Элемента.T (СИ) - Лабрус Елена - Страница 43

Трудно сказать, что это раньше было за помещение. Может, церковь? Сохранилась единственная стена и только потому, что была частью скалы, к которой был пристроен монастырь.

Угловато обточенные камни ещё хранили следы былого величия. В центре остроконечной арки, образованной ими, проступали следы нарисованного изображения. Возможно, какой-то святой. Может сам Святой Алонсо, ведь он был защитником этого леса — неясные очертания дерева угадывались за его спиной. Необычно. Видны были и чудом сохранившиеся надписи. «Nosce Te Ipsum» — сохранилась лучше всего.

Ещё более необычным был предмет, что стоял по центру зала. Прямоугольный каменный брусок — таким казался он Еве в сгущающихся сумерках. Вырезанный из цельного куска мрамора, размерами он напоминал большой обеденный стол — пару метров в длину, метр в ширину, только был выше. Подойдя вплотную, Ева провела рукой по покрытой слоем мусора поверхности, сдула с очищенного места пыль — узор. Кончиками пальцев проследила за несколькими ровными линиями, но общую картину под грязью, да в полутьме не разобрать.

— Познай самого себя? — перевела Эмма надпись. — Видеть это на стене бенедиктинского монастыря как-то странно.

— Странно, что столько лет пользуясь этим местом, мы не обнаружили этот проход, — сказала Офелия.

— Вы пользуетесь этим местом? — Ева удивилась, как быстро темнело, осматриваясь по сторонам.

— Да, это один из трёх Разломов или Переходов, как мы их называем, которыми пользуется отряд, — она посмотрела на Еву, словно что-то соображая. — Ты же у нас человек? Хочешь: три круга в фургоне вокруг этих развалин, и ты в фургоне, но уже в Сосновке?

— Но я… , — вся её жизнь, только что пережитая заново в переходе, жизнь с Дэном, снова мелкала у неё в голове. Она больше частью прошла именно в Сосновке, и, если Дэн сейчас был там.

— Только надо согласовать второй фургон. Тага! — уже давала распоряжения Офелия. — А Дэн сейчас там?

— Нет, он отсыпается в Замке, — он подошёл, отделившись от другой группы, ещё не понимая, что от него хотят.

— Как думаешь, перебросим её в Сосновку?

— А смысл? — он посмотрел на Еву, словно хотел что-то сказать, но промолчал. — Давай лучше отвезём её в гостиницу.

И Офелия кивнула, ни секунды не сомневаясь в его решении.

— Народ! — крикнула она. — Я думаю, до завтра здесь всё равно делать нечего. В семь утра на том месте. Все, кто в гостиницу — с Кротом, остальные по домам. Где, кстати, Крот?

— Он уже ушёл за машиной, — ответила Ирис.

— Ладно, ребята, всем пока! Тага! — Офелия, подняв руку, хлопнула парня по его поднятой ладошке, и исчезла.

Чувствовалось, что в их отряде не привыкли тянуть время.

— Феликс, а ты тоже работаешь с ними в отряде?

Ева задавала кучу вопросов по дороге, но они с Кротом чаще отмалчивались или отшучивались, чем отвечали.

Изабелла с Арсением поехали возвращать красненькую машинку в пункт проката. А этот фургон гнали за десятки километров только из-за Евы.

— Нет, мы познакомились в одном охранном агентстве, которое наняли, чтобы защищать одного товарища, в которого что-то слишком часто стали стрелять, — повернувшись к ней вполоборота, с пассажирского сиденья ответил Феликс.

— В нём случайно, не двенадцать сотрудников и такой худой высокий дядька со шрамом на лице во главе? — подначивала Эмма.

Ева понимала, что они являются частью чего-то большего, чем говорят, но они так забавно выкручивались, что Еве нравилось их допрашивать.

Когда автомобиль начал резко забирать в гору по узкой тропе, зажатой деревьями, стало совсем темно. Все молчали, но по брошенным в её сторону беглым взглядам, по какому-то внутреннему напряжению, даже по скрипу кресел Ева чувствовала, её это как-то касается. Словно только что она всем нравилась и вдруг ляпнула что-то не то и все разом обиделись. Она мучительно вспоминала, что именно могла сказать, но всё было напрасно, память предательски подсовывала только хорошее.

Машина вырулила на ровную площадку и после абсолютно тёмного леса, эта залитая огнями парковка казалась миражем. Ева во все глаза смотрела на крышу и часть здания из дерева и стекла, выступающего из скалы. Прозрачное насквозь, горящее на фоне ночного неба тёплым жёлтым светом, оно было похоже на что угодно, только не на гостиницу.

— Ну, чего сидишь? — обратился к ней Феликс. — Остановка конечная.

Оглядываясь, словно, её отправляли бросаться с этой скалы, она дёрнула на себя дверь. Она не могла поверить, что они выпнут её вот так, как бездомную собаку.

— А куда там идти? Я же языка не знаю, — запаниковала Ева.

— Иди прямо, не заблудишься, — сказал Крот.

Он него услышать такое Ева никак не ожидала.

— Эмма, а ты? — вцепилась она в подругу как в спасательный круг.

— Я живу в другой гостинице, — пожала плечами теперь, видно, бывшая подруга.

— Ладно, — Ева зло хлопнула дверью и решительно пошла вверх, даже не попрощавшись.

«Хорошо, не заблужусь!» — чуть не плакала она от обиды, пересекая наискосок парковочную площадку. «Хорошо, поднимусь!» — сделала она первый шаг на ступеньку крутой каменной лестницы. Она подняла голову, чтобы оценить, сколько часов ей потребуется, чтобы одолеть этот подъём.

Там, наверху, бесконечно далеко, в небе, в нереальности, в свете призрачных огней она увидела лишь силуэт. Силуэт того, ради которого она отрастила бы крылья, если иначе не смогла бы к нему подняться.

Из своего запредельного поднебесья он сделал шаг вниз, ей навстречу, и она уже не думала бежать или лететь.

Она рванулась вверх. А он падал вниз. И где-то там, между сушей и морем, между адом и раем, между небом и землёй, по центру лестницы, они встретились.

Он протянул к ней руки, и она упала в его объятья.

Если есть на свете моменты, ради которых стоит жить, то для неё это был именно такой момент.

И если в такой момент вдруг за спиной вдруг раздадутся аплодисменты, не надо пугаться — у счастья тоже должны быть зрители.

Ева прижала Дэна к себе со всей силы и не хотела отпускать ни на секунду, но она просто обязана была повернуться к этим шумным зрителям.

Они стояли там, внизу лестницы, чёртовы конспираторы. Все! Арсений, Изабелла, Феликс и Эмма, Крот, Офелия, Ирис, Тагарат. Стояли и хлопали. А ещё свистели и улюлюкали, когда Ева отвернулась и снова прижалась к Дэну.

По её щекам текли слёзы. И первый раз за эти бесконечно долгие месяцы это были слёзы радости.

— Теперь я дома! — сказала она.

— Добро пожаловать! — ответил он, и прижался губами к её волосам.

— Мы вместе?

— Теперь… навсегда!

 С верхних ступеней лестницы тоже раздались аплодисменты — это их приветствовал персонал отеля. А потом разом заплакали скрипки. Все две. Они должны были играть весёлую мелодию, ведь девушка не убежала, плюнув ему в лицо. Видимо, такую и играли, просто, звук скрипки — он из всех выжимает слезу. А из его любимой плаксы — целые ручьи.

Ева плакала у него на груди, пока музыканты спускались, но плакать в присутствии двух пожилых скрипачей, виртуозно исполняющих Шопена, даже ей было не под силу.

Она вытерла слёзы и посмотрела на него с укором. Дэн точно знал почему. И Феликс, который предупреждал его, что Ева разозлиться, был бесконечно прав.

Дэн был гладко выбрит, в белой рубашке и костюме с иголочки, а Ева … уставшая, измученная, грязная, с немытой головой — именно этот аргумент она всегда приводила в оправдание, когда он куда-нибудь её внезапно приглашал, а она отказывалась. Но он решил не давать ей шансов к бегству. Неожиданность — была его стратегией. Невидимость — была его преимуществом. Невозможность больше жить без неё — его оправданием.

Он любил её любой, и заплаканной, но злой особенно сильно.

Он честно признался, что не знает и половины того, что организовал здесь Феликс. Его фантазии хватило только на надувную биту, которую он приготовил на тот случай, если она ещё не готова его простить. Он вручил это чудо китайской игрушечной промышленности Еве, когда они прошли по заставленной цветами дорожке в холл.