Элемента.T (СИ) - Лабрус Елена - Страница 55

Изабелла плакала, рукавом небрежно вытирая слёзы, глаза Арсения тоже блестели, Дэн чувствовал, как и его глаза разъедает дым, не в силах отвернуться, когда услышал как закричала Кэкэчэн.

— Нет! Нет, нет! — кричала она, увидев пламя за окнами своего дома. Дэн кинулся в сени впереди неё — дверь в горницу была подпёрта снаружи широкой доской. Он откинул доску, но распахнувшаяся дверь, впустила в дом живительный для огня воздух, и пожар занялся с такой силой, что Дэн едва успел отскочить, падая на землю, и прикрывая собой Кэкэчэн.

— Ах ты сукин сын! — в сердцах стукнул он кулаком по земле, поднимаясь.

— Дэн! — кинулась к нему Изабелла.

— Это приказчик, сука! Приказчик!

 Кэкэчэн рыдала, сидя на земле. Она набирала полные пригоршни земли и кидала их в сторону горевшего дома, не зная, как это пережить.

— Папа! — кричала она. — Неееет! Пааааапааааа!

— Пойдём, пойдём, миленькая, — наклонилась к ней сухонькая старушка. — Смотри, у самой волосы-то как обгорели, — она протянула руку, подслеповато щурясь и проводя рукой по её лицу. — Да и лицо ведь обожгла. Пойдём, им уже ничем не поможешь.

Она прижала к себе Кэкэчэн, и та продолжала рыдать у неё на груди.

Дэн провожал её глазами, понимая, что они не могут ей ничем помочь. Ей всю жизнь придётся жить с этим чувством вины. Вины за то, что она не делала.

Они думали, она про них не вспомнит, но Кэкэчэн догнала их на холме. Была какая-то мрачная торжественность в виде горящей деревни с высоты. В отсветах огромного костра они хоронили Ватэса.

Вернее, он сам себя хоронил. Он рассказал, что и как сделать, им осталось только чётко выполнить инструкцию, как когда-то далёким предкам Кэкэчэн похоронившим его на этом холме первый раз.

— Что ты там сказал на счёт того, что я тоже могу всё это забыть? — спросила Кэкэчэн, прежде чем начать читать древние надписи с каменной крышки.

Не без труда чашу Дэн с Арсением подняли и заново установили внутри гроба.

— Ладно, я помогу тебе с этими воспоминаниями, — сказал Ватэс, всё ещё изображая Дэна, — Но теперь ты мне будешь кое-что должна.

— Кто бы сомневался, — тяжело вздохнула она.

      Волосы её с одной стороны действительно обгорели, а вот лицо было просто грязным.

— Запомни, как я выгляжу. Однажды ты встретишь меня. Но за сорок шесть лет до этого ты увидишь мёртвую девушку, несчастную, потерянную. Спрячь её и спрячь то, что она тебе даст так надёжно, чтобы взять это смогла только та, что я назову своей. И ты не умрёшь, пока я не отпущу тебя. Возьми, — он протянул ей кольцо.

Она подставила ладонь и вздрогнула, когда он одел его ей на палец, и слегка нажав на него, проткнул подушечку.

— Что это? — из пораненного пальца закапала кровь.

— Оно само расскажет тебе. Ты же знаешь, я всегда требую крови. Принимаешь, мои условия, Кэкэчэн?

— Принимаю, чужой Белый Бог.

Он собрал с её пальца кровь и предъявил ей свой запачканный её кровью палец.

 — Ты поклялась кровью! И ещё. Ваш род не должен прерваться, даже если отцом твоего ребёнка станет твой злейший враг. Так договорились наши предки, не нам с тобой отменять их договор. Помни, я освобожу тебя, только когда ты приведёшь преемницу.            — Я помню, — сказала она и посмотрела на него с вызовом. — Мою преемницу или хотя бы одного из твоих детей.

— Принято, — сказал он, помедлив. — Что ж, буду ждать вашего возвращения! — радостно заявил он Дэну, и тут же скорчился, тонкой струйкой вползая в чашу. — Кэкэчэн начала читать древний текст без предупреждения.

— Чёрт, я же забыл спросить, кто были эти маленькие дети, — стукнул себя по лбу Дэн, когда на примятой их ногами траве косогора снова вырос большой пирамидообразный камень, словно стоял здесь веками, и знать не знал ни про каких богов.

— Это же очевидно, Дэн, — сказала Изабелла. — Его дети. Видимо те, что родятся после его сегодняшней отлучки.

— Так значит, Феликс и Эмма…

— Да, Дэн, да! Ведь они тоже близнецы. И Феликсу с Эммой нельзя было здесь появляться, иначе вместо своей внучки, Кэкэчэн с их помощью расторгла бы свой договор, — пояснила Изабелла.

— И она бы смогла. Уж она за эти годы явно поднатореет в договорах. С такого-то старта, — добавил Арсений.

Они снова постояли на холме, глядя на догорающие угли деревни.

— Давайте назовём этот холм Холмом Памяти, — предложила Изабелла.

— И когда всё закончится, поставим на нём памятники с именами погибших в этой предпоследней попытке, — добавил Арсений.

— Надеюсь, только в предпоследней, — сказал Дэн. И только он один, знал, как сильно он на это надеялся.

Честно говоря, Ева была даже рада, что сегодня, сейчас она может остаться одна. Баз в её голове орал дурным голосом:

 — Ты готова! Пора!

И чем дольше она это оттягивала, тем ей становилось бы хуже.

Ева легла на кровати «солдатиком» и выскользнула их своего тела.

Знакомая записка перед глазами:

«Когда-нибудь ты узнаешь, что я тебя действительно любил.

Назови ее Ева. Прости, но я должен вернуться!

P.S. Алиенора, спасибо!"

Буквы начали расплываться почти сразу.

Он сидел за видавшим виды кухонным столом, прислонившись к стене и вытянув ноги на двух табуретках сразу. Вернее, одну ногу, вторую он согнул и, уперев в неё локоть, задумчиво чесал голову шариковой ручкой. Лохматый, небритый, в растянутых трениках и застиранной футболке.

Наверно, она выглядела немного глупо — его неожиданный вид её обескуражил, а может, действительно он слегка рад был её видеть. Именно так «слегка» он и улыбнулся.

«Здравствуй, папа!» — крутилось на языке, но глядя на этого давно не стриженного бедного студента, который был явно её моложе, выдавила из себя только:

— Привет!

 Ещё и дебильно помахала рукой в придачу.

— Привет! — ответил он, разглядывая её с любопытством, и даже ногу не опустил.

Она осмотрелась, чтобы скрыть неловкость. Маленькая запущенная кухня. Пыльное окно без штор, на подоконнике пустые банки и горшок с засохшим цветком, электрическая плита с застарелыми потёками, полная мойка грязной посуды. Квартира явно съёмная, но неужели мама в молодости была такой неряхой? Не удивительно, что отец через неделю от неё сбежал.

— А ты ничего! — сказал он, прерывая неловкое молчание. Для Евы неловкое, он выглядел вполне уверенно.

— Я похожа на маму.

— Я заметил.

Он опустил ноги на пол и развернулся к столу, приготовил ручку, словно собрался брать у неё интервью. Перед ним лежала открытая тетрадь и на клетчатом листе уже была написана та самая записка. Почти вся, не хватало нескольких слов.

— Как я тебя назвал? — спросил он, расписывая ручку на обложки тетради.

— Что? — она даже рот открыла от удивления.

— Какое имя я тебе дал? Точно знаю, что первая буква Е.

— Е… Ева, — казала она, заикаясь.

— Что прямо ЕЕва? Странно! — он посмотрел на неё с сомнением.

Он издевается? Или шутит?

— Н…нет, просто, Ева!

— Заикаешься? — тон как у доктора на приёме, нейтральный. — Так и запишем. «Назови её Ева».

И он вписал её имя в записку.

— О, прости, я даже не предложил тебе присесть! — Он выдвинул ей одну из своих табуреток. — Садись!

— Присаживайся!

— Что?

— У нас говорят: присаживайся!

— Прости, присаживайся, — и он показал рукой на стул, царственно, великодушно.

— Спасибо, я постою, — Она демонстративно сделала шаг назад и только потом догадалась оглянуться. — Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Она наступила в растёкшееся по полу липкое грязно-розовое пятно.

— Часто так говоришь?

— Что? — она брезгливо подняла ногу и только тогда поняла, что не могла испачкаться.

— Чертыхаешься часто?

— Не знаю. Не особо, — она пожала плечами.