем вы здесь? — предприняла она попытку сесть в кровати.

— Ждал, когда вы проснётесь, — невозмутимо ответил Николай. — Как вы себя чувствуете?

— Голова кружится, — пожаловалась Марья.

— Вот видите, к чему привели ваши капризы, — попенял ей Куташев. — Доктор осмотрел вас и настоятельно рекомендовал оставаться в постели.

— Вероятно, сожалеете, что я не свернула себе шею, упав с лестницы, — усмехнулась Марья.

— Вижу, ваш сарказм снова при вас, стало быть, вашей жизни, в самом деле, ничего не угрожает, — улыбнулся Куташев.

В двери тихо поскрёбся лакей.

— Ваше сиятельство, — заглянул он, получив разрешение войти, — Софья Васильевна с Анной Кирилловной пожаловали, — доложил слуга.

— Час от часу не легче, — нахмурился Куташев. — Вынужден оставить вас, ma сherie, — поднялся он с кресла и направился к двери.