Выбери любимый жанр

Синее привидение (Преступления Серебряного века. Том I) - Спасский Б. - Страница 8


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

8

— Обвиним в изнасиловании.

— Тогда скажут, что его не было, так как преступник имел в виду труп. Я уже не беру другую сторону дела: Нина Бахрушина должна благодарить сторожа за спасение ее жизни.

— Что же нам делать?

Прокурор безнадежно развел руками.

Сергей Соломин

КАК УБИВАЮТ?

I

— Главное: помните, что вы не имели никакого намерения убить и для этой цели не доставали револьвера. Оружие вы носили по привычке… ну, хоть потому, что живете за городом и часто возвращаетесь ночью. С Пискуновым вы встретились случайно, отвели его в сторону, чтобы объясниться. Он отвечал вам дерзко, вызывающе, а вы под влиянием аффекта выхватили револьвер и стреляли в упор.

Так учил адвокат Бобровского, убившего любовника своей жены.

Бобровскому были разрешены свидания в тюремной камере с защитником Вересковым, еще только начавшим адвокатскую карьеру и ухватившимся обеими руками за дело, нашумевшее в газетах.

Защитить Вересков вызвался даром, да и нечем было заплатить Бобровскому, еле сводившему концы с концами при неустанном тяжелом труде. Неудачный инженер, он зарабатывал средства к жизни составлением популярно-научных брошюр и сейчас в тюрьме корпел над книжкой по воздухоплаванию, чтобы доставить жене Зиночке и маленькому сыну сто рублей на время следствия по его делу.

Вересков говорил знакомым:

— Удивляюсь равнодушию и хладнокровию этого человека. Убил своего друга, с которым виделся чуть ли ни каждый день, а говорит об этом словно о чужом деле — размеренным, монотонным голосом. Подумаешь, что он совершил что-то необходимое, справедливое и теперь обсуждает спокойно последствия. Я скажу вам откровенно, боюсь его и он почему-то мне крайне несимпатичен.

Бобровский действительно не проявлял никаких признаков душевных мук, как это полагается случайному, да еще интеллигентному убийце.

Был всегда ровен, внимательно выслушивал адвоката и во всем с ним соглашался.

Конечно, самое важное доказать на суде, что убийство совершено не с заранее обдуманным намерением, а под влиянием аффекта. Бобровский и следователю дал показание в этом смысле. Вересков может быть спокоен: он на суде сумеет держать себя и на оправдание большая надежда.

Все это говорилось так равнодушно, почти небрежно, словно дело касалось не целого будущего человека, а он, Бобровский, делал одолжение адвокату, обещая способствовать успеху его защиты.

Выходило так, что не ему, а защитнику нужен оправдательный приговор.

Волновался слегка Бобровский лишь в тех случаях, когда просил Верескова съездить к жене и что-нибудь передать.

II

Зал суда был переполнен. Преступление на романтической почве всегда привлекает массу любопытных, особенно «уголовных дам».

Все искали глазами жену подсудимого, виновницу преступления, но она не явилась, и ее письменные показания читались во время судебного следствия.

Дело, в сущности, было очень простое.

Пискунов был другом дома Бобровских, часто ходил к ним запросто, обедал, проводил у них целые дни, как холостяк, пригрелся у чужого тепла, входил даже в интересы семьи.

Так тянулось не один год и Бобровский ничего не подозревал, да и не в чем было упрекать жену. А тут вдруг началось охлаждение между супругами. Бобровский заревновал к неизвестному, стал следить, шпионить и, наконец, узнал, что «неизвестный» — его самый близкий друг Пискунов.

Потрясенный изменой жены, обманом и предательством друга, Бобровский через несколько дней разыскал Пискунова в ресторане в компании приятелей, отвел его к отдельному столику для каких-то объяснений, но, не обменявшись ни одной фразой, вынул револьвер и двумя выстрелами уложил соперника на месте.

С юридической точки зрения, весь вопрос состоял в том, было ли совершено убийство в состоянии запальчивости и раздражения или с заранее обдуманным намерением.

Прокурор приводил веские данные в доказательство последнего.

Ничем не доказано, что подсудимый носил с собой оружие, напротив, все говорит за то, что револьвер он достал исключительно с целью убийства.

Узнав об измене жены, Бобровский продолжает принимать у себя Пискунова и не показывает ему вида, что знает все. О том, что Пискунов будет в ресторане, подсудимый знал заранее и случайность встречи исключается.

Наконец, прокурор указал на необычайное хладнокровие подсудимого в момент совершения убийства и после него. Свидетели показывают, что, убив Пискунова, Бобровский подошел к столику, где сидела кампания, бросившаяся к убитому, и выпил несколько рюмок коньяку, а потом закурил папиросу и безучастно относился к аресту, давая на предварительном следствии короткие показания сухим, деревянным голосом.

Ни в один момент совершения убийства подсудимый не выказал волнения, не был поражен видом окровавленного трупа, не жалел убитого друга, не мучился сознанием, что лишил жизни человека.

Все это явные признания, что убийство совершено заранее обдуманно, со строгим расчетом шансов успеха в преступном деянии.

В легкой, как пена шампанского, речи защитник доказал совершенно обратное мнению прокурора.

Револьвер подсудимый носил всегда с собой в целях самозащиты, так как живет с семьей за городом, а известно, что окраины столицы кишат хулиганами. Встречи с Пискуновым не искал — она произошла случайно. Вздумал объясниться по поводу жены, но Пискунов ответил дерзостью, подсудимый не выдержал и стрелял.

Его видимое спокойствие и равнодушие — признаки скрытного характера, огромной силы воли, закаленной в тяжелой борьбе за существование:

«Судьба вела Бобровского по тернистому пути и он приучил себя не вскрикивать, не обнаруживать боли при уколах острых шипов».

Речь Верескова произвела сильное впечатление на присяжных и публику.

Прокурор возражал бесцветно.

Надежда на оправдательный приговор становилась уверенностью.

Оставалось последнее слово подсудимого.

III

Бобровский встал, по обыкновению со спокойным каменным лицом, только глаза его горели странным внутренним огнем.

«Когда меня привели сюда, в зал суда, я думал об одном: необходимо, чтобы оправдали! Необходимо для моей семьи, для меня самого. Буду работать для жены и сына. Быть может, верну ее любовь. Но, по мере того, как шло следствие, мне становилось все тяжелее на душе, стыд какой-то охватил душу. Зачем люди лгут? Зачем обман? Почему нельзя сказать правды? Сказал свою речь прокурор. В ней много правды, но много и лжи. Глубоко благодарен защитнику: он старался обелить меня, хлопотал о моем оправдании и тоже лгал…

И вот я подумал: я убил человека, кто знает, прав я или виноват, но был человек и нет его… по моей вине. Теперь все старание — уйти от суда, чтобы оправдали… Оправдают, будут писать в газетах, в статьях, фельетонах, трепать мое имя и имя моей жены и лгать, лгать и лгать… Мертвый требует, чтобы я сказал правду, и я скажу ее.

Раньше я думал так же, как прокурор и защитник, что убийство совершается в состоянии аффекта или с заранее обдуманным намерением. И только теперь знаю, что это ложь. И то, и другое.

Если бы меня раньше спросили, способен ли я убить человека, я ответил бы правду: нет, ни в каком случае, разве в борьбе, при самозащите. Убийство рисовалось мне в воображении, как что-то ужасное, огромное, подавляющее… Оказалось, что это совсем просто, то есть сам акт убийства. И дело совсем не в том. Описывают состояние убийцы перед преступлением и лгут. То бешенство, зеленые круги в глазах, не помнит, что делал. То решил, обдумал, колебался, мучил голос совести, но преступная мысль осилила. И это вздор.

Когда я узнал, какое несчастие свалилось мне на голову, я пережил страшную ночь. Меня трясло беспрерывно, подкидывало на постели. Ни на минуту не мог сомкнуть глаз. В мозгу стучало, мысли вихрем неслись и ни на одной нельзя было остановиться. Принимал какое-то лекарство, пробовал напиться, только бы избавиться от этой омерзительной дрожи, от страшной карусели мыслей… Ничего не помогало! К утру вдруг мысли остановились в своем беге, сознание прояснилось, перестало подкидывать на постели и внутри меня властный голос сказал: ты должен убить! И как только я пришел к этой мысли, так и успокоился. В жизни явилась определенная цель, а раньше я думал, что и жить больше нельзя. Правда, больше ни о чем, как об убийстве, я думать не мог. И когда я эти несколько дней отвлекался от главного, предстоящего мне дела, разговаривал со знакомыми, занимался текущими делами, мне внутренний голос напоминал: „Все это не важно… главное — надо убить!“

8
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело