Разношерстная... моя (СИ) - Сергеева Александра - Страница 14

– Имею слово! – завопил, как оглашенный, встопорщенный паренек, выскочив из-за угла кособокой халупы на сердитой лошадке.

– Знаешь его? – по-своему понял Хранивой то, как дернулся Таймир.

– Челядинец Надослава, – подтвердил тот, подобравшись в седле подобно зверю.

Ехавшие перед ними дружинники прижали коней к ободранному заборчику. И посыльный протиснулся к державникам. Соскочил с лошади, отмахнул поклон и выпалил:

– Полусотник! Боярин мой Надослав Крепша челом бьет!

– Чего стряслось? – нахмурился Таймир.

– К себе просит боярин. Немешкотно. Беда у него. Покража.

– Какая? – поинтересовался Хранивой.

– Не велел сказывать, – замялся посыльный, оглядываясь по сторонам.

– Когда? – спросил Таймир.

– Дак вчерашнего дня. Как раз, как ты со двора съехал, боярин в кремль направился. Вернулся уж после закату. Лег почивать. Да вдруг поднялся с лежанки и сунулся… Ну, туда, куда сунулся. А там-то и пусто. Все, как есть, стырили. А место тайное. Про него лишь боярин и ведал. Да старый ключник. А прочие ни-ни.

Не без трудов развернув в узкой улочке брыкающуюся лошадку, посыльный забрался на нее. И дунул к хозяину с радостной вестью, мол, друг его верный Таймир сын Велисава тотчас будет.

– Ты смотри, как у нас все ладно выплясывается, – заметил Хранивой, понукая вздремнувшего, было, коня. – Девка твоя ненаглядная сидела вод возом у ограды Надослава. Нырша отирался там же. И покража там же. Лишь семейка Нырши гниет в собственной дыре.

– А верно ли ты пытаешься все связать в единый узел? – вдруг заинтересовался Таймир. – Девка там могла и случайно оказаться.

– Ага, и под воз случайно забраться. Сам же говорил, дескать, холеная, тонкокостная. Да и в замше тонкой выделки с ног до головы. То-то у нас такие девки под возами лишь и шарятся. Боле-то им негде себя показать. Ты сказывал, будто лицо у ней не наше? Так, может, южное чего в ее кровь затесалось?

– Пожалуй, что, – призадумался Таймир. – Да еще эти глаза ее фиолертовые. Сроду у людей таких не видывал. Будто и не живые вовсе.

Так они судили да рядили, пока не выкарабкались к торговым воротам. А оттуда уже пошли вмах вслед за исправно вопящими дружинниками, что криками остерегали прохожих да проезжих.

Батя втащил Яльку в харчевню и тотчас уволок ее в свою горенку. Повелев домогавшимся его с хозяйственными делами служкам убираться к лешему. Затем усадил внучку на лежанку, сел рядом и приказал:

– Говори. Тока все, как есть. Чего это у тебя с Таймиркой?

– Не скажу, – набычилась Ялька.

– А по рогам?

– Все одно, не поверишь, – скуксилась она.

– А я поднапрягусь, – едко пообещал Батя. – Я чего тока в этой жизни не повидал. Такому поверю, чего люди добрые и слыхом не слыхивали.

– Не скажу! – выпалила Ялька и сиганула с лежанки на пол.

Да позабыла дурища, что все еще торчит в сарафане. А в нем ей не обернуться, ибо лишь в звериной коже – пусть и ставшей замшей – она перекидываться только и может. Батя схватился за подол сарафана и дернул на себя – рысь забилась, опутанная широкой тряпкой. Наружу лишь хвост да задние лапы. А дед уже прихватил сарафан у горловины и сгреб его в кулак: сколь ни тычься мордой в тот кулак, а не вылезти. А начала драть когтями тряпку, так тут же получила по заднице. На ее вяканье и барахтанье Батя ответил новыми шлепками, так что Яльке пришлось перекинуться назад. Тут уже дед самолично выудил ее из дурацкого сарафана и усадил к себе на колено:

– Угомонилась, задрыга? Я тя в следующий раз на цепь посажу. Ты похихикай мне еще! – ласково прихватил он внучку за тонкую шейку. – Ведаю, что змеей из нее выползешь. Так я тебя в кадку пустую суну. Будешь там мариноваться до посинения. И хорош мне тут барагозить! Давай, выкладывай, отчего весь сыр бор. Не впервой твоя память просыпается. Привыкать ли, что ты вспоминаешь, чего и в глаза не видела? Крепка, однако, твоя кровь, коли в ней память такая верная. Мало ли мы с тобой того опробовали? И все у нас выходило ладно. Глядишь, и в этот раз чем помогу.

– В этот не поможешь, – вздохнула Ялька и прижалась к надежной дедовой груди: – Ты не серчай, но тут я сама должна. Может, мне оно и вовсе примерещилось.

– Ага, я видал, как оно тебе примерещилось, – заворчал Батя. – С лица вся спала. Гадкий, я так полагаю, Таймирка. Навредить он тебе не успел. Выручил тебя по своей воле. Он парень-то неплохой. Нет в нем гнильцы-то. А что морда деревянная, так с кем не бывает? С чего ты его ненавидеть-то приспособилась?

– Не знаю, – пробубнила Ялька в дедову рубаху.

– А по жопе?

– Правда, не знаю. Чую, что беды он принесет мне изрядно. А в чем та беда, не ведаю. Деда, – вскинула она лицо и заглянула ему в глаза: – Ты не домогайся. Коли могла бы чего сказать путного, так сказала бы.

– И скажешь, – строго предупредил он, поглаживая свою радость по макушке. – Слышь, как тока сообразишь, что к чему, так сразу же. А то ведь возьму грех на душу…

– Не, ты его не убивай! – встревожилась Ялька. – Ведь не за что…

– Отец! – от души бухнул в дверь Юган. – Я взойду?

– Давай, – пригласил Батя.

– Воспитываешь? – вожак кивнул на драный сарафан и хитро подмигнул Яльке: – Это правильно. А то ж за девками тока не уследи, они такого навыкаблучивают.

Ялька фыркнула, и всем лицом показала насмешнику, какой он у них долдон.

– Уходишь? – уточнил Батя.

– Прямо сейчас, – кивнул Юган, вытаскивая из поясной сумы небольшой сверток.

Неведомо отчего, но Яльку он привечал, и без подарочков не являлся. Она сползла с дедовых коленей, цапнула сверточек, сделала губками чмок и улизнула.

– Опять у нас беда, – тяжеленько вздохнул Батя.

И выудил из поясного кошеля три камня редкой величины да дивно чистого цвета.

Мне б из таких бед вовек не вылазить, – насмешливо оценил Юган, разглядывая на свет добычу одной ушлой маленькой плутовки. – У кого она это стырила?

– У Крепши.

– Хреново, – вмиг растерял всю веселость Юган. – Надослав мужик въедливый да зацепистый. Искать их будет по всей Антании. Хочешь, чтоб я их сбыл в Сулии?

– За половину, – предложил, не скупясь, Батя.

– Щедро, – признал Юган.

– А на что они мне тут? Тока в нужнике утопить. С обозами я уж не ходок. А тебе кстати придется. Дойдешь с сулийцами до их земель, а там и сбагришь по-тихому. Обратно-то спокойно пойдете?

– Да уж подрядились. Сулийцы большой обоз сбивают. Слезно просили взять под свою руку. Так что пошарить по дорогам на обратном пути не выйдет. Ну, да с таким-то кушем, – тряхнул он кулаком с камушками, – можно месяц-другой и честно пожить. А там глядишь, твоя внучечка еще чего-нибудь натырит. Она у нас одна такую добычу тащит, что нам всем скопом в цене не перебить. Мы ее милостью уж год с лишком ни одного обоза на сабли не взяли. Все ее добычу сплавляем по чужим землям. Гляди, отец, как бы буча в Стольнограде не поднялась. Толстосумы наши, понятно, такие игрушки друг от друга прячут. Ну, так и они когда-никогда промеж себя сговорятся. Тогда и прочухают, что у всех одна беда.

– Не каркай, – сумрачно одернул его Батя, впрочем, беззлобно и даже уныло.

– Не удержать? – понятливо посочувствовал Юган.

– Хоть привязывай! Как сорока: тащит все, что ей в глаза блеснуло. Таскается ночами по крышам, вот и высматривает: кто там, куда чего припрятывает. Оборзела, хоть убивай ее. А драть рука не поднимается.

– Не тужи, отец, – положил Юган на широкое плечо старика руку. – Глядишь, и выкрутимся. Вместе-то чего-нибудь да сообразим. На меня крепко надейся. Случись у вас тут беда, я вернусь и расхлебаю. При нашей с тобой нынешней казне и самого Государя не грех подкупить.

– Легкой тебе дороги, – благодарственно кивнул Батя и поднялся: – Пошли, провожу. Себя-то ты тоже соблюдай. В крайности не суйся.

Они вышли в заднюю дверь и тепло распрощались. Все кругом твердили, дескать, привалила старому Бате радость: внучка отыскалась. А то, что через ту приблудную внучку он еще и сына обрел, не ведал никто, кроме Отрыжки. И кто там, на небе так путает людские судьбы? Иной раз по рукам бы надавать неумехе! А бывает и так, что никакими дарами не окупить твое счастье – подумал Батя и пошел разыскивать уметелившую с подарком Яльку.