Цепи его души (СИ) - Эльденберт Марина - Страница 55

— Значит, твой учитель просто не обладал должной долей настойчивости, — хмыкнула Луиза. — Чтобы побороться за то, что ему дорого.

Легко вам говорить, подумалось мне. Вы ведь герцогиня, и даже если играли в театре, наверняка, вам все давалось гораздо проще, чем девочке с улицы.

— Ты наверняка не знаешь, что я в свое время была актрисой, — задумчиво произнесла ее светлость.

«Знаю», — чуть было не брякнула я.

К счастью, не брякнула, а герцогиня была полностью погружена в свои мысли, чтобы заметить выражение моего лица.

— Когда я решила, что хочу играть, я знала, что просто не будет. В те времена я работала гувернанткой, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы выйти на сцену. Легко, разумеется, не было, но я знала, что если откажусь от этого, откажусь от чего-то важного. За меня никто не просил, поэтому я вышла на сцену служанкой второстепенной героини. Служанка появлялась в спектакле один-единственный раз, чтобы забрать поднос.

Луиза улыбнулась: светло, солнечно.

— Лишь спустя несколько лет я стала известной. Самой известной актрисой Лигенбурга, меня ставили только на главные роли, на гастроли приглашали в первую очередь. Успеха, которого я добилась было вполне достаточно, чтобы купить себе дом и содержать его, чтобы нанять экономку и баловать себя дорогими нарядами и путешествиями. Хотя для нашего общества это казалось просто невозможным.

Она помолчала, а потом кивнула:

— Поэтому не бойся бороться за то, что ты любишь, Шарлотта. Или за тех… — герцогиня осеклась и посмотрела на Лавинию, вокруг которой кругами бегали Арк и Хлоя. Пес догонял, девочка убегала и пряталась за пышными юбками.

Мне же в этот момент стало стыдно. Стыдно, что я подумала о ней так, что на нее все сыпалось по праву рождения. Теперь мне вовсе так не казалось, больше того, теперь мне стало еще более непонятно, как она смогла просто встать и уйти с «Лацианских страстей».

— Скажите, почему вы промолчали? — я взглянула на нее, в очередной раз отметив красивый чувственный профиль. — Тогда, в театре. Вместе с остальными.

Ее светлость вскинула брови, а потом широко распахнула глаза:

— Так той девушкой была ты?! Которая аплодировала, о которой писали в газете?

Да, еще в той газете писали, что меня быстро вывели из зала.

— Мне стоило догадаться, — она улыбнулась еще ярче, но потом улыбка ее померкла. — Мы вынуждены были уйти, Джулии стало нехорошо. Она в положении, и я не могла ее оставить. Рядом с ней, разумеется, был муж, но в таких ситуациях муж вряд ли сумеет правильно успокоить.

Луиза покачала головой.

— Мне жаль, что все произошло именно так, Шарлотта. Искренне жаль.

— Мне тоже, — выдохнула я. — Простите, что… подумала про вас, что вы просто не захотели…

— Я бы тоже так подумала, — герцогиня кивнула. — Особенно после того, что я рассказывала тебе про общество на выставке.

— Вы были правы, — я вспомнила «Девушку»: такой, какой видела ее в последний раз, и поспешила перевести тему: — А Джулия… с ней же все хорошо?

— Да, разумеется, — Луиза снова улыбнулась. — Это их первый и очень долгожданный малыш, поэтому она безумно волнуется. Я бы даже сказала, чересчур. Пришлось объяснять ей, что в эти месяцы бывает многое, и ничего страшного в этом нет.

— Ох, — я слегка покраснела, а на глаза почему-то навернулись слезы.

Не горькие, а какие-то светлые, от слов «долгожданный малыш» стало очень уютно на сердце. Наверное, это здорово, когда родители так любят ребенка даже когда он еще не родился. Я закусила губу, потому что слезы грозили все-таки свернуть мои мысли не туда, как раз в эту минуту к нам присоединилась Лавиния.

— О чем вы говорили? — весело спросила она.

Раскрасневшаяся, на щеках ямочки, на губах озорная улыбка. Хрупкая, ростом едва ли выше герцогини. Волосы цвета кофейных зерен, уложенные аккуратными локонами, слегка растрепались, и сейчас она выглядела совсем молоденькой, даже грустинка из глаз пропала.

— Об искусстве, — Луиза заговорщицки мне подмигнула. — Шарлотта не только создает декорации, она пишет картины.

— Невероятно! — воскликнула Лавиния. — Вам больше нравятся портреты? Или пейзажи?

— За портреты я пока не бралась, — сказала задумчиво. — Я все больше пишу природу… а в целом… мне больше интересны люди и отражение их чувств на фоне того, что их окружает. М-м-м-м… путано выражаюсь, наверное. Мне нравится ловить мгновения и переносить их на холст. Каждая эмоция, каждый миг жизни — это то, что уже никогда не повторится…

Я осеклась, потому что женщины очень пристально смотрели на меня.

— Это прекрасно, — без тени улыбки, искренне произнесла Лавиния. — Расскажете, как это происходит? Это же так интересно!

Не сговариваясь, мы медленно направились дальше. Не считая встреченной нами пожилой пары, здесь было безлюдно: все-таки в такой мороз большинство людей предпочитает сидеть дома, у пышущих жаром каминов.

— Все начинается с образа… — я закусила губу, подбирая слова. — Такого… яркого, как вспышка. Иногда эмоции рождаются из увиденного, иногда просто возникают сами по себе.

Почему-то вспомнилась картина на выставке, где пара стояла на заснеженном мосту.

— Потом появляется набросок… и все, что я чувствую, когда вижу этот образ, я вкладываю в него.

За разговорами о живописи и создании картин мы обошли весь парк несколько раз. Подальше от реки, потому что рядом с ней становилось еще холоднее. Потом Арк с Хлоей все-таки убежали налево, и нам пришлось повернуть за ними. На узенькую аллею, тянущуюся вдоль берега Ирты. К запертой подо льдом и снегом воде уходил невысокий склон, с которого чуть попозже вполне будет можно кататься… наверное. Не знаю, насколько хорошо замерзает речка в этих местах.

Кстати, об образах: представила летящую с горки малышку, заливающуюся смехом, и напуганную няню, прижимающую ладони к щекам. Почему-то так ярко, что отчаянно захотелось взяться за кисть прямо сейчас. Вот только кисти у меня нет. Точнее, есть, ведь все мои вещи где-то здесь, в доме Эрика, но их я не видела со дня переезда в Дэрнс.

— … задумалась, — донесся до меня голос Лавинии, и я поняла, что пропустила часть разговора.

— Простите, — пробормотала, чувствуя, как к морозному румянцу добавляется румянец стыда. — Я просто подумала о катании с горок.

— Здесь кататься опасно, — сказала Луиза. — А вот в деревушке, где скоро откроется ярмарка, поставят такую горку… Загляденье!

— А мы поедем, поедем, поедем? — подбежавшая Хлоя заглянула матери в лицо.

— Обязательно, — Луиза притянула ее к себе. — Это же наша семейная традиция.

На лице Лавинии снова мелькнула грусть, и на миг я ощутила ее так отчетливо-остро, словно в сердце вонзились крохотные ледяные иголочки. Арк тут же ткнулся носом ей в ладонь, словно утешая. Она потрепала его по голове, и меня снова согрело теплом. Мягким, солнечным, как летнее утро, которое хочется вдохнуть полной грудью, теплом раскрытых объятий, на которые хочется ответить улыбкой. Таким же, как вчера, когда я бежала из дома.

Осознание этого оказалось таким пронзительным, что я споткнулась о выбившийся из ровных рядов камешек на дорожке, и Лавиния подхватила меня под руку:

— Осторожно!

— Спасибо, — пробормотала я, тщетно пытаясь справиться с охватившими меня чувствами.

Ее тепло, тепло которое я ощущала рядом с ней и которое исчезало вместе с ее улыбкой, напоминало то, что я чувствовала, когда во мне пробуждалась магия жизни.

Маг жизни?!

Лавиния?!

Неужели такое возможно?

Не успела я справиться с этой мыслью, как меня огорошила Луиза:

— Шарлотта, что скажешь, если я приглашу тебя присоединиться к нам за обедом?

Обед? С ее светлостью?

То есть у них дома?

— Понимаю, что это могло прозвучать неожиданно, и что у тебя могут быть планы…