У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем! (СИ) - Гусейнова Ольга - Страница 21

И так Вит глянул на меня красноречиво, что стало яснее ясного: намекает, что я тоже могу отказаться на смотринах. Маран замер, сначала побуравил глазами нашего возницу, а потом перевел сумрачный взгляд на меня.

Мои мысли и сомнения выразил самый молодой охранник:

— Да как же отказалась-то? А ежели князь осерчает, да клан тот накажет? Войной пойдет али еще какую пакость учинит?

Маран криво ухмыльнулся, блеснув белоснежными клыками:

— Какая война, Тимон? Старых законов никто не отменял! Дань от клана привезли?! Привезли! Князю передали данницу? Передали! Теперь с нас взятки гладки, а с него весь спрос и за нее, и за ее проделки! А уж какие обиды на глупую девку могут быть? Сам подумай. Не удержал — твоя забота! Не приручил, не заинтересовал — слабак! Ведь мог силой зверя на ее самку надавить, подчинить. А уж если та принародно отказалась… Не умеешь с самкой обращаться, значит не вести тебе стаю за собой, не быть главой! Тут Вит прав: нужно скрыть позор, а не на клан войной идти… Хотя, самой даннице той Валиан такой позор не спустит! Говорят, больно злопамятный да мстительный. Лучше бы молчком сбежала — и дело с концом.

Наш правильный дома, в долине, волк отчего-то в столице позволяет себе вольности: и клыки не скрывает, и хвост — вон серый лохматый из штанов торчит и нервно ходит из стороны в сторону.

— Молоденькой, невинной девице по Фарну без оберега мужского бегать не с руки, опасно это по нонешним временам. Раньше баб больше уважали, а сейчас, почитай, как ты, ата Маран, говоришь, зверем-самцом по слабой воле самки давят, — весомо добавил Вит.

Я передернулась. Ведь и правда, война многое изменила в нашем краю: слишком озлобились мужчины, слишком много приходится терпеть притеснений женщинам. Да и помимо войны, старухи на вечерних посиделках давно лясы точили, что замужние бабы все позднее рожают. Раньше сами выбирали себе мужа, никто не перечил, ведь только от любимого женщина может понести потомство. А теперь все чаше слышится: стерпится-слюбится. Старшие ради выгоды клана или семьи решают за молодых, устраивают договорные браки. Одна надежда, что женщины мягкие, влюбчивые, со временем мужа своего душой примут, коли изо дня в день тело делят.

Однако новость об отказе девицы от князя вызвала странный трепет в груди, восхищение: вот где сила, храбрость, свободный выбор!

У Вита нашлись еще новости:

— Я еще возле конюшен с конюхами потолкался. Чего только не рассказывают про князя…

— И чего? — мы все дружно едва не улеглись грудью на стол.

— Валианов советник, гаденыш этот… не любит его народ. А он все по своим Желтым правилам князя нашего настраивает. Потому и гарем этот посоветовал завести, мол, жены меж собой будут собачиться за главенство, а на интриги против самого князя за деревянный стул ентот …

— …трон, — с усмешкой подсказал Маран.

— Ага, ну вот на трон тот времени уже не найдется. Ну и хоть одна супружница, да наследников быстрее в семью князеву принесет. А так, была б одна, за ней ухаживать, да баловать пришлось бы…

— Тьфу! — сплюнул на пол Маран.

— По бабам бегает лишь тот мужик, который даже одну ублажить не способен, — Вит выразительно поднял палец вверх, продолжая рассказ. — А так у него на раз оправдание есть, что на всех его не хватает, вот и выходит не дюже ладно с каждой.

Я поймала парочку внимательных хитроватых взглядов от соплеменников, а другой сосед за столом подхватил разговор:

— Точно сказано! Есть у нас один ходок известный — красивый крепкий песец. На него бабы как пчелы на цветы слетались. Но его жена все жаловалась, что здоровьем он не вышел, хлипкий: как в постель, так у него то голова болит, то хвост отваливается. А потом нечаянно выяснилось, от чего болеет, когда жена его с очередной зазнобой у речки застала. Бабы, как водится, подрались, зато в пылу гнева всю подноготную про его мужскую слабость и выдали. Следом и другие дурочки, что на хвост богатый да морду смазливую повелись, признались, что любились с ним по кустам, да ничего путного не получили. А вот слава о нем как известном ходоке была. Вот все мужики окрест и завидовали, а теперича-то посмеиваются.

— Какие занимательные разговоры за столом, да при девице в плате, не созревшей, охальники, — ехидно заявила я, уже догадавшись, что хоть и делятся мои собеседники интересным, да не просто так, а с дальним умыслом отвратить меня от князя.

Однако усовестить соклановцев не вышло — тотчас лисички нам принесли жаркое из баранины с тыквой, с гречкой, протомившееся в печи с лучком, морковочкой, приправленное укропчиком, исходящее соками и умопомрачительным запахом. К жаркому подали ендову с пивом и квасом и два огромных каравая белого хлеба. И пожелали «кушайте на здоровье».

— Эх, жизнь хороша, когда каша сытна да ароматна! — выдохнул довольный Вит.

Я с ним была полностью согласна и принялась работать ложкой и зубами. К слову сказать, мои сотрапезники заметно подобрели, расслабились, нахваливали столичную стряпню, хозяина постоялого двора и на меня более не косились. И на том спасибо.

Насытившись, я неожиданно обратила внимание на занятную парочку, что среди прочих пришла в трактир: необычайно крупного, плечистого мужчину с женщиной ростом чуть выше моего. Сразу видно: не здешние — оба в черных плащах, наглухо скрывающих их лица и фигуры. Гости эти западные, наверное, перебросились парой слов с хозяином и хоть разместились неподалеку от нас, но толком рассмотреть их лица у меня никак не получалось. Тем более, за столом они, что очень странно, капюшоны не сняли.

На заедки проказницы-лисы принесли нам блины с топленым маслицем и медком. И пока я лакомилась, поймала себя на том, что мои уши словно сами по себе поворачиваются в сторону иноземцев, которые в ожидании пищи склонились друг к другу и о чем-то жарко спорят. Женщина, иногда не сдерживаясь, приглушенно шипела подобно разъяренной кошке, царапая коготками стол. Жаль, слов не разобрать, даже голос исказился. А вот мужчина молчал, но молчал так значительно и выглядел при этом столь грозно, что мне даже на расстоянии стало не по себе.

Не знаю почему, ведь в трапезной собралось множество разного народа, но я не могла глаз оторвать от этой приметной парочки, наверняка что-то еще скрывающей, помимо своих лиц. Особенно волновал мужчина — слишком значительный, слишком могучий, даже будучи скрытым плащом, слишком загадочный.

Руки таинственного незнакомца лежали на столе — большие, сильные, загорелые. Неужели южным ветром его занесло сюда? Он лениво постукивал по столу длинными сильными пальцами. Кажется, ему привычней решать чью-то судьбу, нежели подчиняться. Уж больно размеренно и неспешно пальцы ходили по столу. Эх, жаль ушей не видно, и оттого вдвойне любопытство разбирает: кто же этот огромный оборотень? Я жадно, глубоко потянула носом, настраиваясь именно на него. Знахарский дар помог отсечь посторонние запахи, нацеливаясь на один единственный — мужчины в плаще.

Оп, в носу засвербело — я вычленила его запах! А у самой внутри все сжалось, затем ухнуло вниз, волосы на затылке дыбом встали, но их хотя бы не видно, а уши прижались к голове, выдавая волнение, — это кот, причем из крупных! Я чуть было руками под плат не полезла — так кожа зудеть начала.

Запах кота-незнакомца чудил с моим обонянием, проникая в каждый уголок рассудка, поощряя любопытство моего каракала, подавляя и завораживая непомерно сильной мужской сутью, смешанной с солнцем, горячим песком, острой горчинкой и ароматом сорванной аррайи — цветка, завезенного к нам с юга. Растет он только в доме, в тепле, не переносит холодов. Еще на редкость ядовитый, зато несколько пылинок убивают паразитов. Запах у аррайи приглушенный, раскрывающийся постепенно, свежий и терпкий, согревающий нос изнутри.

Потерявшись в этом аромате, прикрыв глаза, я глубоко вдыхала, не в силах надышаться, а потом случился настоящий всполох моих чувств. Впервые в жизни!

— Я все сказал! И своего мнения не изменю! — прорычал обладатель обжигающе-трепетного запаха, впервые за время «беседы» открыв рот и тем самым осадив расходившуюся собеседницу.