Рубежи свободы - Савин Владислав - Страница 28

— Маша, а давай сегодня ко мне заедем? Оценишь мою холостяцкую квартиру. А то все за ручку гуляем, как школьники.

А она на меня смотрит и отвечает, так серьезно.

— Валечка, я тебя очень люблю — но я не такая. Вот когда заявление подадим. А так, ты прости. Не хочу быть ппж!

Может и впрямь жениться мне — где я еще другую такую найду?

А на столбе репродуктор орет — что-то про героическую борьбу уже вьетнамского народа.

Лангшон, север Вьетнама. Этот же день, 16 мая.

Китайцы входили в город, как саранча — не армией, а толпой оборванцев жуткого вида. Голодные, обмотанные в грязное тряпье, часто босые, больные цингой, вооруженные кто чем, иногда даже бамбуковыми копьми, или просто палками, некоторые тянули за собой жен и детей, столь же оборванных и голодных. Куда делась американская помощь — винтовки, мундиры, каски, сапоги? Спросите о том генерала Ла Хуна — который был убежден, что столь ценные вещи гораздо значимее для него на складах интендантства, как товар, ну а быдло, кому все равно завтра сдохнуть, как-нибудь обойдется и так! И если ближе к северу (и линии фронта) был хоть какой-то порядок (трудно с палками и голодным останавливать коммунистические орды, да и американцы там следили за снабжением), то в забытых богом тыловых провинциях творилось нечто невообразимое. Конечно, личная "гвардия" генерала была должным образом вооружена и снабжена всем необходимым — Ла Хун не был дураком, да и американцев в его Ставку могло каким-то ветром занести, и желательно было показать им образцовые полки китайской армии. Но для вьетнамской экспедиции годились и последние оборванцы. Которых не надо было в этом походе кормить — будут сыты трофеями! Как сей достойный генерал думал окупить этот набег лично для себя — все просто, каждый их командиров полков знал, что по возвращении он обязан внести ценностей на объявленную генералом сумму, "а что сверх того, то ваше".

А потому, эта орда, несмотря на свой жалкий вид, была воистину страшной. Они сметали и пожирали все на своем пути — даже голубей и воробев, что говорить о курицах и коровах! И город, где до недавнего времени, под рукой французов, а затем Вьетконга, сохранялся порядок, казался кладезем изобилия для вечно голодной китайской солдатни. Они грабили все подчистую, снимали в домах даже лампочки, провода, а также стекла и рамы. Принимали куски мыла за пищевой концентрат и пытались есть. И убивали всех, кто пытался помешать — включая своих же товарищей из соседних подразделений. Так как китайские полковники тоже не были дураками и спустили аналогичный приказ командирам батальонов, и так до самого низа. И начиналась смертельная драка между китайскими солдатами, из-за любой находки, имеющей хоть какую-то цену.

Женщин, кто не успели убежать, насиловали толпой, нередко также вступая в драку с солдатами соседней роты. Поджигали дома, часто даже не по умыслу, а разводя костер на полу, чтобы сварить пищу — и чего жалеть, не свое! Пойманных жителей мобилизовывали в кули, чтобы не самим тащить награбленное. Француза-учителя, которого не тронули коммунисты, забили палками на крыльце школы, куда этот глупец пытался не пустить доблестных китайских воинов. Такой была война в Китае, и сто, и двести, и тысячу лет назад. "Выдумывается поход, на того, кто кажется слабым, погибают несколько тысяч или десятков тысяч мерзавцев, о которых никто не сожалеет, делится награбленное".

А после подошла Вьетнамская Народная Армия. Выжившие из воинства генерала Хуна утверждали — не меньше десяти тысяч дьяволов, с русским оружием и русскими офицерами во главе. На самом деле в роте территориальной обороны было всего девяносто шесть человек, и командовал ими не советский капитан, а немец, бывший дезертир из французского Легиона — но на девятом году войны, все бойцы были вооружены автоматами ППС и мосинскими карабинами, имелось также три ручных пулемета и даже один миномет, а главное, это было воинское подразделение, обученное правильной тактике и дисциплине. И этого было достаточно, чтобы как метлой вымести из Лангшона китайскую орду — тем более, что китайские офицеры даже не пытались руководить боем, а больше были озабочены, как убежать с награбленным. Ну а паника, очень заразная и быстро распространяющаяся вещь!

Хуже всего пришлось тем, кого взяли в плен. Так как вьетнамцы, по части пыток и казней, очень многое позаимствовали от китайцев. А учитывая свежесть их преступлений, на милосердие от жителей Лангшона китайские горе-вояки надеяться никак не могли. Впрочем, не легче было и иным из беглецов — с первого из своих "полковников", пришедшего с докладом, обозленный генерал Хун приказал заживо содрать кожу, в назидание другим. Характерно, что среди командного состава потери были в процентном отношении намного ниже, чем среди рядовых — поскольку офицеры первыми пускались в бегство. В итоге, поход себя совершенно не окупил — какую бы низкую ценность не представляли голодранцы, все равно, теперь надо было по деревням новых наловить на замену!

В докладе в штаб самому Генералиссимусу Чан Кай Ши (хотя слухи ходят, что сам он сильно болеет, с тех пор как в Шанхае под русскую Бомбу попал), генерал написал, что вверенные ему войска вели тяжелый бой с дивизией вьетнамцев с артиллерией, усиленую русским танковым полком — и отступили с потерями, но в полном боевом порядке. Однако для восстановления боеспособности и предотвращения коммунистического контрнаступления, необходима срочная поставка — дальше следовал длинный список всяких полезных вещей.

— Наша макака облажалась опять — сказал американский майор-советник в штабе Гоминьдана, прочтя донесение — двадцать тысяч его вояк в панике бежали от… Как думаешь, Кен, сколько там было вьетнамцев?

— Считая боеспособность его "армии" как один к десяти, даже к двадцати, думаю что около тысячи — ответил представитель разведки — примерный штат русского усиленного батальона, а у Вьетконга приняты русские уставы. Такое подразделение имеет в составе батарею 76мм пушек и батарею минометов калибра 82, может быть придан взвод или даже рота танков. Вряд ли там были русские части — хотя их советники, такие же как мы, вполне вероятны, особенно среди танкистов.

Доклад был составлен, зашифрован, и ушел за океан. И в высоком штабе старательно посчитали, если на этом участке замечены такие силы, то какими войсками коммунистический Вьетнам располагает вдоль всей северной границы, сколько у них артиллерии и танков. И это число было учтено при последующем военном планировании.

Из директивы Штаба партизанского движения Южного Вьетнама.

Любой француз на нашей земле — враг, даже если не имеет оружия и не носит мундир. Те, кто не стреляют в нас — помогают захватчикам грабить богатства нашей страны. Чрезвычайно важно также принудить оккупантов распылить свои силы: чем больше солдат они отвлекут на охрану своих чиновников, инженеров и членов их семей, тем меньше войск останется, чтобы охранять более важные объекты. Никакой пощады врагу — они нас не жалели и не станут жалеть!

Вьетнам, Сайгон. 19 мая.

Здесь жили только приличные люди. Вьетнамцы — не иначе как обслугой. А кто не работает у кого-то из жильцов, тем и появляться тут было запрещено, под угрозой каторжных работ.

— Ты не представляешь, дорогая, сколько злобы и ненависти было в этих дикарях, когда мы занимались по деревням принудительной вербовкой кули! Не понимают, что это для их же пользы — чтоб эту страну к цивилизации и просвещению приобщить.

Гастон сегодня задерживался на службе. Слава Господу, здесь юг, Кохинхина, а не Север (Тонкин или Аннам)! Где белых людей убивали даже на улице, среди дня — ну а гоняться за бунтовщиками по джунглям, это было занятием для самоубийц! Кончилось тем, что два года назад Франция (неслыханный позор!) добровольно ушла из Тонкина, где тотчас же установилось коммунистическое безвластие, именуемое Демократической Республикой Вьетнам. Которая тут же ввязалась в войну с Китаем (или это китайцы первыми туда вошли) — в общем, сейчас там что-то ужасное, в газетах пишут, что город Лангшон сожжен и разграблен, а все население перебито озверелой китайской солдатней (или нашими гоминьдановскими союзниками — в зависимости от того, кто пишет). Аннам тоже бунтует, лишь Кохинхина, это остров спокойствия и порядка, недаром здесь еще до колониального времени были сильны и многочисленны христиане — ради защиты которых Франция и вынуждена была взять на себя обеспечение порядка в этой отсталой стране[16]. Так что туземцы здесь относительно смирны — хотя в последние недели и здесь был ряд возмутительных случаев неповиновения, и даже нападений на французских чиновников и солдат. И даже Гастон, ни в коей мере не военный, а служащий по гражданской части при месье губернаторе, стал брать пистолет всякий раз, как выходил из дома!