Лунные танцы - Воронцова Наталья - Страница 16

— На Чистые пруды, — быстро сказал он водителю и помог Лере устроиться на заднем сиденье.

От вина и танцев все еще немного кружилась голова, но ощущение эйфории исчезло, сменившись неведомым чувством зыбкой нездешности. Вознесенский терпеть не мог таких ощущений! Не сказать, что слишком часто, но они уже возникали у него. Стоит только вспомнить тот дурацкий сон… Но нет, это уже слишком!

Лера между тем была тихой и задумчивой. Всю дорогу луна следовала за машиной справа, словно заглядывая в окно, к которому горячим лбом прижалась девушка. Она была здесь и не здесь одновременно.

— Сегодня полнолуние, — мрачно сказал в пространство водитель, продолжая смотреть на дорогу.

— Иногда мне кажется, что она снова заберет меня с собой… — тихо отозвалась Лера. — Белый мрамор в сумраке аллей…

— Нет, роковая девочка, она забирает только тех, кто покоряется ей. Остальных она приносит в жертву — или отпускает, только редко. Это особый дар…

Вознесенскому снова стало не по себе. Что они имеют в виду? Почему так разговаривают? О чем? Непонятно.

— Это что еще за настроения? — полушутя-полусерьезно спросил он и решительно прижал девушку к себе. Голова Леры доверчиво склонилась ему на плечо. Он крепче обнял свою спутницу и, преодолев ее легкое сопротивление, решительно поцеловал. Мучительная сладость разлилась по всему телу, мелькающие огни витрин и скользящие рядом машины вдруг перестали существовать. Даже лунный диск исчез где-то за домами. Шофер таинственно улыбался и лукаво подмигивал Станиславу в зеркало заднего вида.

Последнее, что запомнила Лера по пути к Вознесенскому домой, — яркий рекламный плакат у дороги, высвеченный неожиданно лучами фар: «Не сопротивляйся судьбе!» Все остальное растворилось в тумане, потеряло привычные формы и очертания.

Ехали, как показалось ей, очень долго, целую вечность, плутая по незнакомым переулкам. Лера потом не смогла вспомнить практически ничего: из памяти стерлось, как она вышла из машины, в какой подъезд повел ее Вознесенский, как они поднимались на лифте. На губах и в смутных воспоминаниях горели только быстрые влажные поцелуи Станислава, его страстные и нежные одновременно объятия. Какая-то новая энергия властно прикоснулась к Лере словно электрическим разрядом. И это было сильнее разума и всего того, что ей доводилось испытывать прежде. Возможно, впервые в жизни Лера испытала абсолютную слабость, бессилие что-либо изменить в происходящем. Как зомби, она вслед за Вознесенским послушно вошла в квартиру, где было прохладно и темно. Вознесенский продолжал целовать ее, но какой-то необъяснимый ужас вдруг парализовал девушку. Она вскрикнула и отстранилась, вытянув вперед руки, прерывисто дыша. Станислав зажег свет и вопросительно посмотрел на нее, продолжая гладить по волосам:

— Что с тобой? Что случилось?

— Ничего, ничего! — Лера пыталась прийти в себя. Ей показалось, что она разучилась дышать. — Прости! Мне так холодно!

— Ты точно в порядке? — Вознесенский все еще не мог понять, что произошло. С этими женщинами всегда что-то не так.

Лера отступила на шаг и прижалась к стене. Страх потихоньку отпускал. Вознесенский поцеловал ее озябшие пальцы.

— Ну ладно, осмотри пока мое скромное жилище, — сказал он, улыбнувшись, — проходи, не стесняйся. И не беспокойся ни о чем.

Девушка робко вошла. Она все еще не полностью овладела своими эмоциями и чувствовала себя очень неуверенно.

В квартире Вознесенского было четыре небольшие комнаты — гостиная, спальня, рабочий кабинет и столовая, совмещенная с кухней. Квартира была очень скромная для бизнесмена такого уровня, но Станислав привязывался к людям, местам, вещам и поэтому тянул с покупкой новой квартиры, хотя об этом ему постоянно твердила, приезжая в Москву, Свенцицкая. В этой квартире прошло много лет его жизни, и она стала очень дорога ему, стала его слабостью. Он слишком любил свои слабости.

Сначала Станислав продемонстрировал Лере свою гордость — библиотеку, которая досталась ему еще от родителей. Он перевез ее из Киева после смерти отца. В ней было много редких книг.

— Правда, за последние несколько лет я не прочел ни одной книги, — печально заметил он. — Только Интернет и финансовые новости в сводках. Иногда покупаю книжки в городе на лотках, но вот читать не успеваю…

Внимание девушки привлекли картины на стенах кабинета. На них были изображены космические пейзажи, горы, небо, какие-то непонятные, разноцветные существа — яркие краски, легкое владение кистью…

— А чьи это картины? — с интересом рассматривая их, спросила Лера. Что-то необыкновенное, разящее прямо в сердце и очень знакомое было в этих холстах. — Немного похоже на Рериха… Или на космистов… Я когда-то давно была на выставке «Амаравеллы», мне очень понравилось! Это оттуда?

Станислав потупился. Обсуждение написанных им картин всегда вызывало у него чувство необъяснимой неловкости, даже стыда. Может быть, потому, что Свенцицкая в первые годы их знакомства издевалась над его увлечением, а может, и нет…

— Да это так, ерунда все, баловство. Я по молодости рисовал, пока время было, пока еще в бизнес не пришел. Закончил даже художественную школу в Киеве. Сам не знаю, откуда такое бралось. Как будто само из-под кисти выходило, а я наблюдал только… Никогда ничего не придумывал. Оно откуда-то само… Все говорили, что надо учиться дальше, поступать в художественное училище в Москве. Даже рекомендации давали. Но я выбрал экономику, надо ведь было как-то жить, выбиваться в люди, а не заниматься черт знает чем. А теперь просто жалко выбросить, вот и висят здесь как память о моей беззаботной юности, — скорчил гримасу Вознесенский.

— Что ты, это на самом деле здорово! А откуда такая символика? Ты в Бога веришь? — немного помедлив, поинтересовалась Лера.

Вознесенский пожал плечами. Разговоры на религиозные темы всегда приводили его в легкое замешательство. Точно, вспомнились ему слова водителя, виновато полнолуние — все эмоции обнажены, люди неадекватны. Странный разговор.

Где-то в глубине души Станислав был человеком глубоко суеверным, никогда не ехал в ту сторону, где перешла дорогу черная кошка, не посвящал никого в перспективные проекты, хранил талисманы, которые в разные годы дарила ему Свенцицкая. Но к религии это не имело никакого отношения. Он делал, конечно, попытки как-то разобраться в основах иудаизма, купил себе несколько книжек типа «Каббала для начинающих», но дальше прочтения содержания дело не пошло. А к христианству он вообще относился с прохладным равнодушием. Количество позолоты в убранстве православных храмов и недавние погоны на плечах многих служителей культа его сильно раздражали. А где есть сомнение — нет места вере. Церковь — всего лишь способ манипуляции людьми. Ему очень хотелось переключиться на другую тему, и он слегка занервничал.

— Да ни в кого я не верю! Ни в Бога, ни уж тем более — в Дьявола. Это все так, фантазии людей, которым делать нечего. Вот и придумывают себе теории перевоплощений, чудесные озарения, мистику, загробную жизнь! Много всего в голове крутится, когда мозги не заняты. А толпой слепо верующих идиотов и фантазеров управлять гораздо легче. Ты посмотри на всю историю человечества! И Моше, и Иисус были просто гениальными манипуляторами! Или были использованы другими в качестве таковых. Ты почитай! Все самые кровавые деяния во все времена происходят под религиозным знаменем! Те же исламские террористы-смертники, про которых кричат сегодня на всех углах, — неужели ты не понимаешь, что это всего лишь политика, большие деньги? Как ты можешь на моем примере убедиться, человек сам всему хозяин. Вот я захотел поступить на экономический, а не в художественное — и поступил. Захотел быть крутым бизнесменом — и стал. Когда захочу — брошу все и уеду лежать в гамаке под пальмой и колоть кокосы. Без всяких потусторонностей, озарений, указаний и прочей белиберды. Будет все как я захочу. Понятно?

— А сейчас почему ты не рисуешь? — Лера спросила испуганно и тихо, по тону Станислава понимая, что случайно затронула больную тему.