Цепи его души (СИ) - Эльденберт Марина - Страница 52

— При чем тут это? — хмуро спросил он.

— При том, — фыркнула она. — Я весь вечер пыталась ее понять, и не могла. Не могла, потому что не знала этого! Девственница, Эрик! Она же стала твоей любовницей не потому, что ей больше не с кем было развлечься. И сбежала точно не потому, что ты ей безразличен.

— Это ничего не значит.

— Правда? И то, что она знает твое настоящее имя — тоже?

— Откуда ты…

— Я специально назвала тебя Эрик, но ты не заметил. Не поправил меня, и она тоже не удивилась.

— Ты меня проверяла, Кэм? — негромко спросил он.

— Разумеется, я тебя проверяла! — Камилла оттолкнулась от подоконника и шагнула к нему. — Ты не приезжал в Вэлею… сколько ты уже не приезжал? И вот Жиль сообщает мне, что видел тебя на вокзале, но ты даже не заглянул домой. Ни на минуту. Больше того, ты был без маски, и от Ормана в тебе не осталось ровным счетом ничего. Я подумала, что случилось что-то серьезное! Что тебе нужна моя помощь!

Она сложила руки на груди и наклонила голову.

— Поэтому я скинула все дела на Жиля и прилетела сюда. Чтобы увидеть, что ты по уши влюблен в девочку, которую до смерти запугал. Может, тот кретин и наговорил ей всякого, но остальное сделал ты. Своими руками, Эрик.

Можно подумать, он этого не знал.

— И что мне теперь делать, Кэм?

— Неужели я дожила до того дня, когда ты спрашиваешь моего совета? — Камилла заглянула ему в глаза.

Вместо ответа он положил ладони на ее талию, притягивая к себе.

Так близко, как только можно, вдыхая аромат прохладного цветения ее духов.

— Хочешь, чтобы я тебя упрашивал? — сделал акцент на последнее слово.

— О, я бы очень хотела на это посмотреть. Временами мне снилось, как ты стоишь передо мной на коленях…

Губы дрогнули, и Эрик с трудом удержал улыбку. Судя по тому, как она закусила губу, Камилла тоже. Что скрывалось за этой улыбкой, он едва ли мог объяснить.

А она?

— Мы с тобой отравлены болью, Эрик, — негромко произнесла эта хрупкая, но удивительно сильная женщина, запуская пальцы в его волосы. Ощутимо сжимая пряди, и тут же отпуская, возвращая ладони ему на грудь. — Болью нашего прошлого, которую упорно тянем за собой в настоящее. Поэтому наше спасение в таких, как она. Чистых. Искренних. Светлых. Ты никогда не смотрел на меня так, как смотришь на нее.

Камилла помолчала, а потом отстранилась. Отвернулась, обхватив себя руками, словно пытаясь согреться, но тут же выпрямилась и раскрылась.

— Ты спрашивал, что тебе делать, — она внимательно взглянула на него. — Для начала... тебе придется ее отпустить.

Шарлотта

Утро согрело щеку солнечным лучом: обманчиво, обещая тепло и маня за собой. Разумеется, когда я открыла глаза, в комнате ничего не изменилось. Не считая того, что теперь все платья были аккуратно развешены. Мне нужно было чем-нибудь заниматься, чтобы не сойти с ума, и я решила, что платья вполне подойдут. Теперь они томились за закрытыми дверями шкафа, запечатанные в темноте, как я в этой комнате. Воспоминание о случившемся вернуло меня в реальность, выбросило из уютной на первый взгляд комнаты в холод клетки.

А комната и впрямь была уютной. В отличие от смежной, в которую вела наглухо закрытая дверь, эта выглядела очень светлой. Все оттенки зеленого, от светло-зеленого до изумруда на темной подушечке, наводили на мысли о лете. Особенно сейчас, когда сквозь раскрытые портьеры в спальню втекал солнечный свет. Я поднялась, подошла к окну, глядя на искрящийся снег. Такой хрустит под ногами, пока ледяной воздух пощипывает лицо.

Мороз я любила не меньше снегопада или дождя, летнего зноя и звенящей осенней прохлады, капели, наполненной свежестью или неожиданных холодов, когда аромат сирени сводит с ума. В городе они не настолько яркие, как на природе. Там, где над головой смыкаются кроны деревьев, образуя живую крышу. Шелестящую на ветру, в такт негромкому шуму реки, идущей вдоль берегов. Усилием воли прогнала мысль о нашей с Эриком поездке и поцелуе. Жаль, у меня не было времени выбираться на природу, да и экипаж за город стоил столько, что позволить себе это я не могла.

Хлопнула дверь.

— Доброе утро, Шарлотта.

Услышав его голос, сжала кулаки так, что ногти вонзились в ладони.

Вчера я пообещала себе (или это было уже сегодня?), что не стану больше из-за него плакать. Не пролью ни слезинки. Их достаточно пролилось, пока я сидела в комнате после нескольких безуспешных попыток выйти: невидимая стена не пускала меня, хотя мисс Дженни совершенно спокойно зашла и вышла, а потом снова зашла, когда ей потребовалось. Умение открывать двери лапами, видимо, досталось кошке из предыдущей суровой жизни, когда нас не было друг у друга.

Плакала я, правда, не из-за клетки. Ну или не только из-за нее.

Разбирая платья, подсознательно ждала, что Эрик вернется. Наверное, развесить их можно было бы гораздо быстрее, но я разглаживала каждую складочку. Устроила на спинке кресла послужившее мне накидкой покрывало, потом аккуратно сложила его на сиденье. Время шло, а Эрик не шел, и с каждой минутой я все отчетливее понимала, что он уже не придет. Зачем ему ночевать в своей комнате, если есть Камилла? Камилла, готовая исполнить любую его прихоть, любую фантазию.

Пусть даже самую жестокую.

Сейчас эта мысль не вызывала во мне ничего, кроме какой-то горькой усталости, но тогда, вернувшись из ванной, я безвольно оставила дверь между нашими комнатами приоткрытой. Ворочаясь, прислушивалась к каждому шороху, к каждому звуку, чтобы уловить даже самый тихий, но так ничего и не услышала. Он остался с ней, и это было настолько больно (куда больнее прочего), что я не выдержала и заплакала. Глухо, в подушку.

Мисс Дженни, облюбовавшая соседнюю, тут же пришла ко мне и принялась мурлыкать, но очень скоро поняла, что неблагодарное это занятие: залитая слезами шерстка в ее планы не входила. Поэтому кошка вывернулась из моих рук, укоризненно на меня посмотрела и отправилась на середину кровати. Подальше ото всяких рыдающих девиц.

В ту минуту я себе и пообещала, что больше никаких слез не будет.

Поэтому сейчас обернулась, и ровным, ничего не выражающим тоном (как могла бы говорить с незнакомцем), произнесла:

— Добрый вечер, месье Орман.

Я старалась смотреть куда угодно, только не на него. Например, считать наливающиеся золотом виньетки на обоях.

— Утро, — поправили меня. — И ты можешь называть меня Эрик.

— Могу, но не стану, — ответила я. Мне сейчас было все равно, что я путаюсь во временах дня и ночи. — Вы что-то хотели?

— Да. Я хочу извиниться, Шарлотта. За то, что случилось вчера.

А вот это было нечестно. Нечестно, и больно. Так же больно, как осознавать, что ночь он провел с Камиллой. Я просыпалась перед рассветом, от дурного сна, который сейчас не могла вспомнить, но Эрика в соседней комнате не оказалось. Поэтому ходила в ванную ополоснуть лицо и на обратном пути наглухо запечатала ход между спальнями дверью.

Поэтому сейчас вскинула голову, встречая его взгляд: уставший, внимательный.

Желание приблизиться, стереть залегшие в уголках губ морщины кончиками пальцев, было настолько отчетливым, что впору по рукам себя бить.

— Давайте уточним, за что, — произнесла я. Негромко, потому что боялась, что голос будет дрожать. — За то, что посадили меня за стол со своей любовницей, за то, что из-за него выставили, или за то, что заперли здесь? Надолго, кстати? Или я смогу выйти, когда соберусь на работу?

Голос все-таки дрогнул.

Эрик шагнул ко мне, но я выставила вперед руки.

— Не подходите, месье Орман. Не приближайтесь. Не приближайтесь, или я закричу. Может быть, в доме этого никто не услышит, зато услышите вы.

Он остановился, словно наткнулся на невидимую стену.

— Уходите, — попросила быстро. — Уходите, пожалуйста.