Разношерстная... моя (СИ) - Сергеева Александра - Страница 13

– Носит вас по ночи, – ворчала отворившая им дверь Отрыжка, зевая во весь рот. – Угомона на вас нету. Ладно, эта задрыга, а ты-то старый куда? За малявкой тянешься? Труха-то не просыплется? Пупок не развяжется?

Гундела бабка до тех пор, покуда Батя – обмытый да накормленный – не растянулся на широкой лежанке с периной. С одного бока к нему приткнулась хозяйка, с другого прилипла внучка. И маленькое семейство поторопилось прихватить на сон хотя бы чуток времени, что осталось до рассвета.

Таймир бродил по двору, распинывая мусор да камни – разглядывал следы здоровенных сапог. Слишком уж кричащие для такого дела – подумалось ему. Но иных следов, кроме хозяйских, во дворе не было. Хранивой и кат, скоренько разобравшись с мертвяками, вылезли из дома со скучающе недовольными рожами. Оно понятно: столько понадеялись разузнать, а в итоге шиш с маслом. И ведь как вовремя! Словно те, кто причастен к этой резне, знали, кого и за каким хреном ожидать. Таймир даже посочувствовал дядюшке, для которого любая не растрепанная на ниточки загадка была ровно колючка в заднице. Сам же он, будто ожидал чего-то подобного. А потому и не удивился, и не подосадовал.

– И кому это дерьмо не в ту глотку пошло? – размышлял Хранивой, щурясь на поднимающееся солнышко. – Такая голытьба рядком с серьезными делами не пасется.

– Видать, подсмотрели, чего не нужно, – выдал кат единственно возможную причину погибели никчемного семейства. – Оттого и парня в узилище завалили.

– Давай! – досадливо поморщился Хранивой. – Разведи мне тут еще чудес с переборами. Про змей, натасканных на убийство. Про духов мстительных, да лешаков неопохмеленных. Русалок озабоченных осталось приплести, да Горыныча сластолюбивого. Чем дальше в лес, тем ласковей шишиги. Едрен, не яри меня! А то залютую. Какого рожна я сюда перся с утра пораньше?

Все трое вышли со двора. Повдоль всей хозяйской ограды торчали дружинники да кони – тем и другим в этой улочке, боле похожей на щель меж заборами, было тесно. Повсюду – даже на трухлявых крышах – торчали местные зеваки. Они степенно рассказывали друг дружке дивные сказки о заслугах Оглодыша и его ублюдков, что можно вознаградить так-то отчаянно. К дружине державников народ и близко не совался, так что и разгонять пинками было некого. Хранивой совсем уж, было, собрался лезть в седло, как вдруг из-за угла, откуда торчало с пару десятков мятых рож, выплыл старый Батя. Хозяин разбойничьей харчевни чинно вышагивал, ведя за руку внучку. Хранивой передал повод Таймиру и двинул навстречу старинному знакомцу:

– Доброго утречка, Батя!

– Доброго, – удивленно приподнял тот седые брови и чинно склонил голову: – Чего это нынче за праздничек, коли с утра такие гости?

– Ну, празднички у вас одни и те же: то резня, то мордобой, – насмешливо поведал державник, разглядывая малую в голубом сарафане до пят и с такой же лентой, повязанной вкруг русой головки. – Вот и сподобился увидать твою внучку. Хороша.

Ялька невольно фыркнула. Стоило ей чуток расплыться в боках, обзавестись курносым носом да круглыми щечками, так сразу и попала в красавицы. А в кадке с водой ей показалось, будто похожа она на крестьянскую тетёху, что не бросает ковырять в носу и на свидании. Так нет, поди ж ты: раз пухлая, так разом и красивая. Дед с нарочитой гордостью оглядел ее подменное, подсмотренное где-то на улице лицо, и степенно похвастал:

– Да уж, грех жаловаться. Девка у нас народилась знатная.

– Благойла-то, я чаю, рада радешенька? – толи проявлял вежество, толи к чему-то присматривался державник.

– Ты на сарафан глянь, – с усмешечкой пригласил Батя.

– Знатный, – похвалил Хранивой. – Оно и боярышне под стать. И княжне не стыдно носить.

Потупившаяся Ялька расстаралась: и красноты в щечки подпустила, и губочки пухлые дудочкой вытянула важно. А в груди разбухалось, понеслось вскачь сердечко – она всем телом чуяла на себе пристальный взгляд Таймира. При таком сильном волнении ее черные глазки всегда становились сливовыми. Оттого и осмелилась она поднять их на спасителя, лишь уняв сердце. Их взгляды встретились. И внутри разлилась жаркая сладость, прежде неведомая и почти невыносимая. Тут уж щечки запылали и без понукания. А полусотник все вглядывался и вглядывался в ее лицо, словно силился что-то припомнить. С чего бы, коли она обернулась в некогда встреченную, но давно позабытую девчонку.

А Таймир и верно ощущал какую-то невнятную тревогу. И поднялась та, едва он мельком скользнул взглядом по внучке хозяина харчевни. Девчонка вполне себе обычная. Таких пропасть. Но что-то в ней вызывало и озноб, и духоту единым махом. Он-то все никак не мог выбросить из головы ту малявку, что пропала чуть не на его глазах у подворья боярина Надослава. Было в той девчонке что-то, перебаламутившее все в голове и насторожившее сердце. Ее глаза цвета темной южной сливы – что харанги с запада называют фиолет – то и дело стояли перед ним, как живые. Страшно мешали мыслям, путались в любое дело, что он вершил. Но Таймир был вовсе не против вспоминать их снова и снова. Да и худощавое личико, точеный носик, резные черные брови – все в случайной знакомице было каким-то тонким, нездешним и… манящим.

Мала еще, понятно, да ведь годы-то бегут – не удержать. Не за горами то время, когда та девчонка вырастет, и вот тогда уж он… Что он тогда, Таймир не знал, и знать не мог. Но волнение крови было не унять. Может, дело в том, что ему уже двадцать два? И что матушка не зря его теребит с женитьбой? Так ведь нужды-то в женских ласках он не испытывает. Как и положено почтительному племянничку вослед за дядюшкой навещает достойных жен не слишком внимательных мужей.

А те девки, что все присматривает ему матушка, навроде этой вот малявки: все при ней, да глаз остановить не на чем. Хотя, как раз ее-то глазенки что-то напоминают. Ни цветом, ни чем иным, а…, пожалуй, взглядом. Что-то там в них промелькнуло, как вскинула их девчонка да глянула на него. А если уж по совести да от чистого сердца, так ни до этой внучки своего разбойного деда, ни до той ускользнувшей девки ему дела нет. Все сплошная чушь да ерундовина. Вот он сегодня ночью прогуляется к рыжей купчихе…

– Ты чего? – удивился Батя, едва и поймав выскальзывающую из кулака ладошку.

Ялька дергала рукой, силясь ее вырвать. И нешуточно пугала невесть с чего злой мордашкой. У Бати внутри все опустилось: а ну, как выйдет из себя? Да обернется прямиком на глазах державников. Прежде за ней такого не водилось. Да и спокойна была оборотенка Ялитихайри не по возрасту. Однако же сейчас она прямо-таки кипела кем-то или чем-то разожженной злобой. Он подхватил ее на руки, прижал к себе – в ухо ударил горячий шепоток:

– Уйдем! Ненавижу его! Он гадкий! Гадкий!

Разбирать, чего ей так ударило в голову, Батя не мог. А потому предложил:

– Ты, Хранивой, коли чего спросить хотел, так зайди ко мне на досуге. А нынче у моей Яльки чего-то с брюхом неладное. Поспешу-ка я, покуда беда не стряслась.

Державник понятливо кивнул и пропустил Батю топать своей дорогой. Затем влез на коня и тронул его вслед за племяшом. Нагнал и спросил напрямую:

– Чего это с тобой?

– Ты о чем? – сухо обронил Таймир, глядя перед собой.

– Чем это малая так тебя взбудоражила? Видал ее где?

– Нет.

– Так с чего ты, мил друг, на нее так зыркал?

– Как так? – досадливо поморщился Таймир.

– Да будто она тебе, чем обязана. Но не расстаралась.

– Напомнила мне кой-кого, – неохотно признался Таймир.

– Ту девку, что Нырша пытался прибрать к рукам? Понятно. А с той девкой, что не так? Запал на нее? Так вроде ж сопля еще. Впрочем, всякое бывает. Можем и поискать. А там, глядишь, и с родичами ее сторгуемся. Подрастет чуток и…

– Ты в глаза ей смотрел? – внезапно спросил Таймир, оборотившись к дядьке.

– Батиной внучке? Ну, заглянул разок.

– Ничего не заметил?

Хранивой поразмыслил и признал:

– А ты прав. Что-то такое шевельнулось. С ходу так и названия не придумать. Чем-то она меня корябнула. Странная девка. Повеяло от нее чем-то… этаким. Не девчоночьим, что ли. Или мы тут с тобой вымудриваем с досады, что Оглодыша с его выродками прихватить не успели. Чего-то мы с тобой, племяш, упускаем. Чует мое сердце: происходит рядом что-то недоброе. И достанет оно нас с тобой до самых печенок. А мы…