Попутчик - Лисина Александра - Страница 21

Пока все было в порядке: рыжий не зря столько лет оттрубил на военной службе, чтобы замарать чистейшую репутацию Бешеных лис. Как ни странно, он еще ни разу не ругнулся, не споткнулся и не упал, стойко утвердив эльфа в мысли, что контролировать и считать его недотепой не надо, несмотря на длинный язык.

Следом за Весельчаком упруго бежал Танарис, затем — Аркан и Ирбис, между которыми следовал Элиар с недовольной физиономией, после них — Сова и Молот, а замыкали короткую цепочку Литур и Урантар. Причем последний явно притормаживал, стараясь держать в поле зрения не только едва заметную тропку и впереди идущих, но и оставшееся за спиной пространство, и даже небо, откуда тоже можно было ждать угрозы.

В какой-то момент Таррэн все же поймал нужный ритм и только тогда сообразил, что Белик не просто отсчитывает шаги, а четко соотносит их с частотой биения сердца перворожденного: ровно сто ударов на бег, еще пятьдесят — на отдых, потом снова бег, и так — до бесконечности. Но откуда он мог это знать? Как отмерял с такой поразительной точностью? Разве что слышал или каким-то образом предугадывал? Темный пока не разобрался и вынужденно оставил очередную загадку на потом. Остальные тоже быстро втянулись, скрупулезно выполняя наказ Белика — ступать след в след. И сейчас растянулись цепочкой на несколько десятков шагов, старательно карабкаясь по коварным склонам с ловкостью прирожденных скалолазов.

Здесь действительно почти не встречались растения, редко когда можно было увидеть полузасохшие кустики чертополоха или колючие ростки храмовника. Возможно, немного выше и южнее склоны действительно кишели опасной для всякого чужака жизнью, но именно поблизости от тропы никакого растительного изобилия не было и в помине. А значит, шансы нарваться на местных обитателей сводились к минимуму, и все это прекрасно понимали. Ради такого подарка стоило потерпеть стертые ноги, ноющие от постоянного лазания по валунам мышцы и гудящие от напряжения стопы.

Никто не следил за временем — не до того. Гораздо важнее было не потерять темп, не сбить дыхание и не оплошать, оповещая всю округу благим матом о том, что подвернул по глупости ногу. Редко кто вскидывал голову от камней, примелькавшихся до тошноты, но если и случалось кому-то быстро оглядеться по сторонам, то он тут же опускал глаза вновь: картина все равно почти не менялась. Белик уже успел доказать, что ему можно верить, а дорогу и вовсе выбирал без чужого участия. С учетом последних событий проверять его слова о том, что он удавит за шум, никто особо не рвался. Воины просто старались не отстать. Главное, что еще не стемнело, а значит, им еще идти и идти вслед за неутомимым двужильным пацаном и его свирепой зверюгой, которая вдруг приобрела нехорошую привычку оглядываться каждые полчаса, смотреть на пыхтящих воинов, насмешливо хмыкать и отвратительно бодро снова мчаться вперед.

В какой-то момент Таррэн справедливо заподозрил, что Белик непонятным образом чувствует ее настроение, а то и смотрит с помощью ее глаз, потому что другими причинами его поразительную осведомленность в делах отряда объяснить было невозможно. Но спрашивать было неуместно, а пацан всю дорогу старался не поворачиваться к спутникам лицом и упорно прятал глаза.

Ближе к вечеру, невероятно устав и изрядно вспотев, воины перевалили через очередной каменный гребень, перевели дух, огляделись и… сперва не поверили глазам: впереди красовалась зеленая лужайка. Уютная, светлая, манящая. Рыжий даже свои зенки протер для верности и потряс роскошной шевелюрой, прогоняя надоедливых мушек в глазах, но чудо не исчезло — так и продолжало сверкать девственной чистотой, будто нарочно настраивая на отдых.

Он непонимающе нахмурился и насторожился, потому что это было неправильно, даже смутно обеспокоился, но почему-то не смог сразу отвернуться. А затем неожиданно понял, что ничего вредного, страшного и опасного здесь не было. Просто ничего. Совсем. И чем дольше он смотрел, тем больше убеждался в собственной правоте. Тем быстрее таяло чувство тревоги, а безошибочное чутье разведчика вдруг непостижимым образом заглохло, напрочь отказываясь выручать замешкавшегося хозяина.

— Ми-и-илый… — чарующе пропела ему восхитительно прекрасная эльфийка, протягивая навстречу тонкие руки. — Иди ко мне, я жду-у-у…

— Д-да, ид-ду, — ответил он, с вожделением глядя на ее безупречное лицо, тонкий стан, роскошные каштановые волосы, свободной волной ниспадающие на обнаженную спину. Она была близко, совсем рядом. И звала так, что невозможно противиться…

Весельчак зачарованно вздохнул, не в силах оторвать глаз от волшебного видения, замедлил шаг и наконец полностью остановился, буквально пожирая глазами зеленый лужок. Такой маленький, замечательно уютный; травка мягкая, шелковистая; цветочки симпатичные, беленькие… ну и что, что насекомых поблизости нет? Наверное, не сезон. А то, что он торчит посреди скал, как голый перст, очень даже неплохо. Подумаешь, странность! Поди, и не такое в жизни увидишь, коли пробудешь на Границе подольше! А здесь безопасно, ничьи хищные глаза не мелькают в округе, никакого запаха, никакой тебе тревоги. Тихо, мирно, спокойно… чего еще надо усталым путникам? И еще — там была она! Блаженство…

Люди одновременно испустили восторженный вздох и поочередно застыли перед лужайкой: молчаливые, заторможенные, зато с блаженными улыбками на внезапно поглупевших физиономиях. Пожалуй, лишь эльфы еще пытались сопротивляться этому странному дурману — ошалело пятились, трясли роскошными гривами, ожесточенно терли глаза, пытаясь избавиться от непонятной апатии и стремительно накатывающего безразличия, но с каждой секундой делали это все медленнее и неувереннее, будто опасная магия сумела подобрать ключик даже к их хваленой защите.

Таррэн, поддавшись всеобщему настроению, тоже странно дрогнул и неверяще замер, чувствуя, что с огромной скоростью проваливается куда-то вглубь, в черную бездну, из которой не было возврата. И откуда на него, как когда-то давно, с отвратительной насмешкой смотрели пронзительные зеленые глаза.

— Говори! — злорадно выдохнул старший брат, удерживая сак’раши возле нервно пульсирующей жилки на шее. — Говори, что признаешь!

У него были красивые клинки — лучшие, что только могли создать эльфийские мастера за последнее тысячелетие. И неудивительно: наследнику древнего рода не пристало носить второсортные мечи. Даже если ему исполнилась всего лишь одна сотня лет.

Таррэн, неотрывно глядя в холодные глаза брата, судорожно сглотнул.

— Нет.

— Ты проиграл! Ну же! Говори!

— Нет, — повторил он. — Тебе — не стану.

Брат хищно прищурился и на мгновение растерял всю свою немыслимую, поразительную красоту, которая выделяла его даже среди перворожденных. В какой-то миг его безупречное лицо стало жестоким, упрямым, подбородок воинственно выдвинулся вперед, а красиво очерченные губы зло поджались.

— Тогда я тебя убью!

Таррэн вздрогнул, почувствовав, как быстро рушатся узы крови, и едва не задохнулся от ужаса. Да как он смеет? Как только может? Нет! Неужели решится? Неужели предаст родную кровь?!

Вместо ответа — холодный кивок.

— А как же пророчество? — неверяще вскинул глаза Таррэн. — Конец тысячелетия? Амулет Изиара?

— Ты все еще веришь в эти россказни?! О Бездна! Я не думал, что ты столь наивен! Дурак! Для этого сгодится любой темный, а не только я или мой слабоумный младший братец! Говори или умри, сопляк! Клянусь, я не намерен терпеть твое присутствие дольше, чем того требует этикет. Ты никто! Запомни это! И я это сейчас тебе докажу… Говори!

Таррэн упрямо поджал губы.

«Что ж, наверное, брат прав, — думалось ему. — Я действительно никто. Не светлый, не темный, не гном и не человек, который не живет и уже даже не существует. Меня просто нет, будто бы никогда не рождался, не учился быть лучшим, не сражался со старым хранителем знаний, упорно постигая мастерство воина. Никому не было дела до последнего отпрыска древнего рода, и это только что подтвердили. Я рожден для иного — для долга, для выбора, для смерти. Я не нужен здесь. Никому, даже отцу. И уж тем более старшему брату, который когда-то казался безупречным образцом для подражания. Когда-то очень давно…»