Я твоя истина (СИ) - Немиро Людмила Ивановна - Страница 70

Клио поднялся и отошел к дверному проему. Прислонился к косяку и заговорил вновь:

— Мне нужно тебе кое-что сказать. Все то, что говорил насчет имущество — правда. Оно твое, но не как Лены Кавьяр, а Хелес. Елена Хелес. Уж прости, придется оставить тебя гречанкой. Мы скоро уедем отсюда. Не волнуйся, все наладится. Нужно немного подождать. Должно кое-что разрешиться… в «Черном Кресте» обдумывают мой отказ от бизнеса. Я естественно о работорговле. Устал от всего этого. Давно отошел от дел, но боссы крепко держат. Невозможно вырваться…

Зачем он говорит мне об этом? Бред просто.

— Думаешь, я выживу без твоей дурости? — Что? У меня слуховые галлюцинации? — Поверь, мне крайне сложно отпустить тебя. Отдать другому? Ты ведь не будешь жить одна. Выйдешь замуж, нарожаешь детей, а я буду следить за тобой. Буду напоминать о себе, запугаю всех вас. В конце концов все разрушу, но зато тебя больше никто не коснется… звучит противно, согласен. Самому тошно от такой откровенности. Но это первый и последний раз, когда я говорю тебе нечто подобное. Больше не решусь.

Я молчала, глядя в стену напротив, по которой густо вился плющ.

— Почему? — выдавила наконец. — Почему только сейчас ты сказал все это? От отъезда меня уже никто не отговорит. Я не поменяю своего решения. — Встала. — Позволь уйти. Пропусти.

Грек обернулся. Из-за влажноватого воздуха дым клубился вокруг него медленно, словно лениво.

— Ты уверена? — вскинув бровь, поинтересовался Кавьяр. — Покинешь Касабланку? Лена, ты совсем меня не слышишь, что ли? Я не позволю тебе уехать. Ты должна быть рядом со мной.

— Я. Тебе. Ничего. Не. Должна.

Грубо оттолкнув грека, обошла его и направилась к дому.

— А если я скажу тебе, что не изменял, останешься?

Мне показалось, что ноги налились свинцом. Приросла к месту и слушала, как в груди грохочет сердце. Так хотелось, чтобы сказанное Кавьяром было правдой. Даже зажмурилась.

— Не скрываю, что хотел этого, — уже совсем близко прозвучал голос Клио. — Но я не совершил ничего предосудительного. Можешь считать меня последней мразью. Однако учти — ты подкупила своим ненормальным характером одного из неподкупных мужчин. С самого начала хотелось просто разорвать тебя на части. Эта твоя истеричность, гордыня, русская совершенно необъятная душа… я… я просто был выбит из седла. Ты уничтожила все мои представления о женщинах. Твою мать, Лена, тебе с такими страстными порывами только на площади с транспарантом стоять и орать о победе духа и справедливости! Че Гевара хренов! До сих пор не могу поверить, что уволок тебя из того замызганного бара. Чем был забит мой разум вообще? — Кавьяр развернул меня к себе и потрепал по волосам. Затем руку к груди своей приложил, торжественно произнеся: — Клянусь, с бабами теми не спал. И вообще… хватит меня ломать. На вот, помоги лучше. — Достал из кармана кольцо и протянул мне. — Поношу его немного.

Какого-то черта пересохло во рту. От всего. От слов Клио, от клятвенных признаний, от чистой откровенности. А уж вид золотого кольца меня и вовсе вогнал в ступор, что, конечно, не осталось незамеченным.

— Ну ладно тебе, мелкая, шевелись. А то нахрен передумаю. Предполагал, тебе приятно будет, когда я окончательно закреплю наш союз.

Надевая кольцо на палец Клио, меня терзало неприятное предчувствие. Вот не закончилась еще эта история, знаю, что не закончилась.

— И почему мне кажется, что ты ставишь свое клеймо? — пробормотала растерянно.

Грек взглянул на меня пристально и наклонился:

— Потому что так и есть, мелкая.

Поцеловал. В губы. Как всегда напористо и грубовато, но потом, словно усмирил свою страстность — стал более нежным. Дыхание выровнял и отодвинулся.

Темно-карие глаза, буквально черные, — зрачков даже не видно, — сверкнули и Кавьяр усмехнулся.

Он знал, что я немного теряюсь от этой мальчишески-доброй улыбки. Необычное впечатление Клио производил на меня: вроде и человек ужасный, но настолько неординарный и неоднозначный, что не по себе как-то.

— Зачем солгал насчет измены? Я ведь правда подумала, что ты…

— Да, потому что тебе проще поверить в любой жуткий поступок, чем в то, что я не предам тебя. Хотя те сучки были чертовски хороши.

Закатила глаза и, развернувшись, все-таки пошла к особняку.

— Мальчишка, — бросила через плечо. — Не прощу тебе таких издевательств.

— В спальне договоримся! — хохотнул Кавьяр мне в спину.

А когда я уже дошла до террасы, догнал и окликнул:

— Постой. — Посмотрела на грека подозрительно. Он сунул руки в карманы джинсов и качнул головой. — Прости. Мне обидно из-за твоего решения. Знаю, что поступил, как последний урод, но… просто прости. Я пока еще с мозгами не попрощался и прекрасно понимаю, насколько для тебя важна верность.

Подозрительно, трижды подозрительно. Без подвоха выслушивать такие речи Клио было немного странно и неправильно. Поэтому я напряглась и занервничала.

— Не подлизывайся. — Это все, на что у меня хватило ума.

А сама уже думала, как бы сбежать из этого сада и запереться в спальне. Но знала, что и там грек меня достанет. Поэтому, снисходительно кивнув и улыбнувшись, поспешила в дом, а уже оттуда спустилась в подвал. Как и предполагала, «комната страха» была не заперта.

Тихонько затворив за собой дверь, устроилась на диванчике, игнорируя широкую кровать, и прикрыла глаза.

Думай, думай, Лена. Что ты можешь сделать в этой ситуации? Конечно от того, что измены Клио не было, мне стало гораздо лучше. Все-таки не совсем ублюдок — этот неадекватный Кавьяр. Есть какое-то понятие преданности. Радует.

Но отчего-то все равно не покидала тревога.

У нас с Клио были взаимные обиды. Но теперь они так же взаимно исключали друг друга, потому как я поступила несправедливо с греком, и он в отместку солгал мне.

Всем всего и поровну. Отлично. С этим разобрались быстрее, чем можно было ожидать. Дальше. Дальше?

И опять-двадцать пять. Вернулись к тому, с чего начали. Что меня ждет дальше? Да, не нас, а меня. Я все же отделяла себя от Кавьяра. Не могла склеить нашу пару воедино. Уверена, грек это понял — по лицу его было заметно.

Ну и пусть себе понимает. Кого это должно волновать? Жив-здоров и отлично. Устала я от всего, отдохнуть бы, а в этом доме подобная роскошь недостижима. Хм… хотя.

Вытащила из кармана джинсов сотовый, подключилась к wi-fi Кавьяра и, поднявшись, принялась рыться комоде, мечтая отыскать наушники. И «о боже!», они нашлись. Не супер-пупер, но все же наушники.

Вновь улеглась на диван и включила на сотовом плеер. О-о-о… просто блаженство.

Поискала подходящие композиции и вдруг остановилась на одной. Унесло в юность: в то далекое для меня время — начало нулевых годов. Когда я «подсела» на музыку…

Москва. 2001 год

«Перемен! Требуют наши сердца! Перемен! Требуют наши глаза!»

Сашка, казалось, порвет струны гитары, на которой наяривал известный хит конца восьмидесятых. В нашем тесном кругу, состоящем из пяти человек, любили русский рок. Любили навсегда и бесповоротно. Мы росли на этой музыке, мы верили в слова, звучавшие в этих тестах. Нас, глупых, неоперившихся, но закаленных тяжелым детством в одиночестве, вела надежда на лучшее будущее. Наши мечты пахли весной, нам светила звезда по имени солнце, и мы стремились к тем самым переменам, которые должны были освободить от мрака.

Сидя в комнате и слушая, как мне казалось, потрясающую игру Сашки, я и Танька (еще одна моя подружка) громче остальных подпевали и аплодировали. Правда, именно за песню «Перемен!» мы и огребали от воспитательницы — комсомолки со стажем.

Вот и в этот дождливый день Сашка, вдруг притихший, сказал:

— Надо поднять бунт. Революция теперь не в моде, но мы это исправим. — Окинул нас хмурым, но крайне решительным взором. — Кто со мной, тот герой!

Ну как я могла промолчать? Вот и Танька туда же. Мы обе синхронно вскинули руки.

— Я согласна, — пискнула подруга, и мой деловитый кивок сообщил о солидарности с выбором Таньки.