Оборотень моих кошмаров (СИ) - Новикова Татьяна О. - Страница 38

Мгновение. Мгновение. Мгновение.

Одно и то же, как в детских кошмарах. Только детство давно кончилось, а страшные сны стали явью. Невозможно ломать одни кости десятый раз подряд, истекать кровью десятый раз подряд, умирать десятый раз подряд. Невозможно оживать. Десятый раз подряд. Как заклинание, наговор, видение. Этого не может случиться, это кошмар наяву.

Я доползла до него и тронула горящий жаром лоб, будто бы это могло остановить превращение. Я коснулась его руки, уже начинающей превращаться в лапу, дрожащими пальцами сжала её. И вдруг почувствовала нечто. Что-то, что росло глубоко-глубоко внутри. Там, на подсознательном уровне, уровне интуитивном, на генном уровне, в конце концов.

Я поняла, в чем истинное предназначение стражей.

Мы нужны не для того, чтобы сидеть подле оборотней в полнолуния как курицы-наседки.

Мы нужны для того, чтобы оборотень выживал.

... Эти мысли возникают в голове спонтанно, но становятся четкими воспоминаниями из прошлого многих людей, сила и память которых передается новому оборотню через слюну или кровь. Через обращение к созданному оборотню переходит весь опыт предыдущих поколений. К нему и к его стражу.

Вот почему Алекс упоминал, что оборотень не может умереть, пока не обратит какого-нибудь новичка!

Иначе волчья память угаснет в безвременье.

Я вижу древнюю страну, вижу, как первые оборотни, находящиеся рядом с людьми, превращаются лишь тогда, когда… страж рядом. Страж — это спусковой механизм. Только рядом с ними оборотни сохраняют ясность ума, не забывают о человечности, не уничтожают ради голода. Касание стража — важный элемент, недостающее звено, благодаря которому страж и его оборотень становятся единым целым.

В той стране оборотни мирно существуют с простолюдинами.  

Проходят века. Стражей становится меньше, оборотни уходят в тень. Без стражей они становятся одержимы звериными инстинктами, и люди решают уничтожить их всех без остатка. Кровь за кровь. Оборотням приходиться прятаться и учиться контролировать себя самостоятельно.

Редкие стражи — лишь помощь, дополнительная мощь, способность осознавать себя в полнолуния. Но если оборотень умирает, то его страж… он вновь становится крепким щитом, тем механизмом, путеводной звездой. В волчьем теле оборотню легче выжить. Когда человек уже не выдерживает, гибнет, появляется волк...

Так получилось и сейчас. Я сама виновата в бесконечных обращениях Игната. Он ощущал мой запах, обращался, но терял аромат из виду (ибо человек не может чувствовать то, что чувствует волк) и вновь погибал. И только теперь, восстановив первичную связь касанием, у него появился шанс.

Или нет?

Антигены разъедают его кровь, это не простое ранение, с ним не справиться каким-то прикосновением.

Но я, неожиданная вспомнившая то, чего даже не знала, ухватилась за Фирсанова и второй, безжизненно висящей рукой — её прострелило адской болью, —  стараясь соединить вместе не только наши тела, но и жизни. Судьбы. Моя собственная кровь забурлила, в голове отдалось набатным звоном. Я ощутила всю ту боль, которую терпел он: каждый перелом, каждую рану.

Порывом ветра донесся родной голос:

— Отпусти меня... ты можешь погибнуть...

Но я лишь крепче ухватилась за Игната и почти рухнула ему на грудь, обессиленная, выпотрошенная, вывернутая наизнанку и прокрученная через мясорубку памяти.

Передо мной появилось миллион невидимых доселе связей, тончайших нитей. Я начала чувствовать, как его сердце гоняет по телу кровь. Я могла бы поменять её течение, могла замедлить и убыстрить его. Я могла бы даже очистить кровь от антигенов, если бы хорошенько постаралась.

Какая глупость! Сказать об этом биологу — он покрутит пальцем у виска, но и сама сущность оборотней не поддается логичному описанию. Там, где нет места привычной биологии, появляется магия.

Нить за нитью, удар за ударом сердца. Мне становится больнее. Собственные вены вспыхивают жаром, равносильным тысячам пожаров. Чьи-то крики повсюду, но их заглушает стук собственного сердца, которое вырывается из груди.

Боли так много, что её не разделить на очаги. Повсюду. Везде. Я и есть боль.

Зато Игнату легче. Я не вижу этого, но чувствую каждой частицей своего измученного тела.

Ну а затем меня накрывает тьма, набрасывает непроницаемое покрывало. Смолкают звуки, исчезают голоса.

Больше ничего нет.

***

Я приоткрыла глаза, в которых отдалось резью от слишком яркого электрического света. Тот ослеплял. Захотелось с головой укрыться одеялом и не вставать ещё несколько часов, но одеяла не было, как и возможности выспаться.

Надо мной склонился озадаченный донельзя Артем.

— У меня, — просипела изодранным горлом, — у нас... что-то получилось?

— Молчи, — приказал он. — Не знаю, что ты сделала, но ты вытянула его наружу.

Прозвучало не слишком оптимистично.

— Значит, всё закончилось? — я растянула губы в неудачном подобии улыбки.

Артем усмехнулся и кивнул в сторону двери, которая, кстати, стояла, как ни в чем не бывало. Странно. Неужели мне всё привиделось? Почему тогда так сильно болит спина?..

— Всё только начинается. Мне пришлось перетащить тебя в другой номер, пока нас всех не разорвали на части любопытствующие. Кира, боюсь, теперь не только нам известно об оборотнях.

Только сейчас я увидела, что дверь приперта шкафом, а за ней кто-то ломился к нам с неистовой силой.

Реальность подкрадывалась всё ближе, не спрашивая разрешения и не пытаясь снять грязных ботинок перед тем, как вломиться в наши жизни. В дверь больше не бились, никто не кричал. Затишье пугало даже сильнее шума, я зажмурилась и резко открыла глаза. Подташнивало, кружилась голова. Правая рука, кстати, потеряла всякую чувствительность — что и к лучшему, иначе бы я свихнулась от боли.

— Что будет делать? — озабоченно спросила Ирина, склонившаяся над Игнатом, который дышал с присвистом и, кажется, был без сознания.

— Я позвонил всем нужным людям, которых нашел в твоем телефоне, — успокоил её Артем, выглядывая в окно. — Нас обещали вытащить отсюда в ближайшее время. Осталось переждать бурю. Полиция уже предупреждена, что к нам незачем соваться с ненужными вопросами.

— Ага, остается с десяток постояльцев, которых предупредить об этом забыли, — хмыкнула я.

— Кто-нибудь успел заснять на камеру то, что происходило? — хрипловатый голос Фирсанова заставил меня вздрогнуть.

Артем выругался.

— Не имею и малейшего представления, но что-то подсказывает, что один умелец да нашелся бы. Век современных технологий, что б.

— Если Игната увидят в интернете... — Я охнула и доковыляла до конца комнаты, ухом прижалась к двери, вслушиваясь в шорохи за той.

Люди выжидали.

— Я теперь звезда? — с невеселым смехом уточнил Игнат, приподнимаясь и внимательно следя за каждым моим движением.

— Ты теперь в опасности, — покачал головой Артем и за талию оттащил меня от двери. — Хотя тебя и не видно было-то, если смотреть без замедленной перемотки. А вот рыдающая Кира, кровища, стоны...

Вот как со стороны выглядело то, что казалось мне бесконечной пыткой. Я уставилась на измученную троицу, пытаясь подобрать хоть одно слово, чтобы описать увиденное. Фирсанов, думается, и сам всё помнил, но позволил объясниться мне, а может, не хотел повторно переживать те пугающие минуты. Он испытующе заглядывал мне в глаза всей своей звериной темнотой, и я поежилась, не выдержав зрительной схватки.

— Народ жаждет хлеба и зрелищ, — отшутился он в неизменной манере. — Зрелища я им предоставил, с тебя подробное описание.

— Ничего не помню... — пробормотала я, чувствуя себя маленькой и незначительной.

Незачем открывать то, что не должно быть известно кому-либо, кроме оборотня и его стража. Впрочем, какой из меня страж, какой спаситель, какой хранитель? Двадцатилетняя студентка, умудрившаяся вляпаться в глобальные неприятности, зато... спасшая Игната одним касанием.